Синие ирисы

Любовь приходит и уходит, не обосновав. Да или нет - всё остальное лишь игра в слова. Уходит она совершенно бесцеремонно, не закрывая за собой дверь и оставляя в сердце пару своих детей - привязанность и преданность. Она уходит, не задумываясь, что будет дальше с человеком, которого она покидает. Она рассчитывает на своих деток, достаточно выросших, чтобы что-то сделать и без нее. Любовь Мирона, похоже, была бездетная. Любовь Димы оказалась отличной матерью. Пустая трата времени с болью, и все потеряно В конечном итоге, где-то между шерстью и молью. Для Мирона те их годы - пройденный этап, прочитанная страница, к которой нет смысла возвращаться. Он сравнивает их с граблями. Для Димы те их годы - лучшее время в его жизни, пик счастья, вершина радости, на которую хочется взбираться снова и снова. Срываться, сдирать ладони и колени в кровь о грубый камень, но взбираться, чтобы вновь ощутить хоть что-то, отдаленно похожее на любовь. В прошлом друзья и дружба, Мы потеряли: и глаза, и уши. Диме дорога память. Фото ли, видео или аудиоформат - не важно, главное, это немного греет холодными вечерами, позволяет почувствовать себя неодиноким, заменяет его хоть как-то. Мирон, когда видит или слышит хоть что-то отдаленно похожее на "Schokk", бежит. Бежит и останавливается лишь тогда, когда убеждается, что это не догонит его, не достанет. Танцевали танго на горящих мостах. Мы поступали, как нельзя, но нужно. Если Мирона попросить назвать ассоциации, связанные с 2011 годом, то он скажет про лещи, предательство, испуг и новый жизненный путь. А еще про то, как это стало первым шагом к приобретению новой семьи и грандиозной славы. Из андеграунда на экран, понимаете? Если Диму попросить назвать ассоциации, связанные с 2011, то он вспомнит совместные концерты, читку до срыва голоса, полные залы, пыльные гримерки и спящего на его коленях Окси. Не забудет он и о "нахуй касту" и "вагабунд до конца", а еще о "люблю тебя", но последнее он, конечно же, ни за что вслух не произнесет. Мы уснули так мирно в углу чей-то уютной квартиры, Но к утру ночные бабочки порвут паутину. Дима лояльно относился к фанаткам, не пылал к ним особым восторгом, потому что "тупые маленькие овцы". На самом деле не такие уж они и были маленькие, и не факт, что не обладали определенным высоким уровнем интеллекта, просто... Просто Мирон обожал своих слушательниц, охотно фотографировался с ними, обнимался, никогда не упускал возможности потискать особо хорошеньких или даже пригласить их к себе в номер. А еще он не замечал выразительных шокковских взглядов, намекающих на то, что он ведет себя неподобающе, и часто оставлял его одного, появляясь лишь под утро, испачканный помадой и насквозь пропахший мерзкими сладкими духами. Дима часто ловил себя на мысли, что неплохо было бы его сейчас окунуть в ванну с горячей водой, чтобы смыть всю эту хуету, но чаще всего Мирон уже крепко спал, и будить его совершенно не хотелось. Нам понять пора бы, но мы все строим города, Чтобы подошвою стирать тротуары. Диме остро не хватало его внимания, не хватало мягкой кожи плеч под губами и плоского живота под правой рукой по утрам, не хватало совместных завтраков, обедов и ужинов, не хватало прогулок, путешествий, приключений. Всего было очень мало и едва доставало, чтобы заглушить тянущее чувство в грудине. Пока Дима наивно мечтал о совместных прогулках по ночному тихому Питеру, в планах Мирона были города, страны, континенты. Больше слушателей. Больше концертов. Больше денег. Нахуй романтику, если на нее нет времени. Нахуй отношения, если они заставляют стоять на месте. Нахуй Шокка, раз ему это все не надо. Последнее Дима заметил слишком поздно. - Всё это вымысел, синие ирисы. - Но ты не жалей ни о чём.