У каждого свой траур

Начиная с левой ноги, по всему телу пробежался противный холодок, и, после того, как Лау поморщился и сонно зевнул, его веки наконец нехотя приоткрылись. Его взору предстала непривлекательная картина в темно-серых тонах, которая моментально надоела человеку, и его несправедливо потревоженные веки тотчас вернулись на привычное место. Тем не менее, китаец успел отметить про себя местоположение упавшего одеяла, нашарил его правой рукой и поспешно укрылся. Он предполагал, что быстро согреется, но был жестоко обманут — коварное одеяло опустилось на продрогшее тело прохладной тряпочкой. Уснуть более не удалось. «Отоспись — и все пройдет», — эти слова, брошенные вчера кем-то, оказались совершенно глупым советом. Обыкновенно, Лау в своих грезах превращался в бабочку сразу после того, как стриженная голова касалась подушки, но вчера он так и не смог насладиться обществом любимых насекомых. Его мучила бессонница. И как только он смог ненадолго уснуть, его тут же своими холодными касаниями разбудило лондонское утро. Зеленый чай упорно, но тщетно пытался растопить застывшее в немой скорби сердце. Пальцы тарабанили по столу, а глаза наблюдали за тем, как сонное солнце устало пытается выглянуть из-под серой тучи, из которой вот-вот упадут на землю первые капли дождя. Забыв о чае, Лау поднес ко рту ложку так, будто это была трубка для курения, и, заметив несоответствие, устало вздохнул. Из шкафа задорно высовывал рукав зеленый халат с драконами, но в этот день Лау оказался неподвластен чарам красивого одеяния. Не понравился ему и синий халат, призывно поблескивающий золотым орнаментом. Рука сама потянулась за одеждой черного цвета, скромно спрятавшейся в самом углу шкафа. Дорогая ткань змеей заскользила по телу… сегодня Лау как никогда к лицу цвет траура. Не было никакой надобности и далее оставаться в четырех стенах в одиночестве. Но еще вчера казалось, что пустая комната ему необходима… Прошлый день он решил провести в одном из своих притонов, самом любимом. Ему нужно было забыться, возвратиться в привычный мир грез, вдохнуть дурманящий дым и почувствовать, как по всему телу распространяется невероятная легкость. В его руке быстро оказалась курительная трубка, но он так ею и не воспользовался, не смог. Почему-то это казалось китайцу непозволительной роскошью. И стройная ножка Лан Мао, податливо подставеная под его ладонь, совсем не радовала. А потом он заметил этот взгляд — чисто женский! — полный понимания, да еще и ее тактичное молчание… сочувствие сестренки будто давило на него. Тогда он и решил провести вечер в одиночестве. Сегодня же у него были дела — нужно съездить к графу Фантомхайву. Определенно, будет лучше, если он не возьмет с собой Лан Мао — он желает не думать о случившемся, девушка же обязательно и сегодня будет прожигать его своим сочувствующим взглядом. Когда двери с грохотом захлопнулись за спиной Лау, уже вовсю лил холодный октябрьский дождь. Крупные капли похотливо скатывались с груди обнаженной каменной девушки, стоящей в центре сада. Китаец вдохнул свежий воздух — он раздражал его ноздри — и сделал шаг. Нога благополучно провалилась в глубокую лужу, которая недовольно чавкнула от такого грубого вторжения на ее личную территорию.

***

— Что это с ним? — едва слышно спросил Финни, обращаясь к Барду. За полуоткрытой дверью, возле которой разместились слуги, граф как раз принимал частого гостя, этого странного китайца. Бард почесал затылок, выдохнул дым от сигареты в сторону от маленького садовника и произнес ожидаемое: — Не знаю… — Его и самого удивило отсутствие на лице партнера Сиэля привычной дурацкой улыбки, да и черная одежда, в которую тот облачился, наталкивала на определенные мысли. Дверь резко распахнулась, чуть ли не ударив по носу любопытного мальчика, который пытался что-нибудь разглядеть через щель, и в коридор в полуобморочном состоянии вышла пунцовая Мейлин. Смущенно залепетала типичную для нее историю о том, как она чуть ли не разбила тарелку, а вместе с ней чайник, сахарницу, чашку, вазу… да еще и почти пролила чай на дорогой ковер, но, естественно, этому неуклюжему плану помешал гениальный («… и такой прекрасный!») дворецкий. Вполуха прослушав лепет горничной, ребята вернулись к интересующей их теме. — Может быть, он чем-то болен? — предположил Финни, — или кто-то из его близких? — По такому случаю не носят траур, — буркнул Бард. — Скорее… может, что-то случилось с его родиной? Ничего там про Китай не слышно? — Вы о нашем госте? — быстро сообразила Мейлин. — Да, он так выглядит, будто потерял близкого человека! Да и его миниатюрной девушки сегодня не было… — горничная осеклась на полуслове и испуганно умолкла. — Действительно, — тихо сказал Финни и не удержался от того, чтобы в очередной раз заглянуть в щель двери и получше рассмотреть Лау, чтобы понять, истинна ли их догадка. И вскоре был наказан за свое чрезмерное любопытство снова-таки резко открывшейся дверью, которая злорадно (в первый-то раз не получилось) проехалась по лицу мальчика. Финни вскрикнул от боли и, держась за щеку, начал прыгать на одной ноге, тем самым сбив с ног зазевавшуюся Мейлин, которая, в свою очередь, падая, схватила Барда за одежду. Повар на ногах удержался и даже умудрился подхватить горничную за локоть, смягчив ее падение. Выпрямляясь, он почти физически почувствовал на себе гневный взгляд, который не предвещал ничего хорошего.

***

Граф Фантомхайв сидел в роскошном кресле и пытался вести неторопливую беседу. Его чай уже был давно и благополучно выпит, а дискуссия с партнером порядком надоела, и Сиэль не отказался бы от еще одной чашки ароматного напитка. Граф с некой долей зависти смотрел на нетронутую чашку Лау. Себастьян наконец вернулся и — о, чудо! — вез перед собой тележку с новым чаем для своего господина. Впрочем, юный аристократ не спешил делится с окружающими своей радостью, а предпочел выразить только недовольство поведением слишком болтливых слуг, разговор которых, хоть и негромкий, через приоткрытую дверь было слышно и в этой комнате. Фантомхайв боялся, что обсуждение внешнего вида Лау рассердит его, но гость никак не отреагировал, будто ничего не слышал и не замечал. Повисшую в комнате паузу нарушил бесцветный голос китайца: — Весь мир против меня. Под ногами злобно Булькнула лужа. Сиэль поперхнулся чаем, а Себастьян едва сдержался, чтобы в очередной раз не рассмеяться. Сегодня Лау был необыкновенно красноречив, это был не первый стих, который он с глубокомысленным взглядом продекларировал этим днем. До этого уже были строчки о коварном одеяле и похотливом дожде, звучали они нелепо, и граф не знал, как на них реагировать. Но в последнем стихе Сиэль уловил намек на свою чрезмерную холодность и безразличие к делам партнера. Тяжело вздохнув, он с наигранным сочувствием произнес: — Я слышал о случившемся пожаре. Мне очень жаль. Лау недоверчиво повернул к нему лицо, немного подумал… и протянул руку к своей чашке. А Себастьян, отвернувшись, не смог удержаться от злорадной ухмылки. Он вспомнил, как по его воле ярко вспыхнул огонь, как весело играли оранжевые языки пламени, а густой черный дым закрыл собой небо… Пожалуй, душа его господина будет действительно вкусна, как же искустно тот умеет скрывать правду! Изображает сочувствие, будто профессиональный актер. А ведь демон превратил здание в кучку пепла именно по его приказу. Но все же как люди интересны! У каждого свои вкусы… и свой траур. Слуги никогда бы не смогли понять причину скорби сегодняшнего гостя. Им не объяснишь, как можно приравнивать это к потере близкого человека. …над районом еще долго витал дым… но для местных жителей начались дни, полные веселья и ярких галлюцинаций… Похоже, не так уж зря сгорели семь тонн марихуаны.