Демоны большого города

Джесси уже почти прописался в грязном борделе на кольце; его знают уже все работники, и только в клубе появляется его кучерявая шевелюра, тотчас звучит протяжное «Кэсс, тут снова по твою душу», и сияющий Прэнсис материализуется откуда-то из-за ширмы или одной из комнат «для приватных бесед». Они говорят, говорят, говорят, до самой ночи, и Кастер плохо влияет на бизнес, но, кажется, Кэссиди увлечен новой дружбой настолько, что ему глубоко плевать. Чувства Джесси к нему растут со скоростью раковой опухоли, подчистую сжирая все остальное: осадок от неприятных разговоров с Тюлип раз в неделю, мысли о людях, использующих его как бесплатного психолога и сосущую пустоту, на дне которой плескался виски. После изнуряющих проповедей стакан Jameson и улыбка Прэнсиса становятся ежедневным лекарством. У Кастера явно выработалось привыкание, но ему это даже в кайф: со временем страх быть наказанным и осужденным уходит, и остается только мазохистское удовлетворение от того, что он делает нечто настолько неправильное. Сегодня вечер воскресенья и день исповеди, а, значит, Кастеру нужна двойная доза. И если бармен полностью удовлетворяет его потребность, то Прэнсис подсаживается к нему в отвратительном настроении. Впервые за все время, что Кастер его знает, Кэсс не шутит, не улыбается и не светится от счастья. — Меня вышвырнули, — сообщил Кэссиди, не дожидаясь вопроса, и заказал водку. — В смысле? Откуда? — Из квартиры. Я забыл выключить воду в ванной и соседей затопило. А на меня до того уже были жалобы… Вот меня и выгнали, еще и содрав штраф. — И что ты будешь делать? — нахмурился Кастер, барабаня пальцами по столу. — Поживу тут, — обвел хмурым взглядом зал бара Кэссиди, — через месяц смогу снять новую квартиру. Джо, конечно, предлагал дать мне денег, но я стараюсь не оставаться ему должным. Это… Чревато. — Я думал, вы с Джо друзья. — Такая дружба до первых пятиста баксов в кармане какого-то борова, — резковато кинул Кэссиди, и тут же прикрыл глаза. — Прости, — мягко сказал он, кладя ладонь на предплечье Джесси, — я просто на взводе из-за произошедшего. Знаешь, всякая хуйня всегда происходит в самое неподходящее время. — Мне кажется, жить здесь — херовая идея, — осторожно заметил Джесси. — И, тем более, это опять же услуга от Джо, как я понимаю. Кэссиди обреченно застонал и уронил голову на руки. — Именно поэтому я такой злой. Но лучше тут, чем на улице. Тишина такая густая, что ее можно резать ножом. — Ты можешь пожить у меня, — вдруг спокойно говорит Джесси. Кэссиди поднял голову и непонимающе уставился на мужчину. Потом, прочистив горло, отозвался: — Что? — Ты можешь пожить у меня, — повторяет Джесс с совершенно спокойным видом, хотя внутри него происходит уже второй по счету Апокалипсис. — Не думаю, что с этим будет напряг: я работаю днем, а ты ночью. Будем видеться только по вечерам. — Ты это сейчас смеешься надо мной, да? — тихо осведомляется Кэссиди, нахмурившись. — Нет, я говорю вполне серьезно. — Ты зовешь мужика из борделя пожить у тебя? Вот так просто? — Нет, — Кастер усмехается, — я зову друга пожить у себя. Кэссиди неуловимо меняется в лице. — У тебя прописано в кодексе священника помогать всяким отбросам, да? — Долго думал? — кривится Кастер. — Хватит искать подвох; его тут нет. Я правда думаю, что здесь отвратные условия для жизни, а у меня есть свободная раскладушка. Мне это совершенно не в тягость. — А что скажут соседи? — пожевал губу Кэсс. — Те из них, кто еще не в Его Царстве, хуй клали на то что, что я делаю. Они в мою церковь все равно не ходят. На лице Прэнсиса медленно прорисовывается радость вперемешку со смущением: — Я… Господи, спасибо. Для меня, наверное, никто за всю жизнь не делал ничего подобного. — Пожалуйста, — усмехается Джесси, чувствуя, как часть его осыпает себя проклятиями, а вторая танцует самбу. Что ты делаешь, придурок? Ты же планировал держаться от него подальше!!! Он в беде, а мы вроде обязаны помогать имущим, нет? Вот я и помогаю. Лживый ты выблядок, ты просто мечтаешь, чтобы он жил у тебя дома, и ты мог на него пялиться постоянно! Не буду я ни на кого пялиться. Захлопнись. Еще и после того поцелуя, это же просто пиздец! Он о нем уже и не помнит, наверное. Зато ТЫ помнишь. Каждый вечер мусолишь в памяти эти пару минут, жалкое отродье. Отвали от меня. Они идут к нему на квартиру той же ночью; Кэссиди специально заканчивает смену пораньше. По дороге он заскакивает в ночной супермаркет и покупает бутылку шампанского, радостно лепеча что-то про новоселье. Джесси совершенно плевать, что именно они будут праздновать, главное, чтобы на празднике был алкоголь: он до сих пор не уверен, что поступил правильно. Не очередная ли это провокация дьявола? Не темные ли силы искусителя подстроили весь этот бардак с затопленной ванной, чтобы дать возможность Кастеру подставиться? Эти мысли вылетают из головы вместе с пробкой шампанского, когда они вдвоем с Кэссиди теснятся на его маленьком балконе, забитом старой рухлядью, и салютуют друг другу сигаретами. Бокалов у Кастера нет, и никогда не было, пить шампанское из чашек кажется отвратительной безвкусицей, и они хлещат его прямо из горла, причмокивая губами, как истинные ценители. Позже, когда пустая бутылка валяется у них под ногами, они просто стоят и наслаждаются непривычно звездной ночью, подняв головы к небу. — Я бы так хотел туда, — уже немного поддатый Кастер махнул рукой в сторону темно-фиолетового горизонта, — повисеть в невесомости, промчаться по Млечному Пути на каком-нибудь звездолете. — Там же нет космоса, только рай, — лукаво улыбнулся Кэсс, струшивая пепел с сигареты. Джесси смутился. — Я все же не всегда был священником… Когда-то я был мальчишкой, взахлеб смотрящим Стар Трек по телеку, пока отец не видел. — Охотно представляю тебя таким, — захохотал Кэссиди, глядя ему в глаза, и у Джесси пересыхает глотка. — А я вот — туда не хочу, — как ни в чем не бывало продолжил Прэнсис, — мне Земли вполне достаточно. — Что, ты никогда не хотел куда-нибудь… В космос? — Я об этом не думал. Мне бы на этой планете все успеть, а потом мечтать о покорении других! — Ты — самый удивительный человек в мире, Прэнсис Кэссиди, — вырвалось у Кастера, прежде чем он успевает себя остановить. — Не удивительнее тебя, друг, — практически пропел Кэсс, и на этом грязном, заплеванном балконе воцаряется такая уютная атмосфера, что даже страшно. Жить вместе оказывается… Странно. Быт не портил их отношения, потому что с Кэссиди понятие быта попросту исчезало из обихода; такие вещи, как готовка, заменила круглосуточная доставка еды, обязательно с дополнительным набором пластиковой посуды — к чему мыть тарелки?; стирать можно и в общественных стиральных машинах (бля, Кастер, не жмотись, это всего 25 центов!). Зато к пыли Кэсс пылал патологической нелюбовью, и протирал ее даже чаще, чем надо, и в таких местах, куда Джесси и не подумал бы лезть с тряпкой. Джесси просыпался на службу в шесть, и как раз пересекался с Кэссиди, который вваливался в прихожую, шумно зевая. Каждый раз он чувствовал уколы ревности, глядя на засосы на шее, и приходил в церковь в хорошем настроении, если Кэсс жаловался, что было мало клиентов. Вместе с Кэссиди в его квартире появилась целая куча непривычных вещей: минимум четыре вида пломбира в холодильнике, разноцветные шерстяные носки, дорогущие духи Lacoste, Boss и рубашки от Prada, подаренные щедрыми клиентами и сотни, тысячи визиток с мольбой позвонить. Кэссиди никогда никому не звонит, но и карточки не выкидывает: некоторые он поджигает на балконе и смотрит, как они горят; другими он умудряется заделать дырку на стене в прихожей, а пластиковые очень уж подходят для дорог фена, так часто оказывающихся перед Кэссом за пару часов до очередной смены. Со временем Джесси знакомится с друзьями Кэсса — компанией, достойной самого Дина Мориарти. Робби Боунс пьет с двенадцати лет; он преподает философию в Университете Святого Джона, и порой засиживается у них до поздна, споря с Кэссом о каких-то парадигмах, идеологических надстройках и детерминизме. Дядя Карл, напротив, не прочитал, наверное, за всю жизнь ничего сложнее инструкции освежителя от воздуха, но из-за возраста и богатого опыта в жизненных проблемах лучше него разбирается разве что Дэнни Китон, что к своим тридцати сменил уже двенадцать штатов, шесть тюрем и шестьдесят одну женщину. На шестьдесят первой он, кстати, женился; зовут ее Марьяна, и она — бывшая проститутка из Чехии, которая не раз готовила на кухне Кастера по просьбе Прэнсиса вкуснейшее в мире рагу. Кэсс относится к ней как к матери, хотя мать, конечно, из нее никудышная: она уже лет десять сидит на кодеине. Есть еще, конечно, Эрик Мирро, которого Джесси с удовольствием бы не пускал к себе домой, а все из-за того, что Кэссиди восхищается им без устали. — Я хотел бы быть таким, как он, — разочарованно выдыхает Кэсс каждый раз, когда за Эриком закрывается дверь. Он — кинорежиссер артхаусного кино, который каждую вторую среду месяца обедает с Дэвидом Линчем, а в свое время нюхал кокс вместе с Китом Ричардсом, еще до того печального происшествия с пальмой. Кастеру хочется возмущенно воскликнуть, что Прэнсису не нужно быть, как кто-то, потому что он и без того прекрасен, но благоразумно сдерживается. В этом новом мире, где намного больше алкоголя, наркотиков, еретических учений и совсем не богоугодных разговоров, царит Дьявол. Но глядя на спящего Кэссиди по утрам, Джесси признается себе, что никогда еще не чувствовал себя ближе к Богу. Через месяц Кэсс получает зарплату, которую планировал потратить на съем квартиры, но они оба благополучно об этом забывают.