***
Набрав воду в ванной, Чонгук решил немного расслабиться, оставив, наконец, свои ненаглядные вкусняшки, только чудом каким-то найденные в крохотном магазинчике в другом конце города и хранимые до тяжёлых времён, на столе, - к которым он с самого утра привязался и не хотел прекращать есть, - совсем не рассчитывая на то, что кто - то может пожаловать в гости, в такое - то раннее время. Вода расслабляла уставшие от постоянного напряжения мышцы, успокаивала и сознание мальчишки, позволяя хоть ненадолго, но расслабиться и душой, и телом. Чонгук блаженно прикрыл глаза, чувствуя, как отогреваются озябшие на сквозняке от постоянно открытого окна конечности. Он буквально чувствовал, как бледная кожа начинает медленно розоветь под теплотой воды, и вдруг поймал себя на мысли, что улыбается впервые за эти дни. Не так, чтобы успокоить Чимина или даже себя – фальшиво и совсем некрасиво, а по-настоящему. - Удивительно, - думал Гук, перебирая пальцами пахучую мягкую пену с тысячей пузырьков, лопающихся под его прикосновениями, - А надо было только воспользоваться водными процедурами. Невероятно. Полежав в воде около часа, играясь, совсем как в недалёком детстве, с пузырьками, которые поднимались вверх, переливаясь всеми цветами радуги под светом лампы, от дыхания Чона, направленного на воду, брюнет был так увлечен, что не замечал никаких посторонних звуков вокруг. Да и не до этого ему было сейчас – строить замки из пены оказалось на редкость увлекательным занятием, не терпящим отвлечённости. Закончив ванные процедуры, он уже было собрался выходить и доесть свои сладости, уже предвкушая вкус палочки Пеперо, которую специально оставил на потом, чтобы насладиться последней штучкой съеденной за сегодняшний день. Вкус этот был так реален, что Чонгук буквально ощущал его во рту, с наслаждением прикрывая глаза и улыбаясь уголками губ. Однако, вернувшись в гостиную, он не обнаружил пачки на своём законном месте – на журнальном столике. Зато там же стояла большая коробка с тортом, украшенным невероятным количеством цветов из взбитых сливок, а на диване восседал Пак Чимин с видом объевшегося сметаной кота, и держал губами его, Чонгука, печеньку, уже почти полностью слопав её. Довольно жмурясь, от чего глазки рыжего превратились в щелочки, он сидел перед телевизором, раскинув руки в разные стороны, и иногда зачем-то тыкал пальцем в своё пальто, неаккуратным комом сложенное тут же, на диване. И выглядел, в общем-то, полностью довольным сложившимся положением вещей. Чего не скажешь о хозяине квартиры, который при виде такой вакханалии друга вспыхнул, словно спичка, моментально. - Йа! Это же была последняя! Какого черта, хён? – поднял ребенок голос с нотками обиды, наблюдая за тем, как старший ест его палочку. Возмущение на данной стадии в нём взыграло так сильно, что не давало и шагу ступить, хотя Гук всеми фибрами своей разгневанной души желал придушить нахального хёна его же шарфом. Чимин, невозмутимо переведя на младшего взгляд, приподнял брови, и уголки его губ взлетели вверх, придавая лицу какое-то шкодливое выражение. Гукки в такие моменты старался драпать от хёна с его безумными идеями куда подальше, но сейчас был слишком возмущён, чтобы заметить перемены в настроении Пака. - Вот ведь... невоспитанный мальчишка, - сверкнув глазами, рыжий принял полностью сидячее положение, прожигая глазами немного стушевавшегося от такого мальчишку, – Что это за «йа»? Ты печеньку что - ли хочешь? Забавно, - Пак чуть прищурился, разглядывая розовые после купании щёчки младшего, - Куки хочет печеньку. Каннибализм?.. Но Чон читать мысли не умел, а то бы точно заехал глупому хёну за такое извращение над его именем. Поэтому, отмерев, он решительным шагом направился к Чимину, собираясь проучить его – хоть и гораздо слабее, чем если бы всё-таки был телепатом – за такую вопиющую наглость и неумение разделять еду на свою и чужую. - Ты не можешь спрашивать такое, потому что это мое, - произнес ровным голосом Чонгук, оперевшись руками о спинку дивана по разные стороны от головы Чимина. Зацепившись губами за другой конец палочки, младший слегка потянул ее на себя, дабы та не успела сломаться до того момента, как он смог бы отобрать её. Однако, вопреки всем ожиданиям Гука, Чимин не отстранился, начав смущаться, как красна девица, а, наоборот, придвинулся ближе, приобнимая его за талию. Сердцебиение брюнета стало работать в ускоренном режиме, отбивая чечетку о грудную клетку, когда старший мотнул головой, вырывая из его губ печенье, и игриво подмигнул. Что, черт возьми, я вообще делаю? Пока Чонгук раздумывал, удивлённо хлопая глазами, рыжий, немного привстав, откусил пару сантиметров со своей стороны. - О, похоже, мне больше достанется - очередная ехидная улыбка красовалась на лице старшего, - Вкусненько! - Ага, мечтай, хён, - вынырнув из размышлений, Чонгук откусил добрых три сантиметра печенья со своей стороны, и его лицо стало еще ближе к старшему. Не в силах побороть природное смущение и неловкость перед другом, он изо всех сил старался смотреть на палочку, а не в глаза Чимина. Который, в свою очередь, начал нарочно понемногу откусывать печеньку, дразняще играя бровями, умиляясь с засмущавшегося вдруг Гука, который всегда старался держать эмоции под контролем. Не удержавшись, макнэ все же случайно поднял глаза, и тут же пожалел об этом, чувствуя, как огнём горят даже наверняка пылающие сейчас алым уши. От пристального взгляда старшего, в котором плескались искорки веселья, ноги стали подкашиваться, и Чон даже не понял, когда рука Чимина успела проскользнуть к шивороту его футболки и ухватиться за него, притягивая к себе ближе. - Мне не нравится, что ты смотришь на меня сверху вниз, - разоткровенничался старший, с интересом разглядывая пунцовое лицо мальчишки, который безуспешно пытался держаться со всей возможной в данной ситуации стойкостью, а в глазах его заиграли чертики. - А мне все равно, - ехидно улыбнувшись, почти уверенно проговорил Чонгук. У макнэ заметно прибавилось уверенности после того, как он понял, что старший снова дурачится, как всегда, не зная меры. Подняв глаза к потолку он блаженно улыбнулся, понимая, что в этот раз победил хёна, - Я ведь и без этого смотрю на тебя сверху вниз, да, крошка? Пока до Чимина доходил с приличным опозданием смысл слов, сказанных младшим, брюнет, умело и почти профессионально – собаку уже съел в искусстве «выбраться из объятий излишне тактильного друга и не вернуться туда вновь ни за какие коврижки» - вырвавшись из хватки рыжего и откусив напоследок половинку от палочки Пеперо, крикнул, уходя вприпрыжку в свою комнату: - А у Чимина маленький… рост! - Маленький обломщик веселья! - От маленького хёна слышу!***
- Ну Куки! – Чимин ещё раз поскрёбся аккуратно подстриженными, но искусанными полностью за короткий промежуток времени сидения у двери младшего ногтями по крашеному дереву, - Ну открой! Твоему хёну так одиноко в пустой квартире! Ответа не последовало, как, впрочем, и миллион раз до этого, и Пак, заломив страдальчески брови, прислонился лбом к шершавой поверхности двери. - Кууукиииииии… Я больше так не будуууууууу… - Не будешь коверкать моё имя? – с другой стороны глухо раздался явно недовольный голос мальчишки, который, вообще-то, поспать в тишине собирался, а не полчаса игнорить приходящие каждую секунду от Пака сообщения с плачущими смайликами, дожидаясь, пока телефон того разрядится, а потом слушать не менее слезливый монолог, - Или заваливать меня сообщениями со своими плачущими селками? Или ныть под дверью, хотя я хочу просто… - О боже, как я скучал по твоему голосу, Куки! – Чонгук отшатнулся от двери, когда о ту стукнулось что-то тяжёлое, а потом сползло вниз. Видимо, Чимин решился броситься к нему в объятья, забыв, что не умеет просачиваться сквозь стены, - Выйди ко мне, Печенька! – заныл он с ещё большим воодушевлением, и у Чона задёргался глаз, - Я заглажу свою вину обнимашками! Когда дверь неожиданно резко раскрылась, Пак радостно встрепенулся, приподнимаясь на коленях, и расставил было руки, ожидая, как младший кинется к нему с распростёртыми объятьями, однако тут же отлетел к стене, сбитый массивной Гуковской подушкой, насквозь пропахшей гранатом. - Загладишь, - кивнул мальчишка, чинно выходя из своей комнаты, и, проходя мимо насупившегося хёна, ткнул его носком пушистого тапка в бедро, - Иди торт режь и чай заваривай. Печенька проголодалась.***
Чонгук жевал уже третий кусок вкуснейшего торта из всех, которые только пробовал, совсем не обращая внимания на то, что измазал всю мордашку в заварном креме и взбитых сливках. Всё его внимание было полностью приковано к Чимину, который, в свою очередь, не обращал внимания вообще ни на что, сидя с ногами на массивном стуле за столом, чуть правее от Гука. Сначала тот, напевая себе под нос хит новой женской группы и подтанцовывая – на самом деле, больше просто крутя попой в такт – суетился у плиты, не подпуская младшего, даже когда тот попытался объяснить, что, вообще-то, пошутил, и сам в состоянии всё приготовить. На Чимина признание не произвело ровным счётом никакого впечатления – на него часто и совершенно неожиданно нападали «приступы материнского инстинкта», как называл это сам Гук, и тогда его и так порой навязчивая опека становилась невыносимой, и, главное, вездесущей. Как правило, обострение наступало после перепалок или ссор, и закалённый на гипертрофированных приступах заботы Чонгук предпочитал за лучшее просто отсиживаться и делать вид, что без помощи загнулся бы сразу, чем несказанно радовал Чимина, в котором данный вид деятельности пробуждал отчего-то бурный восторг. Потом, когда ничего резать/варить/разливать было не нужно, Пак, полностью довольный проделанной работой, уселся рядом с молчаливым младшим и, периодически пытаясь вывести его на разговор, принялся жевать свой торт, иногда, думая, что Чонгук не замечает, таская с его тарелки «самое вкусное». Чонгук же, в прочем, замечал всё, однако просто улыбался уголками губ и специально пододвигал это «вкусное» поближе к краю, чтобы хён, не дай бог, не заляпал из-за своих кривых ручонок скатерть, подаренную когда-то мамой. Заметил он и то, как изменилось лицо старшего, когда тот, получив сообщение от кого-то, совершенно неконтролируемо счастливо заулыбался. Бросив на Гука осторожный взгляд, проверяя, не заметил ли он чего-то, Пак начал быстро печатать ответ, всё так же улыбаясь и закусывая губу в безуспешных попытках не палиться слишком. А потом пришло ещё одно, и… И Чимин пропал, в общем. Даже пытаться сделать вид, что ничего такого важного для него не происходит, перестал. Чонгук, наблюдая за радостным хёном, который, кажется, даже расцвёл от пары сообщений, только хмыкнул понятливо. Ему даже гадать не надо было, кто пишет Чимину, всё и так было ясно, как дань. Мальчишка даже залюбовался таким вот радостным другом, стараясь не обращать внимания на тупую боль в сердце, которая снова вернулась, кажется даже с двойной силой. Потому что не Чонгук так улыбается, потому что, похоже, не улыбаться ему так никогда, не испытывать радостного волнения, которое отдаётся дрожью в кончиках пальцев, только завидев выученные наизусть цифры. Цифры, которых он, кажется, тоже не узнает никогда. Зато Чонгук может сделать так, чтобы для Чимина Юнги стал не только цифрами на экране телефона. Смотря на друга, который словно улыбался всё шире при каждом сообщении, что, в принципе, физически было невозможно, Чон даже раздумывать не стал – настолько решение казалось простым и очевидным. - Иди-ка ты по делам, хён, - мальчишка с улыбкой смотрит на то, как забавно вытягивается лицо у Пака. Тот даже телефон откладывает, удивлённо глядя на младшего, и не реагирует, когда приходит новое сообщение. - Ты перегрелся что ли, Гукки? – озадаченно спрашивает он, и пальцами - слава богу, чистыми, а не в креме, как у кое-кого – зарывается в волосы на макушке, - Нет у меня никаких де… - Ну как же? – Чонгук делает удивлённое лицо и даже губы складывает в аккуратную «о», хитро сверкая на потерянного друга глазами, - А… - он играет бровями, от чего Пак почти давится чаем и таращится на какого-то странного макнэ круглыми глазами, - Дела сердечные? Чимин всё-таки давится. Чонгуку всё-таки приходится засунуть своё «поржать» куда подальше и заботливо похлопать его по спинке. - Гукки… Ты чего… Чего ты… - мямлит красный то ли от кашля, то ли от смущения Чимин, и мальчишка снисходительно смотрит на него со своей табуретки, на которую успел вернуться, пока старший переваривал услышанное и пытался выровнять дыхание, - О чём ты вообще… - Иди к Шуге, говорю, - Чонгук победно улыбается, глядя, как Пак скромно опускает глаза и мнёт в пальчиках салфетку, - Не вынесу больше твою счастливую рожицу в моём царстве депрессии и расслабленности лицевых мышц.***
После того, как Чимин пытается покончить его жизнь посредством объятий и щебечет радостно что-то о том, что его макне – самая лучшая печенька в мире, Чонгук сидит на всё той же табуретке у окна и задумчиво смотрит на удаляющуюся спину друга, затянутую в ткань пальто, которое тот даже не удосужился застегнуть. Чимин идёт быстро, бежит почти, и чуть ли не припрыгивает на каждом шагу, снова что-то печатая – Гуку не видно, но он догадывается, что друг именно это и делает – и исчезает в арке между девятиэтажками напротив так же стремительно, как и выбежал из его квартиры, впопыхах забыв на диване шарф. Чимин исчезает, а кошки, которые скребут на душе у мальчишки, разрывая её в клочья, не деваются никуда. Чонгук смотрит пустым взглядом бессмысленно туда, где в последний раз мелькает рыжая макушка, и болезненно кривит губы. Ранки, зажившие уже и покрывшиеся тонкой корочкой, лопаются, и губы печёт сильно, так, что, кажется, говорить будет больно. Но Чон только качает головой, сжимая судорожно чашку с остывшим уже чаем, будто хоть от неё надеясь согреется – с уходом рыжего в квартире становится холодно почти так же, как на улице, и совсем безнадёжно. - Надеюсь, ты счастлив. Голос в тишине звучит глухо и словно бы не его, и мальчишка только плечами пожимает, думая, что однажды, если – когда - Чимин перестанет приходить, совсем забудет, как он звучит на самом деле.***
Дойдя до дома Юнги, Чимин, который по-дурацки улыбался всю дорогу и вызывал этим неодобрительные взгляды прохожих, останавливается ненадолго. Сердце в груди бухает оглушительно громко, щёки и уши розовые от волнения вперемешку с предвкушением от предстоящей встречи, а пальцы дрожат, да так, что Паку нужно некоторое время, чтобы успокоиться. Он никогда не думал, что будет так сильно хотеть кого-то увидеть и одновременно бояться этого. Юнги перевернул всю жизнь Чимина с ног на голову, ничего особо не делая, он завоёвывал в сердце парня всё больше пространства, сильнее располагал к себе, заставлял хотеть быть рядом и чувствовать свои прикосновения. Чимин будто сгорал каждый раз и возрождался вновь фениксом, стоило только хёну написать сообщение, и совершенно плевать, о чём оно. Шуга мог писать о предстоящем выступлении, о погоде, о том, что уличная кошка оцарапала ему руку, когда Мин пытался покормить её – Чим буквально лужицей расплывался, стоило только заслышать звук входящего сообщения. Но до полного вхождения в нирвану и розовых пони перед глазами – впрочем, как и до смущения сверх всякой меры – рыжего доводят сообщения, в которых Юнги… заигрывает. Совершенно не искушённый в романтическом плане Чимин просто визжать готов, как фанатка какой-нибудь популярной группы, когда хён начинает строчить что-то милое или, наоборот, горячее, называть его «малышом» и «солнышком» (что, на самом деле, случалось не так-то уж и часто). И теряется совершенно, не зная из-за смущения куда себя девать и что на это ответить. О звонках Юнги и говорить не стоит – Пак вообще на время их разговоров выпадает из реальности, а потом вообще ничего не помнит. И вот теперь, полный радостного предвкушения от долгожданной встречи с Предназначенным, Чимин мнётся на пороге его квартиры. Переводит дыхание, стараясь выглядеть в глазах хёна не таким уж и взволнованным, и вытаскивает из кармана связку ключей, которую старший отдал ему в первый и пока что единственный визит сюда. Сердце замирает от волнения, парень ведёт плечами, стараясь «стряхнуть» с них мурашки. Тихонечко, чтобы не испортить сюрприза, рыжий прикрыл за собой дверь, разулся и повесил своё лёгкое пальто на вешалку. На улице пусть уже давно и было холодно, Чимин все равно не хотел расставаться со своей любимой вещью, в которой познакомился с Юнги в клубе. Она для него была чем - то большим, чем просто верхняя одежда, ведь с ней были связаны приятные воспоминания о его Предназначенном. Прислушавшись к звукам, Чимин слегка замешкался, в прихожей. В квартире было довольно-таки тихо, что немного напрягло парня. Даже телевизора, который все время был просто так включен для фона у Юнги, который почему-то просто не мог подолгу находиться в тишине, не было слышно. Чимина это слегка насторожило, но он сразу откинул все мысли в сторону и прошел дальше. В конце концов, никакого мирового заговора насчёт тишины в отдельно взятой квартире не было и быть не могло. Кухня, что была первой комнатой по коридору, пустовала. Только чайник, стоящий на газу, докипал, и Чимин, пожав плечами, выключил его и прошествовал дальше. Таким же тихим шагом парень направился, слегка поразмыслив, в ванную, а потом и в коморку у кухни, которая Юнги служил чем-то вроде склада всяких ненужностей, но там тоже никого не было. Зал, на удивление, аналогично встретил рыжего тишиной и задёрнутыми небрежно шторами. Решив проверить комнату хёна, подумав, что Шуга просто мог уснуть и не подозревая о визите Предназначенного, парень медленно приоткрыл дверь в комнату старшего, и отчетливо услышал как какой-то низкий голос зовет по имени его хёна, при этом чуть ли не визжа, словно девчонка, прося чтобы Юнги отпустил. Сердце Чимин сжалось от плохого предчувствия. Боясь даже представить что же там происходит, рыжий так и застыл возле двери, не решаясь войти в комнату. Глаза непроизвольно расширились, дыхание сбилось, сердце стало отбивать чечетку, больно ударяясь о грудную клетку. Чимин всеми силами пытался заставить себя поверить, что всё не так, как ему показалось – да он и не видел ещё ничего – однако получалось откровенно плохо. Он конечно наивный, временами даже, наверное, слишком, но истолковать это двояко, на самом деле, было довольно сложно. Положив руку на сердце, каждый удар которого отдавал болью в грудной клетке, и глубоко вздохнув, стараясь унять свое плохое предчувствие, он все же решился заглянуть в комнату, надеясь, что всё же ошибся. Чимин резко выдохнул, чувствуя, как глаза начинает жечь от подступивших слёз, и, зажав рот рукой, отпрянул назад. Его хрупкое счастье, его сокровенные мечты, которые даже окрепнуть не успели ещё, лопнули в один миг, словно иглой ткнули в мыльный пузырь. Юнги с Тэхеном... Его Юнги прижимал рыжего парня к креслу, и при всем этом изо всех сил старался снять с того штаны, пытаясь расстегнуть ширинку на штанах Ви, который извивался под старшим и упирался ладонями ему в грудь. Колени задрожали, и, чтобы не свалиться на пол, Пак привалился к стене. Беспомощно гладя на парней, не в силах отчего-то отвести глаза. Ключицу пронзил резкая боль, настолько неожиданная и сильная, что парень непроизвольно простонал, не сумев сдержаться, судорожно схватившись за больное место, тем самым выдав свое присутствие в комнате. - Чимин?..***
Чимин, всё таки собрав последние силы, вылетел из квартиры Предназначенного, глотая слёзы и почти воя от боли в ключице и разбитом сердце. Не слыша совсем – или не в силах слышать – Юнги, который звал его, рвался за ним, только вот из квартиры его в таком состоянии не выпустил Тэхён. За что получил в челюсть и узнал много новых речевых оборотов, но, всё же, удержал психующего Шугу на месте. Глупый. Зеленоволосый не собирался ему изменять, и уж тем более с лучшим другом, который и так оскомину уже успел набить своей постной рожей и нытьём о том, как проворонил собственного Предназначенного, обидев, кажется, по гроб жизни. Но как это докажешь этому ребенку, ведомому одними только эмоциями, которые сейчас слишком сильны для того, чтобы внимать голосу разума? Рыжий не хотел отвечать на звонки, игнорировал все приходящие смс и от Юнги, и от Ви, который пытался оправдать своего друга, а потом и вовсе отключил телефон. Мину хотелось придушить друга за то, что не дал догнать младшего и поговорить с ним сразу же, однако в душе он понимал, что Тэ был прав, и на эмоциях они могли просто-напросто разругаться ещё сильнее, и от этого было на редкость отвратительно на душе. - Может… - Тэхён смотрит с сожалением на старшего, скрючившегося в старом кресле, и хочет надавать себе затрещин за то, что такой придурок, - Может, я с ним как-то… - Со своим разберись сначала, - грубо почти рычит из своего кресла Шуга, но Ви не обижается – заслужил, - А потом к другим лезь со своими помогалками. Купидон херов. Юнги уходит заваривать кофе, даже не взглянув на друга, а тот решает, что обязан наконец-то взять всё в свои руки. *** Думая, что смысла идти домой нет, Чимин, утирая рукавами свитера слёзы и дыша прерывисто и глубоко, чтобы предотвратить подступающую истерику, плетётся к своему лучшему другу, в надежде на то, что тот, приютит его хоть на один день. Шаркая ногами по мокрым листьям, которые немного скользят под ногами после дождя, Чимин кусает губу больно, до крови протыкая тонкую кожу зубами, и щурится, вглядываясь в небо. Он сейчас совсем не думает о том, что забыл свою любимую куртку у Юнги, и что на улице достаточно прохладно, чтобы ходить раздетым. На то, что наверно сляжет завтра с температурой – плевать вообще. Голова была забита совершенно другими мыслями, от которых с каждой секундой Паку становилось хуже и хуже. Хотелось утонуть в этой луже, которая совсем как океан с листьями-корабликами занимает половину асфальта у торгового центра, или повеситься сейчас же. С разбегу прыгнуть с обрыва и… лететь. Желательно вниз и быстро, совершенно не задумываясь о последствиях. Выбросить все мысли и желания, все эмоции и чувства куда подальше или просто выжечь до обгорелых отметин с обугленными рваными краями, чтобы больше не напоминали о себе. Ему кажется, что так станет намного легче. - Чимин? Ты это куда? - голос друга выбивает Чимина из колеи, и он еле заметно дергается, выпутываясь из кокона своих мыслей. Парень поднимает на друга воспалённые мокрые и совершенно несчастные глаза и натянуто улыбается, на секунду отпуская все проблемы, решив для себя не говорить ничего о увиденном младшему. Не хочется портить ему и без того плохое настроение. Чонгук смотрит на хёна и хмурится, не понимая. Он ни за что не позволит помочь, не расскажет даже, но смотреть на такого Чимина… Мальчишка забывает о том, что ему плохо, желая только, чтобы на лице друга вновь засияла улыбка. - К тебе собирался... - Чим горько улыбается и опускает глаза, прячась от пронзительного взгляда младшего, - А ты куда идешь, Гукии? Внутри все неприятно жжет, щёки стягивает от высыхающих слёз, на душе так противно и холодно, а еще и эти грёбанные кошки скребут. Хочется кричать, громко, срывая голос под ноль, чтобы вся боль вырвалась наружу, потому что нестерпимо от неё, врезающейся осколками изнутри, прорезающей кожу. Но не при нем, только не при макнэ. - Да так, в магазин ходил, - тянет с опозданием Чонгук, немного склонив голову в бок так, чтобы челка закрывала пол-лица, - И это... Что он может сделать ещё? Просто скажи. — Ммм? — рыжий глубоко вздыхает, чтобы окончательно закрыть в себе все свои переживания, и смотрит на двери супермаркета, пытаясь просверлить взглядом в них дырку. Находиться тут, кедами по щиколотку в луже-океане и с головой в противной вязкой боли, которая по венам растекается, мешаясь с кровью и сжимая тисками сердце, невыносимо. - Пойдем ко мне? - отведя взгляд от друга, Чонгук мешкается на секунду, переминаясь с ноги на ногу. Он чувствует, как щеки начинают гореть. А вдруг это не то… Вдруг не то, что нужно сейчас Чимину? Но в чём же он тогда нуждается? Что он может ему дать? - Ээм, - Чимин вопросительно смотрит на него, - Ты чего это? - парня будто током ударяет, и он еще секунды две ничего не может сказать, пытаясь понять, серьёзно ли Гук, который сам всегда старался его поскорее выпроводить из своей «священной обители». Мальчишка еще больше нервничает, прекрасно осознавая, что это лишь друг, и ничего в его предложении плохого нет, но ничего не может поделать со своим смущением и неловкостью витающей в воздухе. Непривычно, что именно Чимин нуждается в помощи, а Чонгук… А Чонгук может ему эту помощь оказать? - Я согласен! Как раз хотел попросить тебя...чтобы я остался у тебя на ночь, можно? - рыжий чувствует, как ладони потеют, и сжимает их. Домой сейчас никак нельзя – Паку кажется, он свихнётся окончательно, если хоть кого-то не будет рядом. - Конечно, - радости макнэ нет предела, и, стараясь ее подавить, чтобы друг не о чем не заподозрил, парень, тихо хмыкнув, кивает ему делано безразлично, разворачиваясь и плетясь в сторону своего дома, зная, что Чим идет за ним. Он тоже научится помогать.***
Дверь в спальню Гука открывается, и в неё тихо входит Чимин, который тут же начинает что-то искать в шкафу макнэ, стараясь не привлекать его внимания в принципе от греха подальше. В принципе, тот отвечает ему тем же, исподтишка наблюдая за другом, отмечая, что тот, вроде бы, выглядит уже не так критично, как час назад, когда Гук насильно заталкивал рыжего в ванну. Мальчишка задумчиво разглядывает спину старшего, пока не вспоминает дневной инцидент, и в голову ему не приходит дьявольская идея, которая, определённо, должна помочь хоть чуть-чуть. - Хён, - зовёт он Чимина, и тот оборачивается слегка заторможено, заинтересованно разглядывая хитро улыбающегося друга. - Что? – наивные глаза Чимина лишь сильнее дают понять Чонгуку, что жертва клюнет на удочку. - Хочешь печеньку? – заговорчески улыбаясь, берёт он одну продолговатую вкусняшку, жестом подзывая старшего к себе. Чимин, как и предполагалось, сразу же меняется в лице, немного надломлено улыбаясь. Впрочем, Чонгук и не рассчитывал на то, что удастся сразу же вернуть прежнего хёна. - О, правда? Спасибо большое, Чонгук… и…- только старший тянется за предложенной вкусняшкой, макнэ тут же засовывает её к себе в рот, прямо целиком, и довольно жмурится. Плечи старшего опускаются в разочаровании, он уничтожающе смотрит на наглого мелкого, в голове уже всё кипит из-за нарастающего бешенства от шуток младшего, которые больше напоминают приколы в детском саду, на которые он с легкостью попадается каждый раз из-за своего чрезмерного доверия. Обиженно фыркая, Пак выпячивает нижнюю губу, демонстративно отворачиваясь, и даже на секунду забывает о Юнги, выходя с разочарованным видом из комнаты младшего под его смех, не замечая, как тот аккуратно встаёт и кладёт почти целую пачку печенья на его сложенную на кресле аккуратной стопочкой одежду. Как понимает Чонгук, получая подушкой в лицо сразу же после того, как выходит из комнаты, чтобы найти хёна и помириться, похоже, друг медленно приходит в норму.***
Вечер у Чонгука начинается с приготовления ужина в одиннадцать часов. Чимин, выйдя из душа, в который попал во второй раз после эпической битвы, в ходе которой Гук разрисовал ему лицо мелками, наверняка спросит, «есть что - нибудь пожрать?» , и поэтому ему приходится возиться с едой в такое позднее время. Однако мальчишке плевать на такое неудобство – ему удалось силой – буквально – вернуть на лицо друга улыбку, а это, безусловно, стоило и потраченных сил, и испачканного в тех же самых мелках ковра. Чонгуку раньше не приходилось готовить в это время, лишь потому, что привык кушать до шести, а после лишь перекусывать фруктами. Потому яичница с беконом – тот максимум, на который способен парень после тяжкой ночи, которую он провел за раздумьями о своем предназначенном, и не менее тяжкого дня, в котором к размышлениям о Тэхёни прибавились ещё и думы о том, как помочь другу. Яичница почти готова, и, чтобы внести завершающие штрихи, приподнявшись на носочки, он достаёт с верхней полки приправу, когда за спиной послышался какой-то грохот и неуверенное покашливание. Чонгук почти роняет из пальцев баночку и резко разворачивается на источник звука, тут же бледнея. - Т..Тэхен? – машинально убавив огонь до минимума, мальчишка до побелевших костяшек впивается в баночку, будто бы она может каким-то образом повлиять на ситуацию, - Ты что тут делаешь? - растерянности парня нет предела, и остаётся только удивляться тому, что голос до сих пор ровный, совсем не дрожит даже, хотя внутри взрываются вулканы и бьётся в истерике маленький Чонгук, визгливо крича, что пора уносить задницу. Мальчишка разглядывает Предназначенного, чувствуя, как всё внутри сжимается от больной нежности, которую, Гук думал, он сумел в себе побороть. Тэхён совсем не изменился – что не удивительно, на самом деле - но брюнет жадно, будто бы возможности больше не представится, впитывает каждую чёрточку его лица, каждую складку на явно самолично порезанной кофте, каждый карман на распахнутой куртке. Ему кажется, что Ви сейчас испарится, исчезнет просто-напросто, и Гук не может себе позволить не запомнить. В голове роятся тысячи вопросов. Как Ви мог оказаться в его квартире? Как он зашел? Зачем? Почему, и, главное, для какой цели? Стараясь сделать так, чтобы мозги не разорвались от потока сознания, брюнет, внешне сохраняя почти идеальное спокойствие, облокачивается поясницей о столешницу, поглядывая на рыжего из-под длинных черных ресниц. - Я? Я пришел поговорить...- Ви складывает руки в замок, так же внимательно разглядывая Предназначенного, чувствуя, как неконтролируемая волна нежности поднимается в нём при виде Чонгука в большой футболке с Тоторо и мягких домашних штанах в ромашку. Он плечом опирается о дверной косяк, уверенно скрывая свою неловкость и растерянность, перемешанные с желанием немедленно подойти и обнять мальчишку. Тэхён, на самом деле, думал, что сможет держаться стойко перед младшем, но, только завидев его, тут же растерял всю свою напускную браваду, оставив только желание издавать нечленораздельные звуки и зарыться носом в мягкие волосы Гукки на затылке. Чон недовольно мычит, хмурится, складывает бледные руки на груди дует и без того пухлые губы, сам того не замечая, всем видом показывая, что все еще обижен и не собирается прощать. От такого его вида Тэ хочется кричать от умиления и ещё выть от своей рвущейся по швам выдержке, которой, кажется, вообще нет, ведь в этот момент обиженный Чонгуки напоминает капризного маленького ребенка, которого так и хочется затискать и никогда не отпускать из объятий. - Чонгукки… - мальчишка вздрагивает от того, как нежно произносит его имя старший, и болезненно заламывает брови, чувствуя, что, кажется, вот-вот почему-то разревётся, как малое дитя, - Прости меня пожалуйста, Гукки. Я… Ты знаешь, я же никогда не хотел сделать больно, я… - Сделал, - Чонгук кривит губы, не в силах больше смотреть на старшего, и отворачивается, сглатывая ком в горле, - Так что уходи отсюда. Я не хочу тебя видеть сейчас… Никогда. Мальчишка убить себя готов за свои слова, за то, что добровольно отказывается от Предназначенного, и почти срывается на истерику, когда на кухне повисает тишина, и Тэхён, кажется, ушёл, насовсем ушёл, но. - Ты очень милый, когда злишься, - подойдя к мальчику ближе, Ви обвивает его талию руками, мажа холодным носом по тёплой шее, от которой умопомрачительно пахнет гранатом, и, развернув его в своих объятьях, тянет ближе. - Оглох, что ли? – избавившись от секундного замешательства, Чонгук, вспомнив, как они в первый – и последний – раз расстались, смаргивая подступившие слёзы отпихивает растерянного старшего от себя и снова разворачивается к плите, но уже не так решительно, - Я же сказал. Уходи. Быстро сориентировавшись, Тэ, улыбаясь счастливо и немного безумно, пристраивается сзади Гука и прижимает того к столешнице, руками крепко держа за талию, комкая в пальцах приятную на ощупь ткань футболки. - Я люблю и твоё обиженное лицо тоже, - он осторожно, чтобы не спугнуть, прижимается сухими губами к загривку младшего, от чего тот крупно вздрагивает, - Я очень-очень тебя люблю, Чонгук. -Т..Тэхен! – мальчишка, чувствуя, что от такого близкого контакта и слов краснеет стремительно, как маков цвет, пытается отстраниться, и, когда у него это получается после недолгой борьбы, выдыхает с облегчением, уже обрадовавшись, почувствовав долгожданную свободу, но мечты были безнадежно разрушены: он снова был прижат к этой же столешнице, только уже спиной, -Прекрати, - младший стал отталкивать от себя это настырное существо, смотрящее пристально в глаза и пытающееся обнять ещё крепче, хотя куда уж там. Что на него вообще нашло? - Прости меня, Куки, я виноват, сильно виноват перед тобой, - Чонгук замирает, слыша эти слова, и неверяще поднимает взгляд на Предназначенного, тут же закусывая губу от того, насколько тот выглядит разбитым и потерянным, - Я понимаю это, понимаю, что тебе будет невероятно… Невероятно просто простить меня, наверно, невозможно почти, но я… Я, правда, не хочу тебя потерять, Чонгуки, только потому, что из-за своей слабости не смог быть рядом с самого начала. Я не могу просить о многом, но ты… Ты сможешь дать мне шанс на то, чтобы заслужить твоё прощение? Ты останешься со мной? - в надежде подняв свои карие глаза на брюнета, парень осторожно, боясь спугнуть, проводит рукой по его щеке, наблюдая, как медленно розовеют щечки макнэ, и не может подавить в себе улыбку, - Ты можешь… пообещать мне это? Если кто-то и умеет сопротивляться взгляду Тэхена, то это точно не человек. Ну уж совсем точно не Чонгук. К сожалению, Гуки был именно человеком, и предназначенным Тэхёна – что усложняло процесс отказа в квадрате, и в сопровождении очередного тяжелого выдоха, не в силах больше держать свои эмоции под контролем, он обнимает хена осторожно, совсем робко. Мальчишка прижимается как можно ближе к такому родному человеку, чувствуя, как дрожит хён, ощущая, как по собственному телу разливается тепло, исходящее от старшего, и как намокает футболка на плече, куда кладёт тот свою рыжую голову. - Чонгуки, я тут искупался, есть у тебя тут что-нибудь по… - Чимин замирает в дверях кухни, и, чувствуя, что начинает падать, хватается распаренными пальцами со всё ещё сморщенной от воды кожей за дверной косяк, - Ким Тэхён?!