Время для мести

Бога всегда любил потрепаться. Не останавливало его и то, что в дурном настроении Ортега порой отвечал довольно едко. Зато отвечал, а не проходил мимо, словно не слышал. Но сегодня у первого помощника настроение было отличное, и, спускаясь на парковку, они оживлённо обсуждали новых танцовщиц в «Ящеррице». Внезапно за их спинами раздался голос комиссара: — Ортега, вот вы где, а я вас ищу. И вроде бы ничего такого, но, услышав его, оба помощника застыли. Бога мог поклясться, что ощутил холодок — словно на лестницу, залитую солнечным светом, из подземелий Цитадели выскользнула Тьма. Ортега повернулся и заметил: — От вас не было звонков. Бога едва не засопел от зависти, потому что, сколько ни старался, не мог освоить этот тон. Жители Тайного Города считали, что навам чужда вежливость, однако понятия не имели, что внутри семьи существует множество её разновидностей. Вот и сейчас Ортега очень вежливо обозначил, что огорчён сложившейся ситуацией, однако не видит в этом своей вины и недоумевает по поводу возникшего недовольства. Бога тоже повернулся, чтобы увидеть лицо Сантьяги, но тот оценил сказанное и продолжил уже гораздо дружелюбнее: — Сегодня весь день помехи. — Было что-то срочное? — Не очень, но мне понадобится компания. Бога не завидовал их дружбе, но сейчас разозлился: только потому, что Сантьяга не хотел ехать на какое-то скучное дело один, придётся менять планы! — Вас что-то смущает? — комиссар улыбнулся, и эта улыбка никак не вязалась с его взглядом, потяжелевшим в один момент. — Мир несправедлив, — проворчал Бога, скрестив руки на груди. — Буду обедать один. — Не расстраивайтесь, мудрецы считают, что лишь трапеза наедине с собой позволяет узнать истинный вкус еды. «Кто бы говорил», — мрачно подумал Бога, но ответить в таком духе значило вызвать бурю. И потом, он слишком уважал Сантьягу, чтобы огрызаться. — Давно ли вы заделались мудрецом, комиссар? — удивился Ортега. На долю секунды стало тихо, а потом Сантьяга рассмеялся. Смех был тихим как далёкий раскат грома. — С тех самых пор, Ортега, как вы потеряли всякий страх, — он похлопал помощника по плечу. Такого Бога ещё не видел. На парковке Сантьяга сразу направился к своему «ягуару». Ортега шёл следом. — Ловите, — ключи блеснули в свете электрических ламп. Ортега, конечно, поймал. Удивлённо посмотрел на них, потом — на комиссара. — Сделайте мне одолжение, — Сантьяга кивнул, открывая пассажирскую дверь, — покажите класс. — Не уверен, что хочу. Было во всём этом что-то глубоко неправильное. «Нет! — хотел крикнуть Бога. — Не соглашайся!» Он даже сделал шаг, чтобы остановить Ортегу, но под взглядом комиссара замер на месте. Горечь и злость. Такие глаза Бога видел у него лишь однажды — только не мог вспомнить, когда. — Полно вам, Ортега, — участие в голосе комиссара никак не вязалось с происходящим, — сегодня ваш звёздный час. Помощник только покачал головой. — Там отличная погода, — заметил Сантьяга, садясь в салон. — Ладно, — повернувшись к Боге, Ортега поднял руку в знак прощания: — Бывай, старик! Приятного аппетита. «Не надо. Не садись!» Синий «ягуар» мягко тронулся с места. В салоне Сантьяга и Ортега уже что-то живо обсуждали. Бога не слышал, только знал, что там, снаружи, они рванут по залитой солнцем и абсолютно пустой Ленинградке. И все у них будет хорошо. Просто отлично. Стоя на опустевшей парковке, он произнёс фразу, которую навы никогда не пытались перевести: — Ф'гар ак тун ягаш. Потому что с павшими братьями прощались только на языке Тьмы. Бога, наконец, вспомнил, где и когда видел у Сантьяги этот взгляд. Завладев Источником, Ярга первым делом расправился с князем и его советниками. Потом сровнял Москву с землёй. Потом объявил, что не желает лишних жертв среди навов и согласен заключить мир. И ценой этого мира была жизнь последнего иерарха — комиссара Тёмного Двора. Бога вновь увидел большой зал Цитадели, бесстрастные лица гарок и Сантьягу, стоящего на коленях. Бывшему помощнику достался всего один взгляд: быстрый и точный. Смертельный. Бога никогда не кричал от ужаса, поэтому проснулся в абсолютной тишине, окружённый лишь удушливой темнотой и воспоминаниями. Это был первый сон, который приснился ему за все семнадцать лет, что прошли с того дня. — Значит, ничего? — Ярга открыл глаза, и тьма в Зеркале Нави замерла, став плоской, словно поверхность камня. — Да, князь, — ответил Бога. — Масаны клана Робене действовали по плану, но обе базы оказались пусты. Судя по всему, чуды покинули их несколько дней назад. — На что они надеются? Бога пожал плечами. — Я задал тебе вопрос. — У меня нет идей. На что они могут надеяться без Источника? Возможно, ими движет отчаяние. — Ты веришь в силу отчаяния? — Ярга смерил его озадаченным взглядом. — Иногда ты удивляешь меня, комиссар. Бога промолчал. — Мне это не нравится. — Мы делаем всё возможное, князь, но после взрыва Колодца Дождей на планете возникло много аномальных зон, где поисковые заклинания не действуют. Ярга скривился. Он терпеть не мог, когда озвучивали общеизвестные факты. Первые годы сопротивление было сильным, но постепенно сошло на нет. В отличие от Источника людов, Карфагенский Амулет уцелел и хранился в Цитадели, и чуды, присягнувшие на верность князю Тёмного Двора, получали энергию для магических нужд. Это было разумнее, чем перебиваться случайными набегами на своих же или надеяться на бесстрашие ушлых дельцов. С тех пор, как за контрабанду ввели смертную казнь, среди шасов находилось мало охотников помогать беглым рыжим. Участь людов оказалась печальнее. Утратив статус Великого Дома, они погрязли во внутрисемейных разборках и в итоге разделились на несколько враждебно настроенных групп, каждая из которых признала Яргу своим господином, но не упускала случая насолить друг другу. Князь не препятствовал, полагая, что именно по этой причине доля зелёных в сопротивлении невелика. Не дождавшись иного ответа, Ярга жестом приказал комиссару следовать за ним в личные покои, которые находились недалеко от зала Предсказаний. Там неизменно царствовала тьма, однако в отличие от других князей Нави, Легенда не чурался роскоши и не жертвовал своими интересами. Ярга ни в чём себя не ограничивал. Единственное обещание, которое он дал навам — не проливать понапрасну чёрную кровь. Но и здесь Бога не питал надежд: князь умел играть словами. И не только словами. После сегодняшнего сна было особенно тяжело видеть лицо, которое Ярга получил обманом. Бога достаточно общался с Регой, и знал, что тот был сильным магом, но отвратительным предсказателем. В Цитадели он убедился, что визиты к Зеркалу Нави даются князю тяжело. Только знания и упорство помогали Ярге работать с артефактом, который тысячелетия назад он подчинил своей воле. Пожалуй, это бесило его даже больше, чем тело без определённых талантов. — Ты сегодня не в духе, — заметил Ярга, опускаясь в кресло. — Что гнетёт тебя, комиссар? Лгать не имело смысла, и Бога ответил честно: — Бессилие. — Бессилие? И много ты знаешь об этом чувстве? — Больше, чем хотелось бы. — Сядь, — князь кивнул на кресло, стоящее справа, — и запомни, что в этом мире для нава нет ничего невозможного. Если чуды тебя перехитрили, это лишь значит, что теперь ты должен перехитрить их. — Да, князь. — Это не худшая из твоих неудач. Бога промолчал. — Есть проблема, которая волнует меня гораздо больше. Наши женщины. Ты говорил с ними? — Да. Ответ прежний, князь. Пока в семье разлад, ни один мужчина не войдёт в их чертог. — Разлад? — Ярга сверкнул глазами. — После известных событий немалая часть навов пропала без вести. — У них был выбор, и они выбрали предательство. Рано или поздно каждый из них умрёт. Если не передумает, конечно. Ты передал это женщинам? — Да. Они сказали, что будут скорбеть о каждом. — Что ещё? Бога не надеялся, что сможет обмануть Яргу, но и получать за чужое упрямство не хотел. Даже если втайне его одобрял. — Сказали, предыдущий князь не позволял себе таких потерь. — Вот как, — Ярга усмехнулся. — Теперь женщины считают потери? В мои времена они не позволяли себе таких глупостей. Продолжай. — Женщины сказали, ответ не изменится. — Женщины забыли своё место! — в голосе князя прозвучал неподдельный гнев. Ярга поднялся и принялся расхаживать туда-сюда, грозно сверкая глазами и обозначая губами такие ругательства, о существовании которых Бога до встречи с ним даже не подозревал. Что удивляло с первого дня: порой в бездну гнева Легенду могла повергнуть любая мелочь. Постепенно комиссар научился обходить острые углы, но иногда приходилось говорить то, что было Ярге не по нраву, и получать бурю в ответ. Хуже становилось только в моменты, когда кто-нибудь случайно открывал новую болевую точку. В приватных беседах мастер Рга высказывал мысль, что несдержанность князя напрямую связана с тем, что новое тело он получил насильственным путём, применяя грубые и разрушительные арканы. Столь великий маг, безусловно, мог «собрать» мозг даже после «Иглы Инквизитора», но, по словам мастера, ещё никому не удавалось вернуть ему изначальную целостность. Добровольное вытеснение личности, которое практиковали дайкини, происходило принципиально иначе. Бога любил беседы с мастером Ргой, но тот редко покидал нижние ярусы Цитадели, предпочитая общению вековечную Тьму. Задумавшись, комиссар едва не пропустил момент, когда князь, наконец, совладал со своим гневом. — И в мои времена последним делом было брать женщин силой, — резюмировал Ярга, возвращаясь в кресло. — Я не собираюсь воевать. Передай им, я буду говорить. Каждый раз, возвращаясь от женщин после делового визита, Бога особенно остро понимал, что мир встал с ног на голову. Как и любой нав, он хорошо знал историю своей семьи. Волей-неволей комиссар возвращался мыслями к одному из самых тяжёлых периодов, к войне противников Ярги и его сторонников. Невозможно было вообразить, чтобы мнение женщин тогда могло как-то повлиять на расстановку сил. Навьи занимались многими делами внутри семьи, но политика и войны никогда не входили в сферу их интересов. Теперь проблема выбора повернулась немного другим углом: Ярга одержал победу над умами мужчин, предложив им то, от чего сложно отказаться. Новый путь к величию Нави. Легенда сам в это верил и действительно этого хотел. Он сумел убедить навов, что пересмотрел свои взгляды. Сказал, что прошлого не изменить, но всегда есть шанс построить другое будущее. И, стоило признать, до последнего времени Ярга строил его очень хорошо. Однако… Бога остановился посреди шурдра — запутанного высокого лабиринта, окружавшего неприметную постройку, которая служила точкой входа на женскую территорию. Навы и навьи не сторонились друг друга, но жить предпочитали раздельно. Бога любил это место, знал каждый поворот и тупик, всегда с удовольствием ходил среди каменных стен, традиционно перемежавшихся вставками из минералов и стекла тёмных цветов. В шурдре всегда можно было ненадолго скрыться от бесконечного движения мира вокруг. Натыкаясь на древние трактаты, где подобные лабиринты относили к укрепительным сооружениям, морально угнетающим противника, он всегда хмыкал. Что бы все эти дикари понимали в настоящей красоте! Бога прислонился к стене и замер. Как здесь было тихо! Шурдр скрадывал звуки, но если хорошо прислушаться, всегда удавалось различить женские голоса или далёкие возгласы детей. Всегда. До дня, когда Ярга появился в Цитадели. Навьи выслушали его слова о великом будущем, но не приняли их. А Легенда решил, что это не та проблема, которой стоит уделять особое внимание. Так началось это противостояние. Так князь сделал первый промах. Женщины уже тогда увидели его слабое место. Бога опустил взгляд. Ярга умел говорить и покорять. Он мог завоевать что угодно: доверие, чужие жизни, целый мир, — но не умел всем этим распорядиться. Вот в чём приходилось убеждаться всё больше с каждым днём. А ведь был момент, когда Бога почти ему поверил. Когда, поддавшись безысходности, почти отказался от своих прежних убеждений. Почти перечеркнул своё прошлое. Почти. Стоило членам сопротивления залечь на дно, как комиссару стало ясно: Ярга слаб. Не в борьбе, которая была его вторым именем, а в мире — в созидании, которого он не понимал и не хотел понимать. Он презирал Паргу, уступившего Землю зелёным ведьмам, забывая, что до того перед Навью склонились все миры, многие из которых — добровольно. Он смеялся над князем, чьё имя кануло во Тьму, не ведая, как тяжело сохранить величие в том, от чего остались жалкие осколки. У каждого из повелителей Нави было время, которое теперь прошло. И время Ярги — в первую очередь. Он вверг цивилизацию челов в хаос, но не предложил ничего взамен. Он разгадывал тайны Железной Крепости, но не мог навести порядок в собственном доме. Ярга, как и любой, совершал ошибки, но почему-то считал, что в этом виноваты другие. Даже сегодня, приглашая женщин для разговора, князь был уверен, что проблема в их строптивости. В тяжёлой тишине шурдра Бога как никогда чувствовал его слабость. Когда три фигуры в чёрном с закрытыми лицами вошли в зал приёмов, комиссар и советники поклонились им, хотя традиции не требовали этого от иерархов. Но не так давно все четверо были простыми навами, привыкшими оказывать женщинам знаки уважения. Ярга на троне остался бездвижен. Первая навья откинула вуаль, и присутствующие узнали в ней Виргу, одну из самых влиятельных женщин семьи. Поговаривали, что она помнила ещё времена Уратая, а мудростью и талантами не уступала лучшим магам Нави. Ни одного лишнего жеста, ни одной неподобающей эмоции на благообразном лице, несущем на себе отпечаток прожитых тысячелетий. Её спутницы ограничились вежливыми кивками. Не открыли лиц. Стало ясно, что разговор выйдет непростым. — Я впечатлён, — усмехнулся князь. — В воспоминаниях Реги ты виделась старухой, но он заблуждался. Годы не забрали твою красоту и дали тебе нечто большее. — Рега не жаловал женщин, — ответила Вирга, — а ты не слишком учтив, Ярга. — Я лишь честен с тобой, и мне неприятно твоё упрямство. Однако речь пойдёт не о нём и не о моей учтивости. — Верно. — Ответь мне, Вирга, почему женщины Нави вот уже семнадцать лет уклоняются от своего долга? — Больше семнадцати. С тех пор, как Ярга открыл Железную Крепость, нет ни одной причины рожать детей. Как нет ни одной причины слушать того, кто однажды уже… — Я слышу лишь слова той, которая понятия не имеет, о чём говорит, — оборвал её князь. — Как я слышу лишь жалкие попытки отрицать очевидное, — Вирга сверкнула глазами. — Во мне кровь того, кто видел твоё падение с первого до последнего дня, Ярга. Этого достаточно. — Ты не лжёшь, — отметил он и продолжил гораздо вежливее. — Но как быть тем, в ком нет этого знания? Ты говоришь одно, а я могу сказать другое. Верно лишь то, что случилось предательство, за которое расплачивалась вся Навь. — Был ли ты предан или был предателем, значения не имеет. Ты это допустил. И допускаешь снова. — Разве ты не видишь, что я иду отступникам навстречу? — Этого недостаточно. — Чего же, по-твоему, будет достаточно? — Будь сильнее асурского искушения владеть, не прилагая усилий. — И если я соглашусь, наш вопрос будет решён? — Слова будет недостаточно. — Я слушаю, Вирга. — Мы хотим, чтобы ты освободил Ортегу. — Ортега мёртв. — Мы знаем, что это не так, и просим милости для него. — Зачем он вам? — Ярга подался вперёд. Вирга опустила веки. Очень странное выражение было на её лице. Словно она не могла промолчать и всем своим сердцем не желала давать ответ. — Какое значение имеет один отступник, когда по лесам их прячется несколько сотен? — князь нахмурился. — Здесь другое дело, — наконец сказала навья. — Мужчинам о том мало заботы, но женщинам завещано следить, чтобы близкая кровь не смешивалась, а иная не прерывалась. Ярга задумался. — И что же, — спросил он, — Ортега — последний мужчина в своём роду? — Из тех, кто наверняка жив. — И Навь не переживёт этой потери? — Навь переживала и не такое, но… — взгляд Вирги потяжелел. — Древняя кровь, редкие таланты, множество славных имён. К чему ты стремишься, Ярга? Сохранить это или уничтожить? — Речь идёт о преступнике. — Ортега не совершил ничего, за что мог бы так долго расплачиваться. — Говори лишь о том, что знаешь, — Ярга снисходительно улыбнулся. — Его вина известна мне, а не тебе. Назови хоть одно славное имя, которое могло бы меня убедить. Расчёт был верен, ведь в мире существовало только одно имя, значимость которого он признавал. И когда Вирга произнесла его, князь на секунду изменился в лице и по-настоящему удивлённо пробормотал: — Возможно ли это? — Тьма отвергла тебя, Ярга, но не твою кровь. — Мою кровь… Бога содрогнулся от этого голоса, а когда поднял взгляд и увидел в глазах князя безумие, то понял: всё кончено. Вирга одержала победу. Не такую эффектную, как Парга тысячи лет назад, но от этого не менее жуткую. Советники сгорбились, а женщины сделали несколько шагов назад. — На что ты надеялась? — Ярга поднялся, и вид его был страшен. — Думала этим сохранить ему жизнь? Так теперь она точно принадлежит мне. — Опомнись! — выдохнула Вирга. — Она принадлежит Нави. Бога первый раз слышал, чтобы её голос дрожал. — Она принадлежит князю Нави! — Можешь называть себя как угодно, но помни: проливший родную кровь — не мужчина. Перед любой женщиной! — чёрная вуаль скрыла её лицо. — Я сказала своё слово, Ярга! Вирга так стремительно развернулась к дверям, что её спутницы невольно отпрянули в разные стороны, уступая дорогу. И та, что стояла ближе к Боге будто бы случайно, от волнения, взмахнула длинным рукавом, на секунду обнажив руку до запястья, увитого знакомым эскизом. Внешне комиссар остался спокоен, но сердце предательски пропустило удар. В день, когда он надел чёрно-фиолетовый плащ, и Дейга, и Нирга прислали ему жёлтые ленты — в знак, что не жалеют о прошлом, но и знать больше не желают. Это его не удивило, в отличие от чёрной шкатулки, в которой лежал цветок гороха. Предложение, которое могла сделать только девчонка. Он и целовал-то её всегда в шутку… А она даже теперь не упустила случая подать ему знак. Когда навьи ушли, Ярга знаком отпустил советников и спросил у Боги: — Где мастер Брага? — Выполняет ваш приказ у Малкавианов. Последний раз он связывался с Цитаделью вчера, из Лос-Анжелеса. Города, который теперь вселял ужас ночью, а днем оставался одним из оплотов цивилизации. — Верни его. Немедленно. Когда будет здесь, проводи к пленнику. Брага должен снять с него «Рыбацкую сеть». Но «Жало» и «Реанимация» пусть останутся. Ярга даже не пытался скрыть лихорадочный блеск в глазах. Да и мог ли? Он был не властен над своим безумием. — Да, князь, — ответил комиссар. У себя в кабинете Бога уже две минуты размышлял, какую связь лучше использовать для этого разговора: телефонную или магическую. На деле же он малодушно оттягивал неизбежное. Говорить с Брагой всё равно придётся — и чем быстрее мастер вернётся в Цитадель, тем меньше вероятность самому попасть под горячую руку князя. Если медлить дальше, это не скроется от Ярги. Будет много лишних вопросов. Бога уже протянул руку к телефону, когда дверь распахнулась, и в кабинет вошёл советник. По стремительному шагу комиссар безошибочно узнал самого молодого из трёх. Многих удивил такой выбор князя, хотя в прошлом Жезга и числился у одного из своих предшественников-иерархов лучшим учеником. «А ведь когда-то вместе за зелёными ведьмами волочились». — Отложи свои дела, комиссар. Есть разговор. — Я слушаю, — Бога медленно кивнул. — Он не для чужих ушей, — советник сел напротив. — В Цитадели нет чужих ушей, но воля твоя. Бога активировал защитный артефакт и откинулся на спинку кресла. Умом он понимал, что Жезга не скажет ничего хорошего, но сердце его пело — можно отложить звонок в Лос-Анджелес ещё на четверть часа. Оставив посох стоять рядом, советник откинул тяжёлый капюшон, явив лицо, на котором Тьма уже оставила первые следы. — Не нравится? — Жуткое зрелище, — честно ответил Бога. — Тебе тоже предстоит пройти через это. — Когда будет такая нужда. — И сейчас ты подражаешь Сантьяге, комиссар. — Я смотрю, у тебя много времени, советник. Бога даже не оскалился, только слегка подался вперёд, но Жезга тут же поморщился и отступил: — Нет нужды напоминать о делах, их у каждого достаточно. Тем сильнее меня удивляет происходящее. Чем заняты мысли Ярги? — Об этом лучше спросить у Ярги. — Всем известно, что князь охотнее делится с тобой, чем с другими. «Просто вслед за Регой считает простаком». — Сегодня я услышал не больше остальных. — Кто бы мог подумать, что этот ублюдок остался жив, — нахмурившись, Жезга метнул в сторону злой взгляд. «Вот как ты заговорил», — Бога мысленно усмехнулся. Последний раз он виделся с Ортегой в день, когда Сантьяга проиграл. Получив приказ защищать вход на нижние ярусы, первый помощник кивнул на прощание и с группой гарок исчез в чёрном вихре. Какое-то время Бога надеялся, что Ортега умер или смог бежать и руководит сопротивлением, но потом узнал правду: увы, все эти годы он провёл в подземельях Цитадели. С тех пор, как мастер Брага свёл с его тела эскизы боевого мага и наложил другие, подходящие скорее рабу, ни один нав, кроме Ярги, не приходил к нему во тьму. Тьму, от которой по телу расползался неприятный холод. Когда-то давно, ещё по молодости, Бога провёл в одном из таких подземелий восемь дней. Он не помнил, как его освободили и вернули наверх, но точно знал, что сделает всё возможное, чтобы никогда не оказаться там снова. Семнадцать лет. Ортега провёл там семнадцать лет. — После того, что он сделал! Теперь тяжёлый взгляд советника достался Боге, но тот даже не шелохнулся. Когда Ярга бывал в гневе, ему доводилось выдерживать и не такое. «Что же там произошло?» Какими бы фантастическими слухами не полнилась Цитадель, по-настоящему Ярга не доверял никому, и даже спустя годы Бога не знал всех подробностей битвы с предыдущим князем. — И как только… — Я начинаю скучать, советник. — А я начинаю подозревать тебя в худшем, комиссар. — Это не новость, — Бога пожал плечами. — Меня подозревают все, кому нечем заняться. — Довольно! — Жезга ударил посохом об пол, и в кабинете стало заметно темнее. — Пустые слова для тех, кто не знал, как изворотлив ум Сантьяги, и как мало было в нём уважения к традициям Нави! Его помощники оказались ничем не лучше — убийцы и клятвопреступники. — И какую же клятву нарушил Ортега? — Бога медленно поднялся, и тени переметнулись на его половину. Во все времена маги Нави, избравшие знания и Тьму, недолюбливали тех, кто оставался верен мечу и боевым арканам, но были вынуждены мириться с тем, что и среди гарок встречались редкие таланты. Например, Бога. За три с половиной тысячи лет он успел многому научиться у Сантьяги. — Тебе ещё хватает наглости шутить об этом, — Жезга тоже поднялся. Комиссар оскалился: — Или говори, что нужно, или оставь меня. — Не звони Браге. Скажи Ярге, что женщины лгали. Скажи ему что угодно! Останови это безумие. — Перечить воле князя? — Если князь ошибся… — Этот князь не ошибается и не слушает ничьих советов, — Бога усмехнулся, но взгляд остался тяжёлым. — А тот, что слушал, оказался тебе не по нраву. Жезга сжал посох обеими руками. Иероглифы на нём вспыхнули густой чернотой. Бога слышал, что надо быть большим умельцем, чтобы подчинить себе этот древний артефакт. — Своих ошибок я не отрицаю, — глухо отозвался советник. — Но у такого клятвопреступника, как ты, Бога, нет никакого права меня обвинять. Между иерархами повисла тяжёлая тишина. И первым её нарушил комиссар: — Ты ведь был там. В тот день ты был около Источника и всё видел. Глаза Жезги вспыхнули. Он посмотрел на свой посох, потом на Богу и спросил: — Ты бы смог взять его и убить советника? — Тебя? — Нет. Моего наставника. — Едва ли. — А ведь Ортега даже моложе меня, — Жезга отвернулся. — Видно, сегодня мы услышали правду. Бога молчал. Переживания советника его мало интересовали, ведь главное он уже узнал: стены Цитадели сокрушила не какая-то особая сила, а самое обыкновенное предательство. И расплата за него оказалась страшна. Как просто. И как, наверное, бесновался Ярга, когда понял, что вместо многоопытного мага, тысячелетиями постигавшего тайны Тьмы, ему достанется в лучшем случае чей-то выдающийся талант. Большую часть сопротивления составляли простые навы, но в день, когда в Цитадели появился новый князь, не меньше двух сотен умудрённых годами навских мастеров с поспешностью, которой от них никто не ожидал, застегнули боевые комбинезоны и скрылись в неизвестном направлении. — Отговори Яргу, — повторил советник. — Я на такое не способен. — На что ты способен, знает каждый, — бросил Жезга перед тем, как уйти. — Если слова для тебя ничто, подумай о своей никчёмной жизни. Бога долго смотрел в закрывшуюся дверь. Другие не могли об этом знать, но не было такого дня, когда бы он не помнил о цене, которую заплатил за возможность остаться в Цитадели. Не утешало и то, что незадолго до смерти Сантьяга освободил его от всех клятв, кроме одной — единственной и наиважнейшей для любого тёмного — служить во благо Нави. И этой клятвы Бога не нарушал никогда. Дел было столько, что комиссар Тёмного Двора не просто забывал есть и спать, а скорее иногда вспоминал о необходимости того и другого, но сегодня уйти в работу не получалось. Скользя невидящим взглядом по докладам масанов со всех концов Земли, Бога думал совсем о другом. Что же такого Ярга мог предложить ныне покойному советнику? Неужели существовала в мире вещь, способная помутить разум того, кто познал столько тайн и видел всё, включая падение навской империи? Бога пытался придумать что-то, способное оправдать это предательство, но воображение отказывало. Что уж тогда рассуждать об Ортеге, для которого верность семье всегда была главной ценностью? Другой предположил бы, что он правильно оценил масштаб трагедии и через самоубийственный поступок нанёс противнику самый тяжелый удар из возможных. Отрицать, что что-то подобное могло промелькнуть в голове первого помощника, Бога не собирался, но он знал его полторы тысячи лет. Сорвался. Ортега просто сорвался. И рядом не оказалось никого, кто смог бы это остановить. Бога уже однажды видел его в таком состоянии — во время Сезона Истинных Чудес, но тогда Сантьяга сумел направить первого помощника, куда нужно. Потом многое забылось, но те из масанов, кто каким-то чудом пережил первые походы очищения, знали, что есть нав страшнее и ненавистнее комиссара Тёмного Двора, и проклинали совсем другое имя. В своей жестокости Ортега порой заходил очень далеко. Богу не интересовали вопросы родства — у навов не было принято хвастаться чужими именами, но сейчас он задался вопросом: а знал ли первый помощник о своём происхождении, и если да, то почему остался верен мечу? Из благоразумия или своего вечного упрямства? Или было что-то ещё? «Какая теперь разница», — Бога раздражённо оборвал поток риторических вопросов и в который раз попытался сосредоточиться на донесениях. «Бесполезно». Он ничего, абсолютно ничего не мог сделать. Верил ли Бога в силу отчаяния? Пожалуй, верил. Другой веры у него всё равно не осталось. — Комиссар, — в кабинет просочился Шенега, один из помощников, — мастер Брага прибыл в Цитадель. Бога поднял взгляд и нахмурился: — Быстро. На лице гарки отразилось замешательство. — Я надеялся закончить анализ до его возвращения, — комиссар поднялся. — Что ж, дела первой срочности могут подождать, раз Ярге важнее другое. — Так это правда? — Что именно? Шенега подошёл ближе и тихо доложил: — В Цитадели говорят, сегодня снова прольётся наша кровь. Предсказатели видели дурное, а женщины, что работают в мастерских, закрыли лица, — почти одними губами он спросил: — Неужели кто-то попался?.. Бога так на него глянул, что Шенега счёл за лучшее сделать несколько шагов назад. Он был одним из немногих, кто действительно хорошо относился к новому комиссару, но порой и его пробирало воспоминаниями. — Нет, — медленно, чеканя каждое слово, ответил Бога. — Этот попался давно. Видимо, что-то такое промелькнуло на его лице, что помощник всё понял. И сделал ещё шаг назад. Комиссар нахмурился. — Разберись с докладами, — приказал он. — Завтра будет поздно. Мастер Брага встретил Богу траурным молчанием. Не произнёс ни слова и когда спускался вслед за ним в мрачные подземелья. Всё ниже и ниже, на самые глубокие ярусы, где в груди холодело даже у самых стойких. Где даже знание, что скоро вернёшься назад, не помогало быстрее ставить ногу на следующую ступень. Бога замер перед провалом входа, чёрным даже на фоне окружающего мрака. — Я не хочу здесь задерживаться, — тихо буркнул Брага. — Семнадцать лет… — пробормотал Бога зловещей темноте. — Думаешь, вспомнит тебя? — старый нав хрипло рассмеялся. — Едва ли он в своём уме. Тьма здесь царила кромешная. Постепенно глаза привыкали, но даже навы не могли в ней разглядеть дальше, чем на пару метров. «Пастуший якорь» позволял пленнику свободно перемещаться по камере. Ортега сидел у дальней стены, уронив голову с отросшими волосами на грудь. Было видно, что за ним регулярно ухаживают, но стригут по какой-то причине редко. Его присутствие едва ощущалось, а ведь он был сильным магом. Пленник не отозвался на прикосновение тьмой и не пошевелился — ни когда они вошли, ни когда опустили его на ледяной пол, чтобы облегчить мастеру работу. Ортега не дрогнул, когда Брага сводил эскиз. Лишь когда последняя линия акульей пасти исчезла с его груди, он издал глухой стон. — Ничего, ничего, сейчас отпустит, выпей-ка, — мастер ловким движением раздвинул ему зубы, влил что-то из пузырька и тут же зажал рот. Ортега задёргался. Судя по сдавленному мычанию и попыткам выплюнуть зелье, гадость была редкостная. Уловив омерзительный запах, Бога содрогнулся. — Не упрямься, ну же, Ортега, выпей, станет легче, — шёпот Браги в этой темноте казался ещё более жутким, чем вековечная тишина, — хоть немного. От раздавшегося крика Бога едва не оглох. А невольное прикосновение к знакомой ауре заставило вздрогнуть снова. Муки Ортега испытывал страшные. Те крохи магической энергии, что сохранились в нём, мгновенно ушли на регенерацию, а оставаться на нуле в его состоянии было хуже любой пытки. Бога вполне осознавал, что Ярга ему это ещё припомнит, и всё-таки, сняв с пояса батарейку, вложил её в руку пленника. В своём уме тот был или нет, но ничего объяснять не пришлось. — Я не могу тебя осудить, — сказал Брага, отступая. — Но этот риск не оправдан. — Возвращайся в Лос-Анжелес. — Это приказ князя? — Не думаю, что князь сейчас в состоянии отдать какой-то приказ. Лучше не попадайся под руку. Мастер тяжело вздохнул. Собрав инструменты, он ушёл. Бога знал, что ему самому тоже нужно уйти. Доложить Ярге и ждать дальнейших указаний, разбирая текущие дела. Но его ноги словно приросли к полу — так он и стоял в шаге от Ортеги, не смея коснуться, чтобы утешить, и не находя сил, чтобы что-то произнести. И кто бы знал, как в этот момент Бога ненавидел свою жизнь. У него не осталось друзей — да и не могло остаться. Ярга не требовал, чтобы новый комиссар отрёкся от имени и скрыл лицо под тяжёлым капюшоном, но иногда Бога этого страстно желал. Терять ему было нечего. Так он думал до того, как вошёл в подземелье. Бога ни секунды не сомневался, что Ортеге конец, но почему-то только теперь понял, что конец этот окажется жутким и бесславным. Таким, какого не заслужил ни один нав. «Какова же цена верности, Сантьяга?». Бога опустил взгляд на свои ладони, сжал их в кулаки и зажмурился. — Кто здесь? — раздался хриплый от долгого молчания голос. — Эй, тень… да ты живая… Бога… это ты?.. — Я, Ортега. Пленник зашевелился, пытаясь подняться. Теперь, когда сил у него прибавилось, он мог встать на ноги. Окинув окружающий мрак мутным взглядом, Ортега пробормотал что-то бессвязное, и, наконец, нашёл для себя точку отсчёта. Бога не шелохнулся. Но когда глаза пленника прояснились, в них сверкнула такая ярость, что он невольно сделал шаг назад. Зарычав, Ортега метнулся к нему, но тут же побледнел и медленно, стараясь не совершать лишних движений, опустился на пол. Сработало «Жало». Пленник не закрывался, и боль, которую он испытывал, ощущалась так ярко, что отгородиться пришлось Боге. Упершись ладонями в пол, Ортега через силу вдыхал и выдыхал воздух, а потом выругался. Проклятия, которые разбили тишину, были такими горячими и злыми, что сомневаться в рассудке пленника не приходилось. Выплеснув первую ярость, он тяжело выдохнул и сказал: — Это ведь, и правда, ты. Самый обыкновенный, спокойный голос Ортеги. Словно они вдруг проснулись в темноте походной палатки после дурного сна. Сколько бы Бога отдал за то, чтобы прервать этот кошмар? «Проклятье!» — Если ты Бога, то не молчи, — Ортега поднял взгляд. — Ты любишь болтать. Уж это я помню. — Я не могу, — глухо отозвался он. — Ты не знаешь, что я сделал. — Знаю. Комиссар… Сантьяга мне рассказал. — Он мёртв. Пленник хрипло рассмеялся, и Боге снова стало не по себе. — Конечно, мёртв. Живые сюда не заходят. Разве что мастер Брага. Да вот ты. А те, что за твоей спиной, те уже мёртвые, — и совсем тихо прозвучало: — Не люблю я их. Бога сглотнул. Он действительно чувствовал позади шевеление тьмы, но оборачиваться и уж тем более вглядываться в густые тени не рискнул. Бога и на Ортегу бы не смотрел, чтобы не видеть его измождённого лица и тела, превратившегося в скелет, обтянутый кожей. Единственное, что осталось в нём прежним — так это голос и глаза. Такой лихорадочный блеск Бога замечал в них во время битв или ближе к концу каких-нибудь пирушек, от которых тот никогда не отказывался, несмотря на всё своё желание подражать Сантьяге даже в мелочах. — Ярга теперь наш князь. — Не слишком ты рад служить ему, комиссар. — Не до твоих дурацких шуток! — в сердцах выдохнул Бога. Ортега снова засмеялся, но смех его шёл через силу, а потом и вовсе заглох. — Извини, старик, — он покачал головой, — я тебя сильно подвёл. — Ты убил советника. — Я убил предателя! И убил бы ещё раз. И ещё… Я… нарушил обещание. Не ушёл. Если бы я только мог… Он глянул за спину Боги и вздрогнул. Не было нужды поворачиваться, чтобы узнать вошедшего. На мгновение комиссар ощутил весь ужас Ортеги — даже не перед Яргой, а перед тем бессилием, которое пленник испытывал рядом с ним. Перед мыслью, что всё, что происходит, может оказаться лишь галлюцинацией с последующим доходчивым разоблачением. «Всё, чему ты верил, обернётся страданием», — вот чем Ярга убивал его все эти годы, пуская в ход самые изощрённые ментальные арканы и удивляясь стойкости простого гарки. Князь искал то, что давало ему силы сопротивляться. И сегодня решил, что нашёл ответ. — … с ним поменяться, — глухо закончил Ортега. — Разве ты с ним никогда не менялся? Или радовался уже тому, что можешь подставлять зад? На секунду Боге показалось, что позади стоит Рега. Пустая, пошлая издевка из тех, что погибший иногда себе позволял, не веря, что с Сантьягой первого помощника связывает только дружба. Бога отступил в сторону, не забыв склонить голову перед князем. — Взгляни, как подобает вести себя наву. — Какую чушь несут мертвые, — пробормотал Ортега, шаря по полу. — Чем бы его прогнать… «Шаровая молния» потухла раньше, чем толком вспыхнула. Лицо пленника снова застыло — «Жало» работало безотказно. Ярга оскалился. Ортегу подбросило вверх. Теперь он был вынужден стоять. «Пастуший якорь» его обездвижил. — Смотрю, жизнь ничему тебя не научила. — Дух мертвеца… завладевший… мёртвым телом… — Последний раз приказываю тебе… — Катись обратно в асурскую крепость! Крик Ортеги потонул в темноте. Не осталось даже эха. — …склонись перед князем Тёмного Двора, — глухо приказал Ярга, подойдя к нему вплотную. — Ты не князь, — зло выдохнул Ортега. — Ты мертвец. — Не я. Ярга неожиданно нежно провёл рукой по его груди. Предвкушая, очевидно, как обретёт нечто большее, чем просто новое тело. Ортега истолковал жест иначе. Бога почувствовал его отвращение как своё, как своими глазами увидел, чем порой заканчивались визиты князя. «Ортега, — срывающийся шёпот у самого уха, — Ортега…» Член входит, не причиняя боли. Если не сопротивляться, то даже приятно. Когда-то давно Ортега получал от этого настоящее удовольствие. Когда-то… Движения ускоряются. Он чувствует сильную руку в волосах. «Ты что, уснул? Ортега! Не притворяйся, что тебе не нравится» Тот же голос, те же интонации, те же чувства — и всё-таки Рега говорил это иначе. Рега… Идиот. Спящий, какой же идиот. Ортега стонет от бессилия. От желания оказаться в объятиях любовника. От ненависти к древнему мертвецу, объявившему себя князем Нави и не способному устоять даже перед чужой слабостью. От бессмысленной надежды, что всё происходящее с ним — просто сон, и, проснувшись, он посмеётся над своим кошмаром вместе с Регой. «Рега…» Сильнее. Да. Ещё. Рега. Ярга. Рега. Ярга. Рега… Ледяным голосом, разбившим наваждение, Ортега произнёс: — Бери, за чем приходишь, и проваливай. — Как тебе такое, комиссар? — Ярга повернулся к потрясённому Боге. — Разве он заслуживает прощения? Даже смерть будет для него неслыханной милостью. Как насчёт «Иглы»? «Нет!». — Хочешь увидеть мои мозги на стенах? Вперёд! Уж Сантьяга постарался, чтобы тебе понравилось! Все чувства Ортеги были как на ладони, и Бога не находил среди них страха. Исчезло даже бессилие, осталась только ярость — древняя, живая, словно сошедшая со страниц известных легенд. Теперь комиссар окончательно поверил, что Вирга не лгала. Он видел перед собой потомка великого героя и первого завоевателя Земли. Сейчас даже больше похожего на него, чем сам Ярга в чужом теле. Поднять руку на Ортегу было выше сил Реги. Однако жажда древнего духа воссоединиться со своей кровью становилась всё сильнее. Безумие — вот что наблюдал сейчас Бога. Вот что хотел навсегда забыть. — Ты даже не представляешь, Ортега, с каким удовольствием я сделаю это, — Ярга намотал его волосы на кулак и прижался щекой к впалой щеке. — Что мне до твоей памяти? Твоё тело — вот чего я желаю. Уже не так, как Рега. В тебе я навеки соединюсь с прошлым, которое когда-то потерял. Всего на мгновение, но в глазах Ортеги снова мелькнул ужас. — Князь, — Бога сделал шаг вперёд, — прошу тебя… — Просишь? — Ярга прищурился. — За Сантьягу ты не просил. — Если хочешь убить его, то пусть он примет смерть как воин. Князь нахмурился, отступил на шаг и ослабил действие аркана. — Комиссар прав. Ты не заслужил этого, Ортега, но воину надлежит принимать смерть без страха. С открытым сердцем и свободной волей. Даже сейчас, произнося эти слова, Ярга издевался. Медленно, никак не отвечая на его насмешки, Ортега опустился на колени. Лицо его застыло, но глаза горели. Чего в них только не было: гнев, боль, обида, отчаяние, ненависть, но больше всего этого — желание жить. Желание отомстить Ярге за всё. И снова, как и семнадцать лет назад, Бога поймал этот взгляд. Он хотел провалиться сквозь землю. Оказаться где угодно, только не здесь. Не слышать злого рыка, перешедшего в глухой стон, когда ладонь Ярги опустилась на гордо вскинутую голову, а смертельный аркан гораздо хуже «Иглы Инквизитора» вонзился в мозг. Глаза Ортеги помутились от боли, а губы обозначили слово — всего одно слово. Навь. Бога посмотрел на свои дрожащие руки — руки такого же убийцы, каким был Ярга. «Навь», — успел прошептать Сантьяга, прежде чем его голова покатилась по каменному полу. Такую цену Бога заплатил за то, чтобы стать комиссаром Тёмного Двора. Чтобы сохранить сотни, если не тысячи навских жизней. Чтобы не замечать промахи тех, кто ушёл в сопротивление, и прикрывать шасов-контрабандистов, продающих им энергию обоих Источников. Чтобы однажды отомстить. Он не мог остаться чистым, как не мог сейчас помешать убийству друга. Глаза Ортеги закатились, и голова упала на грудь, а секундой позже тело рухнуло на пол. Князь сделал шаг назад. Он тяжело дышал, глаза блестели в предвкушении. — Здесь ты больше не нужен, комиссар, — бросил он. — Займись делами. К утру я жду отчёта по Западному региону. Бога лежал и не мог заснуть. Даже не пытался. Отчёт для Ярги был готов, но он не представлял, как теперь сможет смотреть князю в лицо, говорить с ним, просто держать себя в руках, зато отлично знал, что среди навов его новый облик вызовет негодование. Мягко говоря. Женщины больше не откроют лиц и не пойдут на диалог. Близко знавшие Ортегу — подадутся в сопротивление, считавшие его мёртвым — не станут молчать. Рассчитывал ли Сантьяга на такой исход? Едва ли. Он вообще не собирался проигрывать и тем более умирать. Просто по привычке предусмотрел самый плохой вариант, и главная роль в нём досталась Боге. «Все эти годы я ждал». Время пришло. «Где сейчас может быть Ярга?» Каждый нав приходит из Тьмы и уходит во Тьму. Как во сне Бога поднялся и, набросив чёрно-фиолетовую мантию поверх комбинезона гарки, вышел из своих покоев. Он догадывался, кто с ним говорит и кто толкает его на безумный поступок. Ортега обладал редкими способностями к ментальной магии, которые Ярга сейчас использовал, чтобы вычислить предателей в Цитадели. Медлить было нельзя. Бога спускался в подземелья всё глубже, и каждый новый шаг давался ему легче предыдущего.