Никаких поцелуев в губы

      Она искусывала губы.       Ксюша не проживает эти дни – заливает их ликером. Перед глазами все расплывалось. Она кричала на него. Ксюша откидывала очередную бутылку в сторону, стаскивала с себя одежду ослабшими руками. Кирилл отводил взгляд, пытается образумить ее, хоть и выпил больше. Хоффман вновь кусает губу. Вновь переходит на крик. – Пидор!       Толкает его к стене. Вдыхает запах дешёвой выпивки. Выдыхает запах крепких сигарет. С трудом расстёгивает пуговицы. Безуспешно пытается дотянуться до его губ. Он хватает ее за плечи. Пощёчина. На его лице остался след ее размашистого удара. Пелена ярости застилает глаза. Кирилл откидывает ее на стол, так что она носом утыкается в грязную скатерть. – Пидор.       Он вновь толкает ее. Вновь поддается на провокацию. Тянет ворот рубашки, доводя ее дыхание до сдавленных хрипов. Хватает за волосы. Бьет. Ксюша сжимает зубы, кричит что-то невнятное. Руками хватается за противоположный край стола. С него падает пустая бутылка. Сильнее сжимает стол под его телом. Один из ногтей явно сломался. Глухой удар в районе печени. Она извивается, на сколько позволяет ее положении, дает его рукам трогать все тело. Она в экстазе кусает щеки изнутри. Кажется, до крови.       «Больно?» – так и вертится на языке у Кирилла. Жалость к девушке, которая сама не прочь себя убить. Он не позволяет себе произнести это вслух. Сама виновата. Заваливается на кровать, даже не замечая пристального взгляда из-под опухших век.       Ксюша отползает в край комнаты. Рубашка разорвана. Слепо ищет в сумке пачку, даже не пытаясь привести внешность в порядок. Матовая упаковка Sobranie London приятно ощущается в руке, не впитывая пот и кровь из свежей раны. Ксюша вытягивает красный кармашек. «Блядь», – она откидывается к стенке. Осталась лишь одна сигарета. Щелчок зажигалки. Глубоко затянувшись, Хоффман кашляет. До боли в горле мерзкая гарь с привкусом сломанной души.