Тишина

      Тишина в камере, казалось бы, была абсолютной. Её нарушало лишь дыхание пленника, звучащее несколько неестественно. Возможно, у него было сломано ребро, а то и не одно, Микелькарго не знал. В допросе пленника, включающего в себя и пытки, Четвёртый Мастер, который уже скоро должен был прекратить занимать свой пост, предпочел не только не участвовать, но и не находиться в этот момент рядом. Он даже не знал, что заставило его придти в эту камеру сейчас, хотя раньше он старался обходить её стороной. Было ли это предчувствие скорой смерти пленника или что-то ещё, Микель сказать не мог...       Бесконечно долгий монолог в попытках вызвать хоть какую-то реакцию. Если бы не было слышно дыхания, то Микелькарго подумал бы, что пытается добиться ответа от уже мертвого пленника, но нет, тот его просто игнорировал, что медленно, но верно вызывало раздражение. Хотелось услышать голос или хотя бы заглянуть в глаза, но и этой возможности его лишили, так как голова пленника была опущена вниз, а длинная челка почти не позволяла увидеть лицо. Однако и говорить практически с самим собой быстро надоело, мозг, лихорадочно ищущий выход из ситуации, быстро нашёл нужную тему, способную вызвать почти мгновенную реакцию...       — …ты слушаешь? А я ведь говорил тебе, что это был твой последний шанс, Киэльнод. Такой глупый поступок. Совершенно на тебя не похоже.       На самом деле Микель прекрасно понимал, что двигало его учеником в тот момент да и вообще последние восемь лет. И даже не считал это глупостью. У опионских магов, получивших поддержку Общества магов, был вполне реальный шанс сбежать. Вот только этот план побега потерпел крах из-за того, что они серьезно недооценили Первого Мастера, как и планы всех их предшественников, решившихся выступить против Мердис-нима и Башни магов...       Реакции вновь не последовало, но Микелькарго все же продолжил говорить, уже зная наверняка, что нужно сказать, чтобы добиться желаемого результата.       — К сожалению, после этого инцидента я утратил своё положение и больше не в праве тебя наказывать. Равно как и защищать тебя.       После этих слов маг замолчал, размышляя над смыслом сказанного и задаваясь вопросом: останься у него это право, что бы он сделал? Продолжил бы дело тех, кто истязал его ученика, или все же дал бы ему свою защиту? Ответ пришел сам собой, мгновенно: у Микеля не было сомнений в том, что будь у него возможность, он бы защитил Киэля ото всех. Ото всех, кроме себя самого... Получи Микель право распоряжаться жизнью этого мага, он бы больше ни за что не позволил ему уйти или сбежать, как это произошло восемь лет назад. Запер бы в Четвёртой Башне, да хоть бы и на цепь посадил, возникни такая необходимость, но нового побега, нового расставания, не допустил бы...       Впрочем, размышлять над этим не было никакого смысла. Свое положение он утратил и был не в силах что-либо предпринять. И, наверное, теперь его служба Башне окончательно теряет свой смысл. Последнее, что заставляло его отдавать все свои силы во имя блага Башни вот-вот грозило исчезнуть. Если изначально его удерживал исследовательский азарт, то после он сошел на нет, замещенный практически ненормальной привязанностью к одному конкретному магу его Башни. Когда же маг сбежал, азарт вернулся, но уже иного рода. Хотелось поймать, вернуть обратно и привязать к себе всеми возможными способами. Истекло восемь лет, маг пойман, но уже в скором времени должен был вновь сбежать, туда, откуда его не удастся вернуть даже насильно. Положение в Башне, как и единственная привязанность, тоже вскоре должно было его покинуть. Не осталось ничего...       А во всем виноват Киэль. Слишком правильный, слишком свободолюбивый, слишком любящий своего брата. Пожалуй, приказ избавиться от того ребенка был самой большой ошибкой Микеля. Не отдай он это распоряжение, Дантеорс не покинул бы Башню магов и не висел бы сейчас на цепях практически при смерти. Разумеется, Микелькарго был виноват во всем сам, ведь отдать тот приказ его сподвигло даже не благо Башни и Империи, что могло служить хоть каким-то оправданием, а банальная ревность. То, что единственный человек, которому он уделял практически все свое внимание, был всегда поглощен мыслями о ком-то другом, раздражало Четвертого Мастера. Хотелось избавиться от конкурента за внимание Киэля, пусть это и был всего лишь его брат.       Какой-то частью разума Микель осознавал свою вину за все происходящее, но гордость не позволяла признать виноватым себя, из-за чего маг продолжал мысленно обвинять во всем ученика и его брата, даже не пытаясь унять возникающее раздражение и глухую ненависть к Киэлю за то, что тот сбежал и пытался сбежать ещё раз, предавая не только Башню, но и самого Микелькарго, глупо разрушая все его планы и собственные шансы на выживание. И чем дольше длился монолог Микеля, тем сильнее было желание не просто вызвать ответную реакцию, но и задеть побольнее, хотя бы так отомстить за то, что тот все же от него ускользнет... Понимание глупости своего поведения лишь усиливало раздражение и вносило ещё большее смятение в мысли. Краем сознания Микель отметил даже, что уже ждет смерти ученика, надеясь хотя бы после нее получить успокоение, но в тоже время страшится этого события, так как оно могло сделать все только хуже...       — ...кто знает, быть может, это наш последний разговор, — нет, он был уверен в том, что разговор последний. И именно поэтому решил задать вопрос, который непременно вызовет реакцию. Подойдя вплотную к металлическим прутьями, отделяющим его от пленника, он произнёс: — А потому, Киэльнод, ответь мне, зачем ты сделал [Руда Криши] магом?       В ответ вновь была лишь тишина, но стоящий теперь всего лишь в полутора метрах от пленника Микель увидел, как тот почти незаметно вздрогнул. А значит, стоило говорить дальше, всё, что приходило в голову, ведь только тема брата вызвала у Киэля отклик. Микелькарго изначально знал, что так и будет, но предпочел оттянуть разговор о Руде, надеясь услышать голос пленника и без упоминаний о его брате. Разговаривать о том, из-за кого всё кардинально изменилось, Микель не хотел. Но продолжал говорить...       — Руд Сентиа. Детей тогда было много, всех не припомнить, но один... Прелестный маленький ребенок... Такой воспитанный и слушал всегда внимательно... Вот только потом он оказался бесполезен, — смотря на то, как встрепенулся его ученик, подняв голову и посмотрев ему прямо в глаза, Микель даже не пытался скрыть появившуюся довольную усмешку. Он лишь с каким-то садистским удовольствием продолжил говорить, смотря в сузившиеся от ненависти глаза и надеясь задеть побольнее. — ...ну что ты, ни к чему так переживать. Я присмотрю за Чёрным магом вместо тебя.       Киэль попытался сделать шаг вперёд, но цепи, сковывающие руки, не дали ему сделать этого. Если раньше Микель практически не обращал на эти оковы внимания, то сейчас ему хотелось уничтожить тихо звякающие звенья цепи, чтобы хоть как-то приблизиться к ученику. Что бы он сделал, оказавшись рядом, Микель предпочел не думать... Повернувшись спиной к камере, он сделал пару шагов по направлению к выходу, после чего все же не удержался и, оглянувшись, произнёс своеобразные слова прощания:       — Так что, отдыхай спокойно, Киэльнод.       Он вновь пробежался взглядом по пленнику, мимолетно отмечая немногочисленные, но серьёзные повреждения. Когда же взгляд пересекся со взглядом Киэля, который все так же смотрел на него, пряча глаза за челкой, Микель понял, что лучше бы ему было уйти сразу. Глаза ученика лихорадочно блестели, как у человека, к которому смерть подобралась настолько близко, что можно было почувствовать её незримое присутствие. Бледность, нарушаемая лишь нездоровым румянцем на щеках также не красила общей картины. Следующего допроса Киэль не переживёт, это было очевидно, как и то, что просто так ему умереть тоже не дадут, постараются оттянуть этот момент до последнего, когда станет точно ясно, что никакой информации от него получить не удастся.       Сам не понимая, зачем это делает, Микель вернулся к камере, вновь вплотную приблизившись к прутьям, и проведя рукой по одному из них. Смысла в этом действии не было никакого. Четвертый Мастер и сам не осознавал, что он делает, погруженный в свои мысли. Он даже не обращал внимания на пленника, чей взгляд пытался так долго поймать. Теперь Киэль выжидательно смотрел прямо ему в глаза, но Микелькарго этого не замечал.       Он так долго хотел получить жизнь этого мага в своё распоряжение, что это стало своеобразной манией. Микель готов был преследовать ученика с азартом маньяка, нашедшего идеальную жертву, а теперь... Что он сделал теперь? Ничего. Человек, которому на протяжении долгих лет были посвящены практически все его мысли был совсем рядом, стоит только войти в камеру и можно будет к нему прикоснуться, сделать что угодно... Но он не делает ничего, даже перед самим собой оправдывая это тем, что не имеет права войти в камеру.       Следуя за размышлениями Микелькарго, его рука сама собой опустилась с металлического прута на замок, открыв который можно было попасть в камеру...       Как глупо. Микелькарго смерил Киэля взглядом. Вот он, рядом, и его жизнью можно распоряжаться как угодно... Нельзя только спасти, но это и не нужно. Тот уже и сам смирился со своей смертью, это было видно. А Микель лишь стоит и не решается открыть какой-то замок, рискуя упустить последний шанс... Последний шанс прикоснуться, хоть как-то помочь или же отомстить за то, что он в очередной раз уходит, но теперь уже навсегда. И он может сделать все это, нужно лишь чуть больше решимости.       Мимолетное, едва заметное движение пальцев и замок, повинуясь направленному на него магическому импульсу, с тихим щелчком открывается...       Микелькарго открыл дверь и прошёл в камеру, остановившись прямо напротив пленника, который наблюдал за ним с некоторой долей любопытства и явно ждал, что будет дальше. Его голова по-прежнему была опущена и теперь, находясь рядом, разглядеть его лицо было ещё сложнее, чем раньше. Уже зная, что собирается сделать, Микель подошёл к ученику вплотную и, вцепившись пальцами в его подбородок, заставил поднять голову. Лицо Киэля было совсем близко, чем Микелькарго и воспользовался, жадно рассматривая его черты в надежде запомнить, надолго сохранить в своей памяти. Удивление, отразившееся в серо-голубых глазах, ему совершенно не мешало.       Убедившись же, что тщательно запомнил все до малейших деталей, маг ослабил хватку и решил задать последний вопрос, возникший только сейчас, но почему-то не мало его взволновавший.       — Оно хоть стоило того, Киэль?       В ответ удивленный пленник лишь кивнул, вновь лишая Четвёртого Мастера возможности тщательно запомнить не только его лицо, но и голос. Впрочем, Микелю было достаточно и уже полученного. Он плавно опустил руку с подбородка Киэля на его шею и усилил хватку, лишая того возможности дышать. Дантеорс слабо дернулся, пытаясь отстраниться, но ослабевшее от пыток тело и кандалы, сковывающие руки, помешали ему это сделать.       Прикоснуться, помочь и отомстить... Все три желания были выполнены, когда Киэль прекратил сопротивляться и повис на глухо звякнувших цепях. Если с первым и последним все было очевидно, то второе... В этой ситуации Микель мог помочь ему только так. Подарить быструю смерть от своей руки, а не оставить его на милость тех, кто будет его допрашивать и также убьют, но делать это будут долго, не давая жертве даже потерять сознание. И так он своеобразно отпускал Киэля, практически отказывался от него сам, позволяя уйти...       Теперь тишина в камере уже не казалась абсолютной. Она таковой и была... Её больше не нарушало ни лязганье звеньев цепи, ни дыхание пленника, по которому раньше можно было понять, что тот ещё жив. Микель, собственной рукой и прервавший это дыхание, в последний раз посмотрел на уже мертвого ученика, а затем без колебаний вышел из камеры, стремясь скорее покинуть помещение и не видеть бездыханное тело. Ожидаемого успокоения смерть Киэльнода так и не принесла, оставив после себя лишь ещё большее смятение в душе Четвёртого Мастера...