***
Она просыпается, лежа в тихом месте, где пахнет антисептиками. Видно, не на Тучанке. Веки дергаются, и Шепард щурится, оглядывая тусклую знакомую обстановку. — А, вы очнулись, — подходит доктор Чаквас. — Людям не рекомендуется употреблять ринкол, капитан. — Все нормально, — отзывается Шепард. Хрипит. Горло дерет. — Я теперь киборг. Короткий хмык: — Все же я советую воздержаться от чего-то определенно ядовитого. Шепард пару раз моргает. Доктор Чаквас проверяет у нее пульс и смотрит на мониторы. — Что скажете, док? Чаквас заглядывает ей в горло, просит покашлять и заносит наблюдения в блок данных. — Выздоравливаете, — наконец произносит она. — Я бы предпочла пронаблюдать вас еще несколько часов. — Все нормально, — сипит Шепард, силясь подняться в вертикальное положение, и с раздражением смотрит на капельницу в руке. — Просто жидкость, — поясняет доктор. — На мой вкус, вы слишком сильно подошли к обезвоживанию, Шепард. Шепард кивает, принимая во внимание. На спине ощущается высохших пот, а лицо, кажется, протерли. — Все и правда нормально, — повторяет она. Чем больше повторит, тем убедительнее прозвучит. — Я бы сходила в душ. — Хм-м, — раздумывает Чаквас, а Шепард старается выглядеть как можно здоровее и вменяемее. Убеждение срабатывает, потому что доктор говорит: — Ладно, но, пожалуйста, отдохните в каюте. Шепард энергично кивает: — Обязательно. За пару минут ее отключают от капельницы и мониторов. Она с облегчением понимает, что еще может шевелиться, и направляется к выходу. — А, Шепард… Напрягшись, Шепард останавливается: — А? — Я слышала, что случилось на Тучанке. Если понадобится поговорить… — Все нормально, — она не оборачивается. Оказавшись в одиночестве в каюте, Шепард наслаждается горячими струями воды. Та смывает остатки пота и крови, пыли Тучанки, успокаивает синяки и боль в мышцах, впитывается в сухую кожу. После душа, вытершись и натянув обычную одежду, а не чертову церберовскую форму, Шепард почти приходит в норму. Только некое беспокойство никак не уйдет. В двери кто-то стучит. Шепард вздрагивает. К ней редко кто заходит, обычно поджидая на обходе. Собравшись с мыслями, она отвечает: — Кто там? — Я, Шепард. Миг поколебавшись, она пробегает пальцами по мокрым волосам и разблокировывает дверь. Гаррус входит, изучает ее взглядом. Оказавшись под пристальным вниманием, она выпрямляется, гадая, что он видит, но долго ждать ответа не приходится. Мандибулы раздвигаются в кривой усмешке. — Грант уже всему кораблю растрепал о молотильщике, так что я подумал… У Шепард вырывается смешок: — Все нормально. — Конечно, — тянет Гаррус, качая головой. — Посвящение в кроганы? Только им могло прийти в голову, что выставлять против молотильщика подростков — хорошая идея. Она улыбается: — Что, у турианцев нет дурацкого посвящения? — Мы посылаем пятнадцатилетних на базовую подготовку, а потом заставляем пройти через испытания на выявление способностей. Все цивилизованно, никакого стресса. Шепард фыркает и приглашает его пройти дальше. Гаррус был на Эдоле*. Видел, как после боя она пыталась держаться. Он понимает, пусть не все. С ним можно не притворяться. Что-то в этой мысли одновременно утешает и пугает. Шепард плюхается на диван и машет рукой: — Садись. Гаррус чуть мнется, а потом садится у изгиба Г-образного дивана. Не слишком близко и не слишком далеко. По-птичьи склоняет голову, разглядывая ее лицо. — А как у людей? — Мы просто говорим «поздравляю, ты теперь взрослый, наслаждайся правом голоса и делай, что хочешь», — от собственного тона Шепард слегка хмурится. — В человеческих культурах множество ритуалов посвящения, но сейчас мы не посылаем молодых сражаться с хищниками. — Просто выпускаете в настоящую жизнь, — глубокомысленно замечает Гаррус. — Гораздо жестче, чем какой-то хищник. Шепард смеется сильнее: — Да не так уж плохо. Совершеннолетних все равно поддерживают родители, они учатся, может, устраиваются на первую работу. Не все, гм… — Сами по себе? — угадывает он. Шепард неловко кривит губы. Если закрыть глаза, она с легкостью вспомнит ощущение дома: ветер на вершине небоскреба, пицца, чай и пар. — Ага. В повисшей тишине она вытягивает ноги, пристраивая их на стол, и плевать, если на блестящей поверхности останутся мокрые следы. — Со мной неплохо вышло, — нужно что-то сказать, пусть даже не всю правду. — Я сразу вступила в Альянс и не пропала. — Я вижу, — Гаррус закидывает ногу на ногу, положив лодыжку на колено. Свободная поза, но он все еще в броне, которая в капитанской каюте кажется особенно тяжелой и громоздкой. Шепард вздыхает и заваливается на спинку дивана, откидывая голову. Спасибо Церберу, диван у них что надо. — Шепард? Взгляд скользит в сторону Гарруса, который встревоженно на нее смотрит. — Правда, все нормально. Это просто… — Молотильщик? Никто не ждет, что ты на раз с этим справишься, Шепард. Она отвечает молчаливым кивком. — Мы же его убили? Если бы на Акузе было больше тяжелой артиллерии, — Шепард поджимает губы. — Да и пара взбудораженных кроганов не помешала бы. Она вспоминает, как Грант радостно ревел над тушей молотильщика, и душит смех: — Твоя правда. — Грант совсем распалился. Я думал, он должен был успокоиться. — Посмотрим. Он увидел родину, как она есть. Его, гм, не особо впечатлило. Кажется, заложенные впечатления о Тучанке слегка ввели его в заблуждение. Гаррус смеется, стараясь скрыть смех за кашлем. Шепард пристально на него смотрит, а потом ногой пихает его в колено. — Не смешно. — Чуть-чуть, — возражает он. — Не будь засранцем, Гаррус. — Эй, мне пришлось слушать о всяких очаровательных вещах, которые инкубатор рассказывал ему о турианцах. Признаю, весьма изобретательные способы снимать с нас шкуру. Уж после этого я имею право посмеяться. Если из-за этого я плохой — переживу. Шепард вздрагивает и морщится: — Боже, я же говорила ему не приставать к тебе. Гаррус смеется: — Честно говоря, от обеденных разговоров человеческой части команды достается больше. Шепард стонет и растягивается на диване: — Я с ним поговорю. — Не волнуйся, один раз было. По-моему, с ним уже поговорили. — Все равно, — рычит она, и Гаррус снова веселится. Их накрывает уютная тишина. Шепард разглядывает потолок, а мысли несутся к тому самому дню. — Мне покоя не дает… — начинает она и замолкает. Гаррус безмолвно поощряет. — Мне не дает покоя то, что это был всего один молотильщик. Честный бой, днем. Не так, как… — горло саднит, она выталкивает из себя слова. — На Акузе мы нашли… — (наткнулись, попались), — …целое гнездо. Они пришли ночью. И начался хаос. — Не представляю, — тихо произносит Гаррус, в чьем голосе угадывается нечто глубокое и резкое. — И не сможешь, — соглашается Шепард. Она этому рада, потому что никому не пожелала бы пережить такую ночь. Разве что врагу. Лично бы связала Призрака и закинула в гнездо молотильщиков. Но сейчас, шесть… нет, восемь лет спустя чувство вины, преследовавшее ее, поблекло, как часть экипировки, державшейся на соплях и отвалившейся во время движения. Даже памяти почти не осталось. Она сделала, что могла. Этого не хватило, но она хотя бы выжила. В мысли врывается голос Гарруса: — Мне уйти? Шепард качает головой, приподнимается с дивана и прислоняется к его плечу. Прохладное покрытие брони почему-то успокаивает. — Нет, не уходи. — Хочешь поговорить об этом? Она снова качает головой. — Не особо. Расскажи мне что-нибудь. Чем ты занимался, пока нас не было? Гаррус рассказывает об алгоритмах стрельбы, моделировании и текущих проблемах подгонки турианских орудийных схем под смешанное строение «Нормандии». В технике она понимает не все, но так или иначе вставляет комментарии. В основном она слушает приятные колебания его голоса, позволяя волосам высохнуть где торчащими, где вьющимися. Наступает мир и покой. В конце концов в мыслях утихает визг молотильщика, а пальцы Шепард, сползая, обхватывают руку Гарруса. *планета, где встречаются молотильщики и где Шепард расследовала смерть людей контр-адмирала Кахоку.Часть 1
28 июня 2016 г. в 14:41
Шепард впечатывает кулак в камень-ключ и ждет. Грохот отбойного молотка раздается громче, звучнее, дольше отдаваясь дрожью в барабанных перепонках. Пот струится по щеке, испаряясь под порывами ветра, поднимающими вокруг пыль. Сухой едкий воздух жжет ноздри. «Еще раз», — говорит себе Шепард, когда грохот молотка и все громоподобные отзвуки угасают. Еще одно испытание, и они отсюда уберутся.
А потом земля начинает дрожать.
Шепард приседает, удерживаясь на ногах. Доля секунды — и она понимает.
Черт возьми, нет.
Живот скручивает, во рту моментально пересыхает. Тело рвется сбежать, но времени нет, нет даже на то, чтобы предупредить остальных, перед тем как молотильщик с визгом вырывается из земли.
Шепард срывается с места.
Впервые она понимает, о чем говорил Тейн, рассказывая о разделении тела и разума, потому что разум вопит, безмолвно призывая лишь убежать и спрятаться. Но тело с натренированными и отточенными рефлексами двигается без его участия. Переключиться на зажигательные боеприпасы, стрелять, снова стрелять, закинуть винтовку за спину, схватить излучатель частиц, и все это время бежать, уворачиваться, стрелой нестись от одного укрытия к другому.
Шепард проделывает все на автопилоте, не в силах отдавать приказы, но слышит, как смеется Грант и непрерывно матерится Заид. Значит, они в порядке.
Она бросается в сторону, когда струя кислоты проносится мимо, шипя и проедая отверстия в бетоне. Молотильщик кричит и зарывается в землю под огнем выстрелов ее команды. Шепард собирается с духом, удерживая палец на спуске, активирующем излучатель. Ждет. Легкий ветерок теребит волосы на шее. Снова дрожит земля. Шепард прикусывает губу и ждет, напрягшись, стараясь угадать направление, откуда начинается дрожь.
Когда молотильщик вырывается на поверхность, Шепард выскакивает из укрытия, поворачивается, целится и нажимает на спуск.
Проблема с излучателем, конечно, в том, что нужно целиться в противника, стоя на открытом пространстве. Спутники кричат, но Шепард не слышит. Она не отрывает взгляда от молотильщика, чьи чешуйки потрескивают и сгорают от луча оружия, неотрывно следующим за его визжащим, мечущимся телом. Она держится, пока щупальца у рта твари не собираются и расправляются, и только тогда откатывается с пути летящей кислоты.
Молотильщик смердит, о чем Шепард забыла, кислое едкое зловоние смешивается с запашком поджаренных кликсенов и трупов варренов.
Но вот дрожь под ногами она вспомнила. Ее и крики.
Когда тварь наконец валится на землю израненной тушей, Шепард безучастно смотрит на нее. Грант все еще смеется, ревя от восторга, и, разбежавшись, врезается плечом в молотильщика. Шепард смаргивает, в ушах стучит. Перед глазами все вращается. Тошнит, руки дрожат. Хочется бросить излучатель, чтобы сделать… хоть что-нибудь. Упасть на землю, упереться ладонями в колени, может, вырвать или избавиться от тошноты, но она так сильно вцепилась в излучатель, что выпустит его только с усилием воли.
А потом на холм врывается чертов Увенк со своими кроганами.
Тот бой Шепард не особо помнит. В память врезаются заявления шамана о вступление Гранта в клан Урднот. К тому времени ей уже удается выпустить из рук оружие и проходит желание вывернуть желудок на изнанку. По большей части. Она все еще не оправилась, тело движется на автомате. Раздаются рыки, поздравления, кто-то (Рекс? Грант?) хлопает ее по плечу, а кто-то еще вручает короткий стакан. Шепард подносит его к губам и без раздумий глотает, игнорируя возглас:
— Стой, Шепард!..
Что бы это ни было, язык у нее горит огнем. Шепард моментально приходит в себя, потому что хуже дерьма она еще не пробовала. «Ринкол», — понимает она, а жидкость грозит прожечь ей горло. Оседает в желудке так, будто проглотить довелось банку напалма, и Шепард вырубается.