«Вместе» — антоним одиночества

Гарри переходит в Рейвенкло. Это звучит смешно, это звучит глупо, это звучит абсурдно. Гарри, их Гарри, никогда не был заучкой, и кроме того, разве можно вообще сменить факультет? Но Гарри, Гарри-чёртов-Поттер, всегда был особенным. Он делает невероятные вещи, и победы над Волдемортом (Рон произносит это имя про себя, потому что, чёрт, Гарри просил его делать так. Рон не произносит это имя вслух, потому что воспитание в нём сильнее почти разрушенной дружбы и абсолютно нерушимого влечения) ничего не стоят. Гарри подбадривает, помогает, воодушевляет, намного лучше, чем занудные речи Гермионы (которые скорее заставляют его чувствовать себя никчёмным, чем на что-то способным), Гарри позволяет почувствовать себя лучше, Гарри всегда рядом, Гарри никогда не бросит, Гарри, Гарри, Гарри… Что же тогда случилось? Рон не понимает. Вот только что они с Гарри вместе смеялись над этими ужасными чёрными мантиями Снейпа («Профессора Снейпа», — добавляет укоризненно Гермиона), вот только-только идут вместе на завтрак, обед, ужин, и снова на завтрак, и дальше… А потом – что-то чёрное поднимется в душе. Только злость и страх, и зависть. Гермиона берёт его за руку и уводит далеко-далеко, от Гарри, того самого, который смеялся над большими очками Трелони, только вчера, а теперь потерянный и беспомощный, стоит один в пустом коридоре. «Нет-нет, — хочется заметить Рону (легко и деловито, будто сердце не плачет от боли). — Нет же. Вы всё путаете. Мы с Гарри никогда бы не расстались, перепишите эту главу, госпожа писательница». Но это всё – не книга и не сказка, а их с Гарри разногласия ("Разногласия", — это слово Гермионы, но Рон боится подобрать своё. А вдруг у него получится плохо? Разногласия можно решить, а Рон не слишком умён, и уж конечно ему не удастся подобрать ничего лучшего, чем у Гермионы) не решатся по мановению волшебной палочки. Рон шагает среди толпы под руку с Грейнджер и чувствует себя на редкость одиноким. Гарри чуть не погибает во время третьего тура, и ему никто не верит. Гермиона смотрит прищурено, а значит зло. Гермиона слушает Дамблдора, а Дамблдор не врёт. Гермиона верит. Рон смотрит в глаза Гарри и тоже верит. Он извиняется тем же вечером, но ничего не слышит в ответ. «Он простил тебя, — говорит Гермиона и недовольно фыркает. Сама она не извинялась. — Ему просто нужно время. В конце концов, не каждый день кто-то восстаёт из мёртвых». «Не каждый день кто-то умирает», — отчаянно думает Рон и надеется, что Дамблдор успокоит Гарри. А потом чередой мрачных и несчастливых картинок пролетает лето (Все почему-то взбудоражены, а Рону не нравится спешка в тех делах, которые касаются Гарри.) Он написал ему пару писем, но так и не понял, нормально ли всё с другом, или нет. "Я плохой, плохой товарищ", — проносится в голове, и в первый раз Рон жалеет, что он не домовой эльф и не может наказать себя за это. Рон хочет всё исправить, но не знает, как. Гермиона улыбается и помогает маме с готовкой. Мир кажется всё более неправильным. Вернувшийся Гарри гораздо хуже уехавшего. Рон понимает: с ним всё не нормально. Всё абсолютно точно не нормально. Гарри чувствует себя преданным, Рон мучается виной, а Гермиона убирает коридор и выглядит до нелепости легкомысленной («Ты что, не видишь? Мы рушимся, чёрт возьми, рушимся!», — хочется прокричать Рону, и чтобы Гермиона всё решила. Она умная, она должна знать). Школа, как последняя надежда Рона, не помогает. Гарри ходит чернее тучи, и в упор не замечает лучшего (хотя какого теперь лучшего?) друга. Гарри много читал на Гриммо и теперь стал таким умным, что это пугает. Рон не представляет, как можно усвоить так много всего за такой маленький отрезок времени. Хотя невыполнимое никогда не было для проблемной для Легендарного Мальчика. Гарри проводит всё своё время в саду, библиотеке, у озера – не у Рона, не с Роном. Кажется, Гарри теперь вообще не нужны друзья. Гермиона досадливо цокает и говорит, что Рону стоит меньше думать и больше есть («Как будто это возможно?», — вставляет кто-то рядом). Гермиона не беспокоится и не чувствует себя одинокой. Рон как никогда завидует ей. В итоге, даже «всевидящий» Дамблдор что-то замечает, и Гарри вызывается на чай к директору. «Ура, — улыбается Гермиона. — Наконец-то он станет прежним». «Ура, — думает Рон. — Наконец-то Гарри помогут». На ужине у Гарри рейвенкловские нашивки, а на лице у директора – безграничное удивление. Гарри выглядит погружённым во что-то (Рон признаёт, что его всё ещё задевает то, что он не знает, чем занят его-«Почему это не так, верните всё как было»-лучший друг), и даже не замечает, что говорят о нём. Гарри заново знакомится с со-факультетниками, а в общежитии Гриффиндора становится на одну кровать меньше. Рон сидит на подоконнике (который так любил Гарри. Наверняка в Рейвенкло нет таких подоконников) и боится даже думать о том, что с ним теперь будет. Невилл храпит, опять забыв задёрнуть балдахин, и Рон почему-то отмечает, что Гарри всегда помнил. Было ли что-то, чего он не хотел показывать соседям по комнате? Мучили ли его кошмары чаще, чем они думали? Рон всё ещё боится (сильнее с каждой секундой без Гарри) подойти к нему, но желание всё вернуть сильнее, сильнее, чем что бы там ни было, и он всё-таки вылавливает Поттера после завтрака. «Мы можем поговорить?», — спрашивает Рон и получает приглашение в комнату Гарри. «После ужина, Рон. Я подожду тебя у входа». У Гарри одноместная спальня, и Рон думает, что ему тоже нужно перевестись в Рейвенкло. Условия жизни тут явно лучше, чем у них. Вряд ли это было тем, что заставило его уйти. Они молчат, достаточно колюче и неуютно, чтобы Рон заговорил. Он начинает скованно, но постепенно находит слова, и рассказывает. Рассказывает о себе, немного обо всём: немного о детстве, немного о Хогвартсе, немного о семье, немного о врагах и немного о друзьях. И много – о Гарри. О Гарри, который был важен для него даже когда он был совсем маленьким, о Гарри, каким его видел Рон на поезде – неуверенным и запуганным, совсем ребёнком. О Гарри, которого хотелось оберегать и защищать, а получалось наоборот. О Гарри… Но Гарри не слушал. Закаменевшем лицо, глаза пусто смотрели вдаль. Рон остановился и положил ему руку на плечо. Гарри дёрнулся, а потом заплакал. Точнее, нет. Сначала Гарри тяжело вздохнул, потом зажмурился, не как самоуверенный болван-заучка-рейвенкловец, а как… Ну просто он. Без всяких неискренностей и недомолвок, которые вроде как испортили обоим жизнь. Просто плачущий парень по имени Гарри и его утешающий друг. Конечно, Рон обнял его и потом долго-долго держал, так бережно и так любяще, как только можно. Гарри был не один, и ему нужно было знать это. Когда Гарри наконец заговорил, слёзы уже высохли, а настенные часы (кто вообще ставит такие в комнатах?) передвинули маленькую стрелку почти наполовину. Его слова совсем не напоминали исповедь Рона. Гарри не нужно было объяснять, и ему не нужно было прощение. Он просто говорил, потому что мог. Потому что никто уже так давно его не слышал. Рону удалось. Гарри был таким отстранённым: почти – потому что его дрожь нельзя было скрыть, а бешено стучащее сердце… Что же, оно хотя бы доказывало, что Гарри жив. «Гарри жив, и Гарри здесь, со мной», — стучало в голове. Он начал со сна. Странного и длинного, из-за которого он стал тем, кто он есть (Это должно было звучать гордо, но голос не желал слушаться хозяина. На взгляд Рона, Гарри выглядел как человек на грани нервного срыва. Или уже пережившего этот нервный срыв). «Были люди, и все эти люди – я», — так он начал. Закончить удалось не совсем, потому что Гарри только дошёл до того, как чёртовски сложно и одиноко ему было все эти дни, и как он пытался не плакать, раз за разом убеждая себя в том, что ему никто не нужен (Верил он совсем в другое. "Я им не нужен", — было его ядом, его проклятием, струилось по венам и отравляло мозг), но закончить не сумел. Совсем обессилевший, он заснул на руках Рона, доверчиво уткнувшись носом в вязаный свитер. Возможно, Рон не был самым лучшим другом на свете. Но он определённо был готов сделать всё, чтобы Гарри продолжил засыпать, обнимая его.