Семейная идиллия

      Семейная идиллия — что это? Кто-то представляет себе рождественский ужин в кругу близких родственников, кто-то — совместные завтраки второпях и пожелания «доброго утра». Но главное, что на вопрос об идеальной семье все отвечают примерно одинаково: папа, отец и как можно больше счастливых детей. Однако, так ли важен полный состав семьи? Бекхен так не считает. Для него понятие «семья» суживается до одного единственного человека — любимого сына. Идиллия — это сидеть на диване после тяжелого трудового дня рядом с сыном, смотреть веселую телепередачу и лениво жевать попкорн из огромной стеклянной миски. Впрочем, именно этим они сейчас и занимаются. — Ты видел это? Видел? Хаха, прямо в воду! — от смеха Бек начинает дергать ногами, оставляя на боках сидящего на другом конце дивана Чанеля пару смачных ударов. Чан ловит их за лодыжки и определяет себе на колени. — Папуль, ты решил дыру во мне сделать? Или с дивана спихнуть? — обиженно сопит парень, начиная щекотать стопы, отчего Бекхен дергается еще сильнее, попутно рассыпая половину попкорна. — Чанни! Прекрати! Лучше сделай папе массаж, мои ножки сегодня дико устали, — сквозь смех попросил Бек.       Обычная просьба, не правда ли? Действительно, что такого в том, чтобы любящий сын помог уставшему папе массажем? Вот и Бекхен не видел в этом ничего ужасного, однако для Чанеля все это грозило превратиться в пытку. Он нежно обхватил маленькую, чисто омежью ножку, с нажимом провел большим пальцем по стопе, поочередно помассировал подушечки. Действовал будто на автомате, потому что мысли его были далеко не о технике массажа. Он думал о том, насколько нежная кожа у его папочки, какие изящные ножки, которые, прости Господи, идеально бы смотрелись на его плечах. За подобными мыслями он не уловил момент, когда массаж перешел со стоп на щиколотки, а затем и на икры. Чанель разминал гладкую, молочную кожу, невесомо провел по нежной коже под коленками, впитывая в себя тихие стоны, что издавал Бекхен затуманенный удовольствием. Руки Чана пробирались все выше и выше, пока ладонь не скрылась под кромкой задравшихся домашних шорт, в то время как большими пальцами он нежно поглаживал внутреннюю сторону бедра. Легкое нажатие вблизи паха прострелило Бекхена волной возбуждения, которая и заставила его распахнуть закрытые в блаженстве глаза и с испугом уставиться на Чанеля. — Сынок? Тебе не кажется, что ты немного, — сказать сыну, что он, откровенно говоря, охуел, было бы неправильно, но другого слова подобрать все никак не получалось, однако Чанель и так все понял. Он быстро убрал руки, да и сам мгновенно ретировался из комнаты, оставляя ошарашенного Бека наедине со своим изумлением и тянущим возбуждением внизу живота.       Кто-то будет утверждать, что Бек — извращенец, чувствующий в ласке сына сексуальный подтекст. Но наверняка этот «кто-то» не будет в курсе, что у тридцатичетырехлетнего Бекхена первый и последний секс был 19 лет назад, в его самую первую течку. О да, это была шикарная история любви между робкой омежкой Бекки и страстным альфой Крисом, что приехал по программе обмена из Китая. Прогулки под луной, поцелуи на переменах, признания в любви… Жесткий, животный секс в первую течку, слова учителя о завершении программы обмена, слезы, положительный тест на беременность. Примерно здесь закончилась юность Бекхена. Начались скитания по приютам для омег, так как родители не желали видеть в доме «малолетнюю шлюху», поиски хотя бы мало-мальски оплачиваемых работ, чтобы дать ребенку самое необходимое. Кстати, об аборте Бек даже не задумывался, ведь ребенок, растущий внутри него, был единственным родным существом на планете. Единственным, кто его не оставил. Поэтому, несмотря на все резкие перемены, мягко выражаясь, во время беременности Бекхен старался мыслить исключительно позитивно, много гулять и хорошо, по возможности питаться. Несмотря ни на что он хотел этого ребенка, хотел дать ему всю свою любовь и нежность, которая другим близким, как он считал, людям, оказалась не нужна. Жизнь была не простой, были взлеты и падения, бывало, приходилось неделями питаться объедками из забегаловки, в которой Бек работал официантом, жить в неотапливаемых лачугах, но все это казалось мелочами, ведь рядом всегда был маленький, любящий альфочка, улыбка которого была светом, согревающим и дающим надежду.       А теперь альфочка вырос в полноценного мужчину, высокого, статного, заставляющего оборачиваться всех проходящих мимо омег. Не изменилась лишь лучезарная улыбка, однако появилось в ней что-то такое, чего Бекхен пока объяснить не мог.       Бек готовил ужин на кухне, когда входная дверь хлопнула, оповестив о том, что Чанель наконец-то пришел домой. На кухне вовсю горланила популярная песня какой-то женской группы, а Бекхен порхал между столом, плитой и холодильником, повиливая задницей в такт задорному мотиву. Беда пришла, когда ее не ждали, а точнее пришел Чан и со звонким шлепком приложил свою ладонь к аппетитным половинкам папы, заставив того от неожиданности прижаться к мраморной столешнице. — Ты что творишь? — раздраженно, но с долей страха возмутился Бекхен. — Прости, папуля, я не смог устоять, ты так соблазнительно двигался, — ухмыльнулся Чанель, но руку не убрал. Наоборот, сильнее сжал, да так, что средний палец проскользнул ровно в ложбинку, сминая мягкие спортивные штаны. Бек хотел было начать вырываться, но Чанель двинул рукой, нажимая подушечкой пальца прямиком на чувствительный анус. А потом еще. И еще раз. Он нажимал, задевал ногтем края, что так свободно прощупывались через тонкую ткань домашних штанов, надавливал так, что казалось вот-вот стенки поддадутся, и он сможет проникнуть в горячее нутро. Любые попытки возразить заканчивались лишь томным выдохом, а иногда даже стоном. — Папочка, — прошептал Чан в покрасневшее ушко, — я чувствую смазку под своими пальцами, — ухмылка, — может мы снимем штанишки, чтобы не испачкать? — с издевкой в голосе закончил Чанель. Однако его слова привели Бекхена в чувство, он оттолкнул руку сына и быстро убежал в направлении ванной комнаты.       Чанель не пытался его остановить. Растирая по пальцам ароматную смазку, он пытался вспомнить тот момент, когда все стало именно так. Конкретной точки отсчета он назвать не мог, в голове всплывали лишь жалкие обрывки.       Ему только исполнилось семнадцать, гормоны пляшут румбу днем и ночью, а папа слишком соблазнительно нагибается, когда моет полы. Тогда Чанель первый раз кончал с томным «папочка» на губах. Это было дико, не правильно, отвратительно, но оттого еще более соблазнительно. Он искал ответы всему этому в интернете, даже прочел на одном из сайтов, что отец и сын могут оказаться истинными. Только вот Чан не чувствовал, что папа его истинный. У него просто на него вставал. И с каждым прошедшим днем он все больше и больше убеждался в том, что наваждение пройдет лишь после того, как желание будет удовлетворено.       Пока Чанель размышлял о «смысле жизни», Бекхен в ванной под шум воды остервенело трахал себя двумя пальцами, зажимая рот другой рукой. Слишком влажно. И нет, не из-за льющейся воды, омывающей тело Бека. Скорее из-за обилия смазки, хлюпающих звуков от быстро двигающихся пальчиков, а также слюны, что вытекает из приоткрытого рта, капельками скатывается по руке и исчезает на дне ванны, смешиваясь с проточной водой. Бекхен грязный. И никакая вода уже не смоет сорвавшееся «Чанель» во время оргазма.       Последующую неделю атмосфера в доме была довольно напряженной. Завтраки проходили в гробовой тишине, которую изредка нарушали слабые, издевательские смешки Чанеля, который перестал видеть в Бекхене родителя, лишь игрушку и давнюю, неудовлетворенную потребность. Вечером Бек старался уснуть до прихода сына, хотя особого труда это не составляло, потому что тот возвращался все позднее и позднее с каждым днем. Хотя спящим Бекхен лишь притворялся, ибо уснуть мешал страх и дикое отчаяние, не покидающее ни на минуту.       В один из таких дней, когда бессонница и гора мыслей о том, что же они делают со своей жизнью, мешали уснуть, Бекхен услышал грохот за дверью спальни, сопровождающийся пьяной руганью. Дверная ручка издала противный писк. Липкий страх начал стремительно окутывать тело омеги, заставляя дыхание сбиться, а поджилки задрожать. Он притворился спящим, хотя он и понимал, что в случае чего это никак не поможет.       Чанель даже не пытался быть тихим или аккуратным. Он завалился на кровать, подминая тело папы под себя. Маленькая комната быстро наполнилась запахом перегара и отвратительных, явно дешевых сигарет. Чанель с нажимом провел по папиной щеке, обхватил подбородок и сжал с такой силой, что Бекхену просто пришлось раскрыть рот. Поцелуй был грязный, мокрый, но главное — безответный. Чан облизывал губы Бека, пытался вовлечь его язык, но тот оставался неподвижным. Оттолкнуть крепкое, пусть и пьяное, тело альфы не было никакой возможности. Как бы сильно Бекхен не пытался упираться — ничего не выходило. Поняв, что на ласку папуля никак не настроен, Чанель зло заглянул ему в глаза. Затуманенный алкоголем разум не позволил разглядеть скопившиеся в уголках слезы. Горькие слезы отчаяния, осознания всей дикости и мерзости ситуации. Чан лишь ехидно ухмыльнулся, привстал для удобства и, не дав папе и секунды для побега, начал сдирать пижамные штаны, не беспокоясь об оставленных следах. Бекхен уже вовсю кричал, умолял остановиться, вспомнить, что он его родной папа, но это лишь раззадорило пьяного парня.       Чанель резко перевернул Бекхена на живот, заставил встать на согнутые колени и, на мгновение замер. Перед ним, наконец-то, была желанная картина: обнаженная, шикарная задница любимого папули, сжимающееся колечко мышц, скрывающее за собой шелковистые стеночки, объятия которых так давно хотел испытать Чанель. В этот момент во всем доме были различимы лишь тяжелое дыхание альфы и надрывные всхлипы омеги, который потерял последние силы к сопротивлению, полностью отдавшись в лапы отчаяния.       Вдоволь насладившись открывшимся видом, Чанель быстро приспустил собственные штаны с бельем, бегло сплюнул на ладонь и парой движений размазал влагу по члену, который, казалось, вставал на Бекхена уже автоматически, вне зависимости от ситуации.       Проникновение было резким и очень болезненным, даже для самого Чана, но это не помешало ему сразу же начать двигаться в бешеном темпе. Бекхен не просто кричал — он орал. И в этом звуке собралась боль физическая, от того, что его анус был разодран в кровь, а руки сына с неистовой силой впиваются в бока, но сильнее была боль моральная. От того, что это были руки его собственного сына.       Алкоголь в крови еще долго не давал Чану кончить. За это время он успел перевернуть Бекхена на спину, насладиться его зареванным лицом и жалкими просьбами остановиться. Времени хватило даже на то, чтобы засунуть свой окровавленный член омеге в рот, пару раз толкнуться, крепко держа того за волосы, и кончить на покрасневшее от слез и криков лицо. Чанель облегченно выдохнул, толкнул отца, будто тряпичную куклу, на кровать и лениво натянул свои штаны. Напоследок он провел языком по щеке Бекхена, слизывая каплю собственной спермы. — Спасибо, папочка. Было весело, — прошептал он и, пошатываясь, вышел из комнаты, громко хлопнув дверью. Бекхен лежал, будто поломанная игрушка. Неестественная поза, растянутая пижамная рубашка, окровавленная простынь под ним и безжизненные, стеклянные глаза. Семейной идиллии пришел конец. Чанель не появлялся дома месяц. За это время Бекхен успел частично отойти от произошедшего, насколько вообще в принципе можно поправиться после изнасилования собственным сыном, подлечил оставленные раны, в том числе и душевные. Нет, до конца простить он его, конечно, так и не смог, но любящее отцовское сердце все равно отчаянно желало возвращения сына. В очередной вечер, который Бекхен проводил на диване в гостиной, апатично глядя в выключенный телевизор, привычную тишину нарушил звук входящего сообщения. На экране светилась надпись «Чанелли~», от вида которой у Бекхена затряслись руки, а лоб покрылся испариной. «Я нашел свою истинную омегу. Завтра мы улетаем к его родственникам в Китай, возможно там и останемся» Теперь точно — конец.