Радости встреч

Мидорима возвращается в родной город после долгой практики в столице. «У Вас золотые руки, молодой человек, Вы уверены?» Уверен ли он? Мидорима ждал возможности уехать последние несколько месяцев. Эта мысль прочно засела у него в голове и напоминала о себе, словно невыключенный будильник, настойчиво пробираясь вглубь подсознания. Скорее бы увидеть его. Каким он стал за время, что они были порознь? Казалось, что два года, всего лишь семьсот тридцать дней, не так уж и много, но на самом деле, это время тянулось невыносимо, болезненно, мучительно. Два года оказались двумя веками, не желающими сменять друг друга, капая, как самый густой мед. Мидорима глубоко вздохнул. Наконец, он стоит перед родными дверями, сжимая в длинных пальцах маленький ключ. Интересно, дома ли Такао? Он ведь ни слова не сказал, что возвращается, решил вдруг сюрприз сделать. Осторожное движение ключа в замочной скважине, и вот дверь беззвучно поддалась и отворилась наружу. Мидорима старается идти как можно тише, но это ему без надобности: в квартире почти на полную громкость работает телевизор, а вместе с ним и громкий, заливистый смех — Такао. Оставив в прихожей верхнюю одежду, Шинтаро аккуратно поставил сумку на пол, прислонив ее к шкафу, и прошел в кухню, откуда и исходил шум. Мысленно поблагодарив, что телевизор находится в противоположном от входа направлении, и именно по этой причине Такао сидит спиной к двери, Мидорима подошел к парню вплотную и склонился над ухом, практически коснувшись его виска кончиком носа. — Тебе не следует смотреть телевизор так громко, вот что. Ты даже не услышал, что я пришел, с таким же успехом к тебе могут ворваться грабители. Такао подавился сладким чаем, выпустив чашку из рук от неожиданности, и резко подскочил, но, запутавшись в ногах, упал на пол лицом к Мидориме. Этого не может быть, он же на практике, в другом городе, даже ни слова не сказал, что возвращается домой! Руки сами потянулись к парню, нижняя губа стала чуть подрагивать, а в серо-голубых глазах уже стоят слезы, вот-вот готовые скатиться по щекам. — Шин-чан… — Такао. Шинтаро подхватил Казунари под руки и крепко, со всей силы прижал к своей груди, зарываясь носом в темные волосы. Он так соскучился по нему, по запаху его травяного шампуня, по этой дурацкой футболке с лягушатами, по его голосу, но сейчас вот он, самый родной и любимый человек, единственный для него в этом мире. Стоит, сдавленный крепкими руками, и тихо плачет от радости долгожданной встречи, всхлипывая в подставленное плечо, не в силах сказать ни единого слова. Сюрприз удался. — Ш-Шин-чан, я… Я… — Чш, успокойся. Я остаюсь здесь и больше никуда не уеду, вот что. Такао поднял заплаканный взгляд, будто выискивая подтверждение сказанным словам, наивно уставившись на Мидориму снизу вверх, и хлопнул ресницами, скатывая одну слезинку за другой. Шинтаро накрыл щеку ладонью, так бережно проведя по ней большим пальцем, смазывая влажные дорожки и легко касаясь их губами. — Я больше никогда не оставлю тебя. Губы соприкоснулись с чужими, впервые за два года ощутив их мягкость. Такао, как и прежде, кусал их, отчего они всегда были в трещинках, но стоило лишь поцеловать, как неровности будто заживали, открывая всю нежность розовых губ. Мидорима слишком соскучился, и терпение давно пошатнулось, затуманивая разум и выдвигая на первые места тайные желания. Сначала осторожно провел дрожащим языком по губам, затем ненасытно ворвался внутрь горячего рта, сплетаясь с чужим языком, делая поцелуй глубоким, жадным, влажным. Руки тесно исследуют податливое тело, которое лишь выгибается вслед ладоням, выставляя грудь вперед, еще ближе прижимаясь к широкому телу, подставляясь под теплые прикосновения. Такао всегда был чувствительным, что с пол-оборота заводило Мидориму; он схватил парня за руку и потащил в спальню — терпеть было больше невозможно. Подтолкнув его к кровати, опрокинул на спину, будто он весил ровно ничего, и сам навис сверху, расставляя руки по обе стороны от растрепанной головы, а ногой заставляя раздвинуть острые коленки. Казунари внимательно посмотрел в зеленые, полные хищного голода глаза и протянул к ним руки, осторожно снимая очки. Это был целый ритуал, но каждое движение четко отрепетировано сотни тысяч раз. Цепкие руки ловко обвились вокруг напряженной шеи, притягивая к себе ближе, губы растянулись в привычно лукавой улыбке. — Я понял, по чему ты так соскучился за эти два года, Шин-чан. — Заткнись, Такао, вот что. Еще один поцелуй, горячий, властный. Мидорима любил контролировать каждую сферу их с Такао жизни, и поцелуи не были исключением: Шинтаро всегда вел, Казунари всегда следовал. Языки сплетались, лаская друг друга, толкаясь, стараясь насытиться каждой секундой их близости. Такао запустил ладонь в потрепанные волосы и сжал на затылке в кулак, захватив несколько прядей — это было его одним из любимых жестов — чувствовать в своих руках ту малую долю власти, которую позволяет ему Мидорима. Укусив за нижнюю губу и хитрым взглядом посмотрев тому в глаза, Казунари усмехнулся, а ловкие пальцы уже давно расстегивали черную рубашку на рельефном теле, пробираясь под легкую ткань, касаясь выступающих кубиков мышц. Шинтаро молча наблюдал за каждым, даже самым малейшим действием парня, позволяя ему раздевать себя. — Ты можешь делать это быстрее? — Что, Шин-чан, уже не терпится? Мидорима утробно зарычал, поднимаясь на колени и теперь возвышаясь над парнем, будто высокая гора, заслоняя собой все и заставляя смотреть лишь только на него одного. Перебинтованные пальцы быстро справились с пуговицами, тут же откидывая рубашку в сторону, а следом и с ремнем, вытащив его из петель. — Еще хоть слово, и я тебя свяжу этим же ремнем, вот что. — Хоть одно, говоришь, Шин-чан? Такао провоцировал всегда, буквально жил этим, но Мидориме нравилась подобная игра — он резко схватил парня за плечо, приподнимая корпус тела, завел его руки за спину и крепко сцепил ремнем, лишая свободы действий. — Шин-чан, так вот чему ты там учился? — Придется заставить тебя молчать, вот что. Одна рука держит черноволосую голову за пряди на макушке, вторая пытается как можно быстрее справиться с молнией на штанах. Мидорима приспустил брюки до колен, а за ними и белье, скрывающее уже окрепший орган, и надавил ладонью на голову, прислоняя губами к повлажневшей головке. Такао с лисьим прищуром поднял взгляд и показушно коснулся кончиком языка блестящей капли, слизывая ее и растирая по собственным губам, вспоминая чуть солоноватый привкус смазки. Шинтаро тряхнуло от нетерпения, но юноша не торопился, растягивая этот момент, раздразнивая, распаляя внутренний огонь и вытаскивая наружу голодного зверя. Вот чуть припухшие губы мазнули по нежной кожице и аккуратно обхватили головку, смыкаясь на ней, начиная медленно опускаться по стволу вниз, постепенно вбирая его внутрь. Горячий язык ласкал член, вкруговую проскальзывая по стволу, надавливая на вздувшиеся паутинки вен. Ладонь на затылке сжалась в прочный кулак, надавливая на темную макушку, пытаясь задать свой темп движений от несдержанности: легендарное терпение Мидоримы дало трещину. Обеими руками обхватив голову любовника, он стал сам толкаться в обжигающий рот, стараясь проникнуть как можно глубже, коснуться каждой клеточки внутри. Тихий, протяжный стон снизу лишь заводил еще больше, заставляя одного из парней ерзать на месте в попытках успокоить нарастающее желание, а второго с силой прикусить нижнюю губу, заглушая теперь уже собственные, едва слышные полустоны, отказываясь показывать свою слабость. За волосы оттянув голову назад, Мидорима поднял брюнета с колен, разворачивая к себе спиной и небрежно толкая на кровать. Чужие брюки вместе с бельем резким движением были сорваны с худых красивых ног, оголяя их легкий рельеф. Зубами сняв бинты с левой руки, Шинтаро мягко коснулся подтянутых ягодиц, осторожно сжав их пальцами, разведя в сторону и снова мягко огладив. Такао лишь извивался от этих прикосновений: они были чертовски приятными, но вместе с тем приносили и легкую щекотку, которую он дико боялся. — Оближи, — два пальца уже толкались в закрытые губы Такао, и он быстро подчинился, принимая их внутрь, старательно обводя языком каждый, обильно смачивая слюной, посасывая нежные подушечки. Получив тяжелый, звонкий удар по ягодицам, Казунари негромко вскрикнул от неожиданности, выпуская пальцы изо рта, и тут же поджал губы в тонкую линию, сдерживая себя. Мидорима дотронулся сжатого ануса прохладными от влаги кончиками пальцев, осторожно касаясь его, стараясь расслабить, несильно нажимая в самый центр. Такао едва слышно цыкнул в сторону от смущения: он никак не может привыкнуть к изучающему, пристальному взгляду на своих самых сокровенных и интимных местах, а уж к прикосновениям к ним тем более. Мидорима медленно, неторопливо ввел внутрь горячего тела два пальца, разводя их в стороны, проталкивая до самого конца, вытаскивая и снова проникая. Незамысловатые движения будоражили обоих, заставляя дрожать от нетерпения, до скрежета зубов сдерживать свои порывы и желания. Приподняв парня под бедрами и поставив его на колени, Шинтаро с силой сжал ладони на округлых ягодицах, впиваясь в них коротко стрижеными ногтями, разводя в стороны, рассматривая покрасневшее колечко мышц. — Такао, не могу… — Давай, Шин-чан, быстрее, пожалуйста!.. Член ложится между ягодиц. Такао выгибает спину, качнув бедрами назад, потираясь о плоть и выпрашивая действий, и, наконец, получает желаемое. Осторожное, неторопливое движение, Мидорима и правда хотел как лучше, но никудышное терпение Такао сбило все предосторожности — еще раз толкнув бедрами, он быстрым, рваным движением принял орган внутрь. С губ сорвался протяжный стон вперемежку с тяжелым выдохом; каждый миллиметр тела будто пылает огнем. — Надо научить тебя терпению, вот что. Мидорима хватается за ремень на связанных руках и тянет на себя, заставляя юношу приподнять корпус, второй рукой придерживая его за торс, и начинает двигаться, несмотря на сдавливающую тесноту. Толчки набирают темп, вырывая из груди громкий скулеж, похабные и откровенные стоны, крики. Такого Такао видел только он один, и никто другой. И не позволит никому другому увидеть. Это их общая тайна, только для двоих человек в этом мире. Неприятные ощущения давно отошли на второй план. Каждое движение отдается сумасшедшим жаром в телах обоих. Разум давно затуманен, отдавая первенство лишь дикому желанию. Мидорима склонился над парнем, вонзаясь зубами в его плечо, будто желая откусить лакомый кусочек, но это была еще одна их игра. Грубые, властные ласки по всему телу, собственнические метки — все указывало на то, что эти двое принадлежат лишь друг другу, и никто не сможет разрушить их судьбу. Он замечает легкую испарину на теле Такао и меняет положение парня, переворачивая его на спину и продолжая так же ненасытно двигаться в нем. Казунари обвил связанными руками шею парня и притянул к себе, впиваясь в его губы жадным поцелуем, выстанывая его же имя. Такао пробила мелкая дрожь. Мидорима сгреб худощавое тело обеими руками, прижимая к своей груди, и припал губами к пульсирующей жилке на шее, целуя ее, кусая, стараясь оставить на загорелой коже как можно больше багровеющих отметин. Крепкая ладонь обхватила истекающий член, тесно проводя по нему ладонью в такт собственным толчкам. — Шин-чан… Томный шепот на ухо сменился оглушающим криком; Мидорима не смог сдержаться, изливаясь в горячее нутро, чувствуя и наслаждение юноши, его вязкую сперму на своих пальцах. Освободив чужие руки от ремня, он лег на Такао сверху, ощутив, как небольшие ладони приобнимают его за плечи. — Ты правда не уедешь? — Правда. Для счастья надо немного — лишь бы рядом всегда был любимый человек.