Обед

      Зима. А снег какой-то мокрый, не хрустел под ногами, а холодной кашицей облеплял ботинки — осенние, недостаточно теплые и уже пропитавшиеся влагой — и иногда хлюпал, чавкал. Не залезть бы случайно в одну из многочисленных луж.       Небольшой магазин, ближе всего к дому, километра четыре, наверное. Длинный список, чтобы месяцами не выбираться из дома. Вместительный рюкзак становился все тяжелее, потом оказался набитым под завязку, и часть продуктов пришлось нести в полиэтиленовом пакете, надеясь, что тот не порвется. Снег опять начинал потихоньку сыпаться с неба, тут же тая на темном, потрескавшемся асфальте тротуара и будто сливаясь с ним. Небо серо-бесцветное, как остатки сугробов, почти уничтоженных оттепелью. Кажется, скоро обещают заморозки.        -…тор! — он не сразу догадывается, что зовут его. — Доктор! Евгений А… А…       Он остановился, немного удивленно глядя на девушку, ставшую на его пути и явно пытающуюся вспомнить его отчество. Мужчина не знал ее, не узнавал, но она уверенно и даже с каким-то довольным видом разглядывала его лицо, растягивая губы в улыбке. Довольно приятной, хотя, не приглядываясь, можно было бы принять эту девочку за мальчишку: короткая стрижка, простая одежда. Сколько ей? Лет семнадцать, наверное. Хотя она такого небольшого роста, что могла быть и старше. Смотреть на нее приходилось сверху вниз.        — А… Александрович?        — Алексеевич, — поправил он, пытаясь понять, кто перед ним, но ничего в голову не приходило.        — Евгений Алексеевич, Смирнов, так ведь? — мужчина кивнул, недоверчиво вглядываясь в смутно знакомое лицо. — Вы ведь лечили меня. Мне тогда было тринадцать, — она взлохматила пятерней волосы, удерживая на них ладонь, и повернула голову чуть в сторону. Теперь стал виден небольшой старый шрам на коже черепа, почти незаметный, но не для опытного глаза. — Я Лиза Кощейко.       Кажется, теперь он начал вспоминать. Несколько лет назад, до того, как… Что следует за этим «как» он не мог произнести даже мысленно. Несколько лет назад в больнице, где работал Смирнов, лежала девочка с такой забавной фамилией. А ведь и вправду та девчонка была худой, почти как Кощей. Наверное, поэтому удалось что-то запомнить об этом случае.        — Вы вспомнили! — девушка засветилась радостью. Мужчина, скорее, имел озадаченный вид.        — Да, вспомнил, — он устало потер глаза свободной рукой. Она была его пациенткой и выписалась буквально за пару дней до того, как все началось.        — Мы с мамой хотели вас поблагодарить после моей выписки, как-нибудь связаться, зашли в больницу, а вы уволились. Знаете, и как в воду канули. Вообще ничего мы узнать не смогли толком.        — Да, и ни к чему узнавать было, — «все равно бы не поверили» — усмехнулся Смирнов, добавив про себя эту фразу. — Это моя работа. Было моей работой.       Из небольшого кафе — а, если честно сказать, забегаловки, хоть и довольно приличной, — порыв ветра принес запах чего-то горячего, мясного. Желудок мужчины неслышно выразил недовольство отсутствием пищи. Нужно было поесть дома перед этим походом, а не тринадцать часов назад.        — Это неправильно! Мое выздоровление во многом зависело именно от вас, нехорошо, что мы вас вот так потеряли, даже по-нормальному не сказав спасибо, — она переминалась с ноги на ногу, похоже, чувствуя некоторую неловкость. Разговор начинал стопориться. — Спасибо вам, — Кащейко склонила голову и потупила взгляд. — Может быть, я смогу вас отблагодарить горячим обедом?        — Думаю, не… — он хотел было отказаться, но желудок протестующе заурчал, да и руки с ногами успели замерзнуть. В горле уже давно неприятно щипало. Наверняка, оно просто пересохло за время дороги. Хотелось согреться. — Думаю, не стоит отказываться. Идем.       Сам бы он не потратился на это. Чтобы жить на проценты со своих некогда скопленных денег, приходилось быть экономным. На огороде вполне успешно удавалось выращивать овощи, какие-то закатывать в банки, какие-то хранить в подполе, ягоды и яблоки, из которых получалось варенье. Смирнов уже давно не работал, больше шести лет.        — Что будете? — девушка протянула ему засаленное меню, лежащее на столе.        — Мне без разницы. Закажи сама, — хотелось поспать. Сегодня этого нормально сделать не удалось. Кошмары, черт бы их побрал. А ведь казалось, что эти шесть с лишним лет прошли спокойно… Очень спокойно, до отвратительного.       Принесли суп, гороховый с тушенкой, второе и горячий чай с какой-то булочкой. Кощейко не спеша ела маленькой ложечкой мороженое в прозрачном стакане. Зима, хоть и оттепель. Однако эта странность не могла бы соперничать с его комплектом «прибабахов», как выразилась бы покойная жена.        — Вы постарели, Евгений Алексеевич, — первая ложка супа обожгла язык. Приходилось дуть, чтобы не обжечься снова. Постарел. Да, за шесть лет умудрился. — У вас что-то случилось, когда вы ушли из больницы, верно? Что-то плохое?       Отвечать не хотелось. Губы чуть скривились, будто бы суп горчил.        — Да, вроде того, — «вроде — мягко сказано» — добавил он, не произнося этого вслух. Нужно было перевести тему. — Тебе, когда ты лечилась, было тринадцать. Сейчас, получается, девятнадцать?        — Верно. Вы сначала подумали, что я младше, да? — настроение у бывшей пациентки было несколько приподнятым, но стень слова «плохое» все еще слышалась в голосе.        — Да. Ты учишься? — попробовать вникнуть в чужую жизнь и порадоваться за других. Он надеялся, что еще не разучился делать это.        — Учусь. И отчасти тому, где я учусь, я обязана вам, — чуть помедлив и заметив вопросительный взгляд, девушка продолжила, — в медицинском колледже, на фельдшера. В университет не получилось поступить на бюджет, денег особо не было, вот и… — она прервала речь и тут же начала другую фразу, — Я помню, как вы приходили до операции и после. Вы какие-то истории, кажется, иногда рассказывали, чтобы развлечь меня. Я их содержания уже не помню, но было интересно.        — У тебя была, кажется, невринома в головном мозге? — диагноз вспоминался с трудом. Когда начала твориться чертовщина, было уже не до размышлений о бывших пациентах и их диагнозах. Надо было вытаскивать собственного сына. Надо было…        — Да, операбельная. Помню, вы назвали меня счастливицей, сообщая, что операция прошла удачно и что очень удобным было расположение опухоли. Мама тогда плакала, а я вспоминала, как отходила от наркоза. Что мне тогда снилось! До сих пор, когда вспоминаю, подхихикиваю.        — Это ты о белом медведе, которого гоняла метлой по комнате, и о собственных ушах, размером с блюдце? — кислая полуулыбка появилась на его лице. Чего только ни виделось людям в такие моменты. Иногда и вправду, хоть стой, хоть падай.        — Я вам рассказывала? — мужчина кивнул, отставляя в сторону пустую тарелку из-под второго. Стакан с чаем согревал пальцы, да и по всему телу растекалось тепло от проглоченной еды. Спать захотелось еще больше. И лучше без сновидений. — Не помню. А, ладно, всего не упомнить.        — У вас тогда умер кто-то близкий? — Смирнов поперхнулся чаем. После недолгой паузы этот вопрос казался неожиданным. Она знает? — По вам видно. Вы ведь любили свою профессию, и были обычно жизнерадостным, часто улыбались. Пациентам это было нужно, я понимаю, но… От этого будто следа не осталось. Без причины вы бы не бросили все, верно? — девушка всматривалась в покрасневшие от недосыпания глаза. Ему не нравились личные вопросы.        — Верно, верно…       Разговор продолжался, уже о чем-то незначительном, о мелочах, о жизни Кощейко и ее семьи, вполне счастливой и благополучной. Радость за другого человека смешивалась с другим чувством. Смирнов не мог назвать его завистью, нет. Скорее, это была боль. Сейчас, без жены, не выдержавшей смерти единственного их сына, без него, двенадцатилетнего мальчугана, навсегда оставшимся таким в памяти, мужчина только искал информацию о проклятой женщине в черном, Пиковой даме. Много лет искал и нашел очень и очень много. Это все оставалось без применения, в том числе вещи, которые могли бы от нее защитить. Хотя, не со всем без применения. Как-то раз к нему обратились студенты, случайно найдя его в интернете. Тогда, к счастью, обошлось без жертв. Они не медлили и слишком сильно не трусили. Даже без паники обошлось, и рефлен удалось успешно вернуть Даме. Единственной компанией в старом доме с тех пор была желтая канарейка.        — Не дадите на прощание какой-нибудь совет? — спросила девушка, выходя с ним на улицу.        — Совет? — какие советы может дать он? — Не занимайся всякой чертовщиной и не вызывай кого попало. И близких береги.       Лиза ожидала пожелания счастья или что-то, касающееся лечебной деятельности, будущей работы, но не этого. Она не совсем поняла, что означала первая фраза, но объяснять ничего он не стал. Привычной дорогой Смирнов шел к своему дому, ежась от ветра и на всякий случай оглядываясь по сторонам, всматриваясь в темнеющие стволы деревьев. В полутьме комнаты, где шторы были еще закрыты, его встретила канарейка, приветственно исполнив короткую трель. Несмазанные петли дверей скрипели, половицы тоже. До петель что-то никак не доходили руки.       Кошмары. Подростки, попросившие его о помощи вчера, напомнили ему о событиях шестилетней давности. Раз он не смог помочь сыну, может, удастся помочь этим детям? Хоть бы это было так. И лишь бы эта тварь не привязалась к нему.       Иногда ему казалось, что он просто сошел с ума. Может, его семьи никогда не было, как и Пиковой дамы. Но фотографии говорили об обратном, и Смирнов облегченно и горько вздыхал. А может, они погибли в результате несчастного случая, а он нафантазировал себе нечисти, желая обвинить кого-нибудь в своих несчастьях? Нет. Не хотелось верить, что он просто душевнобольной врач, бросивший все и забывший обо всем, кроме выдумок своего расшатанного рассудка.       Хоть бы дама не привязалась к нему… И все же он не мог точно сказать, что лучше: смерть от рук кого бы то ни было или же эта жизнь в одиночестве.