October, 30

Вот то, что у Гарри Поттера было: известность, распространившаяся по всей планете, любимая девушка, которая не менее пылко отвечала на его чувства, друзья, устраивающие после войны свои собственные жизни, но всё равно помогающие ему. Гарри ценил всё, кроме своей славы. Друзья были ему единственной семьёй – как он мог их не любить? Но единственное, чего он по-настоящему хотел, так это писем. Они приходили ему раз в неделю с неприметной коричневой сипухой, написанные на плотной, наверняка дорогой бумаге ровным красивым почерком. Никто, помимо него, никогда их не видел – ни друзья, ни любимая девушка. Гарри тщательно прятал каждое в тайниках, которые ему показал старый Кикимер. Возможно, из-за этого ореола тайны и нарушений, отдающего родной атмосферой былого Хогвартса, они и казались ему такими желанными. Каждый четверг, день прихода писем, он нервничал с утра и до момента прилёта совы. Ответ он отправлял с ней же, но в воскресенье – птица прилетала с утра, немного отдыхала и отправлялась в обратный путь. По-видимому, достаточно долгий. Установленного времени «прибытия» сипухи никогда не было. Возможно, потому что собеседник Гарри каждый раз находился в разных местах, это в его положении было вполне вероятно. Или же он скрывал тайну переписки от своих спутников, как Гарри скрывал её от своих лучших друзей, что тоже им не исключалось. Последнее из пришедших писем было написано как-то... остро, что ли. Резкие, непривычно размашистые буквы усеивали лист, и Гарри просто не мог заставить себя перестать их перечитывать. Под выписанными буквами «Г.Д.П» было слегка косовато написано прямо на конверте: «Не смей кормить мою сову всякой дрянью, Придурок» Забота о птице была крайне трогательна – Гарри улыбался, читая эти строчки. Сипуха обожала то, что он ей скармливал, всякие крошки от печений и кексов и прочую ерунду. Гарри и сам не знал почему, но хозяина совы это явно раздражало. Делиться причиной он не хотел. Гарри упрямо продолжал скармливать птице «всякую дрянь». На конверте обычно были разнообразные угрозы и оскорбления, но судя по этой записи, «Д.М.» либо слишком устал, чтобы придумывать ему казнь, либо смирился. Плотный лист был сложен втрое, а исписан только с одной стороны. Гарри спрашивал себя, что именно рассказывал ему Малфой – то, что хотел рассказать, или то, что умещалось на одной странице? Это последнее письмо казалось особенно незавершённым. Острым. Вообще-то таким было всё, что касалось Малфоя, что раньше, что сейчас. Он был осколком стекла, хрупким и прозрачным, но способным ранить так, чтобы ты уже не встал, а потом насмешливо сиять кроваво-красными отблесками в лицо поверженному врагу. На самом деле, Гарри не мог представить себе Малфоя в чужой крови. Зрелище было неправильным и страшным, потому что... Потому что Малфой этого не заслуживал. Он не заслуживал смерти, гонений или Азкабана. У него попросту не было выбора, как не было его у самого Гарри. Он понял это со временем, оставшись в одиночестве и вспоминая-вспоминая-вспоминая всё, что случилось с того момента, как на его имя впервые пришло письмо, написанное изумрудными чернилами. И по здравом размышлении пришёл к выводу, что тоже виноват в таком отношении к нему Драко Малфоя, маленького белобрысого мальчика, стоявшего на стульчике в магазине мадам Малкин девять лет тому назад. Несмотря на отчаянную резкость почерка, последнее письмо Гарри нравилось. Оно было искреннее других, хоть Малфой ни разу и не соврал ему за это время. О чём они только ни говорили – о новых веяниях, о власти, о других странах, о приключениях Гарри за время его учёбы в школе, – но они никогда не говорили о войне. Затрагивали, может, но никогда не разговаривали целенаправленно. Казалось, раны были ещё слишком свежими, потери – слишком тяжёлыми, но неосторожно написанное Гарри в письме «мне кажется, мы похожи больше, чем думали раньше» отозвалось совсем не насмешкой со стороны Малфоя. «П. Ты прав. Удивлён, да? Я действительно согласен с тобой, едва ли не впервые за почти десять лет нашего знакомства. Вообще-то, странно, что это заметил ты, а не я. Всю учёбу в Хогвартсе я только и делал, что шпионил за тобой, но не увидел ничего, кроме различий. Хотя, возможно, раньше сходств у нас и не было, зато теперь есть по меньшей мере одно. Мы оба сломлены войной. Ты, конечно, больше меня, впрочем и тут можно поспорить. Не хочу давить на твою несчастную совесть, но у меня до сих пор остались шрамы от твоей Сектумсемпры, представляешь? И по секрету могу сказать, что это не единственное, что у меня осталось на память от распрекрасного Хогвартса. Вот в чем суть: я ненавижу войну. Я ненавижу её всей душой, я ненавижу то, что она сделала со мной. И здесь наше с тобой главное различие: если меня попытаются втянуть в подобное ещё раз, я не раздумывая убью того, кто это сделает, и сбегу. На другой континент, на неизвестные острова – куда угодно, лишь бы дальше от войны и неизбежности. А ты возьмёшь палочку и пойдёшь драться. За страну, за друзей – ты кучу девизов и причин себе найдёшь, чтобы оправдаться, но давай я расскажу тебе то, что я знаю. Ты воин до мозга костей, ██████. Тебе нравится сражаться. Ты делал бы это, даже если бы тебе не противостоял Тёмный Лорд. Клянусь, если бы ты рос не у магглов, если бы ты не встретил рыжих ублюдков раньше меня, если бы мы с тобой подружились, ты с таким же чувством отдавался бы делу Тёмного Лорда. Ты стал бы лучшим Пожирателем Смерти из лучших. Ты в итоге убил бы Тёмного Лорда своими руками и провозгласил бы себя новым. С тебя можно писать бога войны, ██████. Что насчёт меня? Я трус в этом отношении. Я не боюсь смерти или суда (Азкабана немного, конечно, но кто его не боится?), я боюсь даже не самой войны. Лишать людей жизни не так уж страшно – ты не понаслышке знаешь об этом, правда? Я боюсь самого себя. Того, в кого меня превратил Тёмный Лорд с его приспешниками и ваши «Свет и Добро». Если бы на шестом курсе твой святой Дамблдор предложил мне перебраться на вашу сторону и переправить семью под вашу защиту, я бы согласился в ту же секунду. «Это было бы рискованно», – скажешь ты, только вот за меня мог поручиться Северус. В конце концов, существует такая прекрасная вещь, как Непреложный Обет. Я бы выполнял любое требование, я бы даже рыжему ублюдку руку бы пожал, я бы любые насмешки терпел, будь мои родители в безопасности. Я бы сделал это в любой момент, но не когда внизу дерутся Пожиратели смерти, способные убить меня, а потом рассказать всё Тёмному Лорду, чтобы он убил моих родителей. За день, за полдня до этого я бы согласился. Как думаешь, Дамблдор, с его могуществом и легилименцией, с его «ради общего блага», знал об этом? Готов поставить всё, что у меня сейчас есть, что он знал. И вот, что меня бесит в этой ситуации: и сейчас, и будучи, в теории, вашей драной собачонкой, я бы себя ненавидел. Себя и войну, которая в том случае сделала бы из меня безвольное существо, а в этой вселенной слепила монстра. Там, где я сейчас живу, магглы пишут на стенах краской. Знаешь, что написано напротив моего окна? «Монстры создают войну, или война создаёт монстров?» Это работает параллельно. Это нескончаемый цикл. Хотел бы я вернуться в прошлое на двадцать лет назад и пристрелить Тёмного Лорда из-за угла из маггловского оружия. Это то, чего он никогда не принимал в расчёт, к твоему сведению. Маггловское оружие. Ты мог бы застрелить его у нас в Мэноре тогда, будь у тебя при себе пистолет. Его бы даже у тебя не отняли – чем какая-то ерунда, сделанная плебеями, может помешать Великому и Непобедимому Тёмному Лорду? Надеюсь, ты не думаешь, что я изменил своё мировоззрение. Я всё ещё презираю грязнокровок и предателей крови. Но если рассматривать магглов отдельно от нашего мира, то они вполне... неплохи. Изобретательны, я бы сказал. Особенно в отношении оружия, пыток и методов ведения войн. Д.М.» На этом лист заканчивался, словно Малфой сказал всё, что хотел сказать, не больше и не меньше. Только вот это окончание не нравилось Гарри – натянутая, звенящая нота, долгий звук, который вдруг резко прервали, придавив струны пальцами. Эта неокончательность его раздражала. Ему хотелось увидеть, как Малфой пишет письмо. Ночью, подсвечивая себе Люмосом и закрываясь, чтобы родители не заметили? Днём, в каком-нибудь маггловском кафе? Хотя это было уже глупостью – Малфой не стал бы ни сидеть в таком кафе, ни писать там пером, это бы привлекло внимание. Гарри одновременно хотел и не хотел встретить Малфоя. С одной стороны, все эти письма были в определённой степени интимны – особенно последнее, конечно, – и видеться с человеком, которого ты помнишь врагом и который знает о тебе так много, безумно странно. С другой, Гарри невероятно хотел вербального спора, чтобы его обозвали поганым полукровным ублюдком и высказали всю правду в лицо. Гарри не мог честно признаться даже самому себе, что скучает по Драко Малфою, но так и было. Он чертовски, дьявольски сильно скучал. *** М. Во-первых, хочу отметить, что ты очень мило замазал чернилами моё имя, спасибо большое. Правда, если эти письма найдут те, кто хорошо знает кого-нибудь из нас, они всё равно догадаются. Во-вторых, мы ведь ещё не говорили о войне. Теперь я понимаю, почему: ты искренний, когда бесишься. Как и я, да? Признайся, тебе нравилось раздражать меня так же сильно, как мне тебя. Если я пытаюсь вспомнить Хогвартс-без-Волдеморта (научись уже писать его чёртово имя), то у меня перед глазами пейзажи, мои друзья и твоё злое раскрасневшееся лицо. Честно тебе говорю. Я сам от себя такого не ожидал. Как ты уже наверняка догадался, я снова буду с тобой спорить. Я не воин, Малфой. Я пацифист. Я ненавижу войну как раз за то, что ты выкинул из своего списка, – за смерти, страдания и боль других людей. И мою собственную. Ты знаешь, что у меня никого нет, кроме моих друзей. Они – моя семья, и терять их было чертовски больно. Я ненавижу войну за потери: плевать, что она сделала со мной, я могу это перенести и выдержать, я могу пережить даже смерть, но они – нет. Я ненавижу чужие страдания. Твои страдания в том числе. Обменяемся секретами: ты снишься мне в кошмарах. Истекающий кровью на полу, смотрящий невидящими глазами в потолок. Мёртвый ты. Иногда я думаю, что это может стать моим боггартом. Не дементоры, не Волдеморт – ты, умирающий от моей руки. Признаю, я убивал людей. Но тогда было так презираемое тобой военное время. Все, кто был не на моей стороне, казались мне деревянными фигурами, преграждающими путь. Либо сжигаю манекены, либо отказываюсь от своей цели. Как ты понимаешь, отказаться от своей цели я не мог. – Что ты пишешь? – тихо спросила Джинни, и Гарри вздрогнул от неожиданности. Он даже не заметил, как она пришла. Она была в своей «домашней» одежде, в какой ходила у него, когда оставалась на ночь. Сегодня была суббота. Завтра утром должна была прилететь сова, чтобы забрать его письмо, адресованное Драко Малфою, а он не имел возможности его дописать. Обычно Гарри вообще успевал убрать все намёки на то, что он с кем-то переписывается. Он отложил бумагу в сторону, невербальным заклинанием – натренировался, пока сидел без дела – высушив чернила, и тут же сложил лист втрое, подразумевая, что показывать ей ничего не станет. – Письмо одному знакомому, – Гарри терпеть не мог врать Джинни: он же любил её. Говорить полуправду было рискованно, потому что девушка была очень и очень упорной. Если бы она решила узнать, что это за таинственный знакомый, она бы выяснила это. Но не говорить же ей, что он переписывается с Драко Малфоем, устраивая таким образом обоим бесплатную внештатную психотерапию. – Какому? – Джинни наклонила голову к плечу, и солнечные пряди от этого движения переливались, словно были золотыми. Гарри улыбался. Его распирало от счастья и тепла, когда он видел её, такую красивую и искреннюю. – Ты его не знаешь, – Гарри потянулся к ней. Целоваться с Джинни, не прячась по углам от учителей и факультета, до сих пор казалось каким-то странным, почти невозможным чудом, хотя с того момента, как они закончили школу, прошло немало времени. Она смотрела на него с невыразимой любовью и заботой. Никто другой не смотрел так на него – как он мог не отвечать на это? Коротко поцеловав его в лоб, девушка зевнула и потянулась, отстранившись: – Тогда я иду спать, а ты сиди и дописывай свои таинственные письма, – шутливо проворчала Джинни, уходя в спальню. Гарри фыркнул ей в спину, но как только она закрыла дверь, он посерьёзнел и развернулся обратно к столу. Писать Малфою было довольно... тяжело. Это и правда было похоже на сеанс психотерапии, хотя если бы он об этом заикнулся, Малфой поднял бы его на смех. Гарри не взяли в Аврорат, потому что теперь там был новый пункт «психическое состояние», и он не прошёл отбор. Кингсли его утешил: оправишься от произошедшего и попробуешь ещё раз. Нет, мы, конечно, знаем, что ты Мальчик-Который-Выжил, но и ты нас пойми. Нам не нужен Мальчик-Который-Поехал-Крышей-И-Убил-Полдюжины-Человек. Гарри смирился. Он решил не пытаться больше пойти в Аврорат – в его жизни и так было слишком много тёмных волшебников и просто уродов. Возможно, ему стоило заняться чем-то более мирным и не таким выматывающим. Гарри до сих пор не придумал, чем именно. Чем могут заниматься волшебники-герои, когда им двадцать лет? Рон и Гермиона устраивали свою жизнь. Они поженились ещё год назад и купили небольшой дом недалеко от Норы. Сначала Гермиона хотела, чтобы их свадьба была одновременно со свадьбой Гарри и Джинни, это было бы красиво, но Гарри тогда криво улыбнулся и попросил подождать, когда он станет адекватнее. Судя по тому, с каким трепетом он каждый раз выписывает на конверте «Д.М.», уже никогда. *** «Тебя тяготит твоя слава» Гарри перечитывал это короткое предложение, этот факт, эту констатацию. Он никогда не скрывал своего отношения к известности, но написанное рукой Малфоя это выглядело приговором. «Ты почти не появляешься на публике. Не знаешь, чем себя занять?» Острые, резкие слова приносили одновременно успокоение и неприятное чувство в груди. Малфой видел его насквозь. Малфой, несмотря на все их отличия, понимал его так, как ни один из друзей не мог. Когда Гарри рассказывал ему о войне, он не думал, что будет так. Он не думал, что Малфой станет выражать почти заботу, почти участие, прикрытое подколками и насмешками. Джинни не может так, – вдруг пришло в голову Гарри, и через секунду он встряхнулся. Сравнивать любимую девушку и бывшего школьного врага? Гарри машинально схватил перо. Перебирая его в руках, он размышлял о неправильности своих рассуждений и только кинув взгляд на бумагу понял, насколько всё плохо на самом деле. Драко, где ты сейчас? Гарри даже не помнил, когда написал это. *** «В том туалете я думал, что умру. Я чувствовал, как из моего тела вытекает кровь, вытекает жизнь. До этого никогда не думал о том, что могу умереть от ран, как обычный маггл. До этого я адски боялся смерти. Тёмный Лорд угрожал убить меня и мою семью, если я не справлюсь. Но когда я лежал в луже воды и крови, а надо мной на коленях стоял ты, такой изумлённый и отчаянный, я решил, что смерть – это не так уж страшно». *** Некоторые из Пожирателей Смерти так и не были найдены, и если раньше их тщательно разыскивали, то сейчас почти нет. Впрочем, Гарри никогда и не надеялся на Министерство Магии – вспомнить только, как они пытались найти Сириуса, который прятался у них под носом. Он почти не читал газет, которые исправно приходили каждое утро, но сегодня его привлекла огромная чёрно-белая фотография на первой полосе. Равнодушного, презрительного Драко Малфоя держали под скованные руки двое мракоборцев. Он не выглядел подавленным, наоборот, насмешливо смотрел в камеру и иногда чуть заметно ухмылялся. Авроры тащили его куда-то из машины, и всё это казалось каким-то сюрреалистичным. Но это была чёртова реальность. Заголовок торжественно возвещал: ДРАКО МАЛФОЙ БЫЛ ПОЙМАН ВО ФРАНЦИИ стр. 2 Гарри резко распахнул газету на второй странице, едва не порвав бумагу. Там была другая фотография: Малфой в окружении множества репортёров и целого отряда мракоборцев, стоял, гордо задрав подбородок. Скулы у него торчали так, словно он все эти годы жил впроголодь. Всё было таким нечётким и размытым, что Гарри не мог прочитать эмоции по его лицу.

«Усилиями французских мракоборцев был пойман один из известнейших пособников Того-Кого-Нельзя-Называть – сын Люциуса Малфоя, Драко Малфой. Как всем хорошо известно, после знаменитой Битвы за Хогвартс большая часть Пожирателей смерти была либо убита, либо взята в под стражу. Но также оставались и те, кто сбежал, и одними из таких Пожирателей была чета Малфоев. Их наследник, сейчас двадцатилетний Драко Малфой, ещё будучи подростком был вовлечён в планы Того-Кого-Нельзя-Называть так же сильно, как и его родители, тётя – Беллатриса Лестрейндж и крёстный Северус Снейп, впоследствии оказавшийся тайным агентом Ордена Феникса. Как стало известно нашей газете из проверенного источника, именно из-за него в год смерти Альбуса Дамблдора пострадали Кэти Белл и Рональд Уизли – девушка была проклята с помощью ожерелья, а юношу отравили напитком. Помимо этого, Драко Малфой помогал проникновению Пожирателей смерти в Хогвартс, и, как выяснилось, был участником событий на Астрономической Башне. Аврорат пока ещё не делал официальных заявлений на этот счёт. Всё ещё продолжается следствие, по итогам которого пройдёт суд, который и решит судьбу одного из отъявленных Пожирателей смерти. Между тем, Люциус и Нарцисса Малфой всё ещё находятся в розыске. Собираются ли они каким-либо образом помогать своему сыну?»

Гарри откинулся на стуле и закрыл глаза. Мог ли он со своим «посттравматическим стрессовым расстройством», который ему диагностировали после попытки пойти работать в Аврорат, вступиться за Малфоя? То, что мог и хочет было понятно, но примут ли его слова всерьёз? И к тому же, что за «проверенный источник» есть у «Ежедневного Пророка», который знает то, что было известно разве что членам Ордена Феникса? Или же они решили не скрывать преступлений Драко, но не говорить о его помощи? Внутри разгоралась злость, не напоминавшая о себе уже давно. Подростковая, максималистская злость, которая никого и ничего не желала слушать. После победы над Волдемортом Гарри какое-то время испытывал желания и эмоции, но потом его накрыла какая-то апатия. По большей части оживляли его только письма Малфоя, и оказаться без них казалось чем-то жутким. Его арест дал возможность Гарри дышать свободнее. Дал возможность снова испытывать эмоции. Гарри снова посмотрел на фотографию Малфоя в газете. На секунду ему показалось, будто взгляд Драко беспомощно метнулся к нему, но этого не было. Малфой не ожидал спасения. Гарри хотел его спасти. *** «Мне нравится наблюдать за людьми. Они все одинаковы, они такие... живые. Спешат на работу, с работы, выгуливают своих мерзких детей, дышат, смеются, плачут. Живут, проще говоря. Я не чувствую себя живым, и это меня пугает. Я чувствую себя пустым, человеком-с-другой-стороны. Почти привидением. Меня не интересует то, чем увлечены все они, будь они магами или магглами. Они не думают, не изматывают себя, им вряд ли снятся ошибки прошлого, а я утопаю в этом и понятия не имею, как спрятаться. Они такие живые, ты просто не представляешь» *** Пробиться к министру Кингсли оказалось сложно даже для Мальчика-Который-Выжил, но Гарри справился. Ему нужен был этот разговор и это разрешение, иначе он заберётся в Азкабан самостоятельно и вытащит оттуда Малфоя. Он старался не думать о том, из чего вообще исходит его решимость. – Случилось что-то такое, о чём я должен знать? – серьёзно спросил министр, кладя сцепленные руки на стол, и Гарри несколько секунд молчал, пытаясь собраться с мыслями и не выставить идиотом ни себя, ни Малфоя. Это и правда было труднее, чем казалось. – Не совсем, – он поднял голову, твёрдо глядя Кингсли в глаза. – Мне нужно встретиться с Драко Малфоем. – С Драко Малфоем? – помрачнев и нахмурившись, переспросил министр, и Гарри порадовался, что тот не стал просить повторения просьбы. Он представлял, как идиотски это звучит – на самом деле довольно глупо. – Зачем? – Поговорить, – коротко ответил Гарри, в ту же секунду понимая, что ему не достать официального разрешения. Кингсли будет против странных переговоров с бывшим врагом. Да и Министерству пора сделать вид, что оно что-то делает – после такого громкого заявления оно обязано засадить Малфоя в Азкабан. – О чём? – ровно поинтересовался бывший аврор, и Гарри с трудом сдержался от закатывания глаз. Просто и мирно у него не получалось, но сражаться – с кем угодно – отчаянно не хотелось. С обречённой ясностью пришла и другая мысль: он не может не сражаться за близких себе людей, а Драко умудрился стать таким человеком, просто переписываясь с ним раз в неделю. – Он спас мне жизнь, причём не один раз. Я должен хотя бы сказать ему... спасибо, – ложь неприятно сжимала горло. Гарри не был уверен, что на лице у него всё также прочно сидит маска спокойной отчуждённости – потому что он не умел врать, и был слишком эмоционален, и совершенно не был отчуждён. – Он спасал тебе жизнь? – Кингсли выглядел не удивлённым, скорее, ещё более мрачным. Неужели все вокруг знали только о том зле, что совершил Малфой, и не подозревали о том, что только благодаря ему Гарри вообще дожил до Битвы за Хогвартс? Он вдруг понял, что едва ли не единственный человек во всей стране, кто знает о событиях в поместье Малфоев и в Лесу, и на самом деле единственный, кто трактует их именно как добродетели Драко. – Да, несколько раз, – уверенно подтвердил Гарри, после чего почувствовал на себе осторожный, липкий взгляд, похожий больше на неприятное касание. Кингсли изучал его – ему нужно было осудить Малфоя, засадить его в Азкабан лет на десять. Скорее всего, конфискуя всё семейное имущество, которое незаметно растечётся по верхушке Министерства. Гарри было противно, но сделать он ничего не мог. – Ты точно знаешь, что он тебя спасал, или это могло быть внушением или... случайностью? – почти небрежно поинтересовался министр, и юноша едва сдержал рвущееся наружу ругательство. Если он попытается дать показания, его тут же посчитают невменяемым, а воспоминаниями – поддельными, это ясно. Был, конечно, ещё путь, рискованный и трудный. И другой, включающий в себя нападение на Азкабан, но Гарри, и правда, этого не хотел. – Я просто хочу поговорить с ним, мне больше ничего не нужно, – бесстрастно повторил он, и Кингсли, кажется, ему поверил – неприятная липкость, почти презрение исчезли из глаз, словно их и не было. Министр сделал вид, что задумался, хотя Гарри прекрасно понимал, что всё уже решено. – В пятницу, в два часа тебя устроит? – записал мужчина что-то у себя в блокноте и поднял взгляд на юношу перед собой. Гарри только кивнул, молча встал и ушёл, не прощаясь. Ему казалось, если он ещё откроет рот, то в него проникнет могильная, сырая гниль. И дело было совсем не в неприятном взгляде Кингсли – этой мерзостью пропиталось всё Министерство. Он не хотел выносить это оттуда или вариться в этом котле. *** «Ты не представляешь, как я тебя ненавидел. Даже сильнее, чем ты меня, потому что у тебя были другие заботы – Тёмный Лорд, Турнир, василиск, что угодно. А для меня важнейшими вещами были семья, учёба и твои проблемы. Я обожал устраивать тебе всякие гадости, пусть некоторые из них и проваливались. Ты так невероятно меня бесил, до этого я даже не думал, что такое возможно. Сейчас мне плевать. Мне так невероятно, откровенно плевать – не знаю, почему я не думал так раньше. Почему я не мог просто забить на тебя, на некоторые аспекты собственного воспитания и быть тем, кто я есть? Возможно, мы могли бы дружить. Я так устал от ненависти. Я так устал от презрения – но, встреть ты меня, ты бы не понял этого, потому что я продолжил бы пинать тебя в самые болезненные места почти по привычке. Это действительно моя привычка, кажется, единственная константа, что осталась у меня в жизни. И почему это именно ты? Я не понимаю». *** – Вовремя, – хмыкнул министр, мельком оглядывая по-маггловски одетого Героя. Он пришёл ровно в два, хотя до этого всю чёртову ночь не спал, думая, и думая, и думая о встрече со своим бывшим школьным врагом. – Малфоя держат в Азкабане до слушания, но для встречи его оттуда вытащили. У тебя будет полчаса, без свидетелей. – Хорошо, – это было даже отлично, потому что Гарри сомневался, что сможет свободно говорить с Малфоем в присутствии других лиц. Кингсли посмотрел на него и решил не объяснять своё... добродушие. Гарри прекрасно понимал, что они будут наедине только из-за того, что все подвиги Драко нужно скрыть. Гарри терпеть не мог лгать и играть грязно, но нынешний момент был слишком важным, чтобы оставаться верным своим принципам ценой жизни почти что друга. – И ещё одно. Ты должен отдать палочку, – со вздохом, сделавшим его неожиданно живым, сказал Кингсли, подходя к одной из тёмных дверей – встречу с Пожирателем смерти министр устроил в помещениях, которые не использовались годами. Тех самых, где его судили за использование Патронуса перед пятым курсом. Гарри не понял, когда его пальцы сжались на потеплевшем дереве, и с трудом заставил себя расслабить руку. – Он в наручниках? – сдерживая злость, спросил он. Кингсли молча кивнул, и Гарри протянул ему свою палочку, держась за неё, словно утопающий. – Дайте мне ключ. Он всё равно не сможет пользоваться магией. Министр снова окинул его оценивающим взглядом, словно сомневался, сможет ли Поттер, победитель Волдеморта, остановить бывшего Пожирателя смерти, если тот решит отбиваться. Помедлив несколько секунд, он достал массивный старый ключ и, забрав палочку, вложил его в руку Гарри. – Полчаса, – повторил Кингсли и взмахом собственной палочки открыл запертую дверь. Гарри шагнул вперёд, чувствуя, как ключ неприятно впивается в ладонь, и услышал сзади щелчок замка. Это был не зал суда. В не слишком просторном помещении стоял один стул с высокой спинкой и явно неудобное кресло, в которому волшебными цепями был прикован Малфой. Сердце Гарри подскочило едва ли не до глотки, когда он увидел склонённую белую макушку. Запоздало стало страшно, как будто Малфой мог обдать его сейчас ледяным презрением и сделать больно. Хотя он и правда мог. Драко поднял голову, исподлобья глядя на посетителя, и на лице у него проскользнуло искреннее изумление. Наверное, он не ожидал, что его «друг-по-переписке» придёт на встречу – может, он думал, что Гарри Поттеру будет стыдно признаваться в общении с Пожирателем. Они не сказали ни слова, пока Гарри открывал тугие наручники, с трудом ворочая ключ в замке. Он мельком, короткими взглядами пытался разглядеть Малфоя, а тот упорно не смотрел в его сторону, отводя взгляд. Драко был ещё бледнее, чем Гарри его помнил. Впалые щёки покрывала светлая щетина, скулы заострились так, что ими можно было что-нибудь резать. Под глазами образовались яркие синяки – его и так мучали кошмары, что было с ним в Азкабане? Тонкие губы высохли и растрескались, но Малфой их не облизывал. Гарри поймал себя на желании помочь ему в этом, но тут же себя одёрнул. В вороте невзрачной тюремной кофты мелькали острые ключицы, а запястья показались совсем уж тонкими. Он что, и правда не ел нормально всё это время? Гарри размотал длинную цепь, обвивавшую Малфоя, словно тот был сумасшедшим или бешеным, и сел на стул напротив. Драко несколько секунд растерянно смотрел в пол, неуверенно повёл плечами, а потом наконец поднял глаза. – Поттер, – в голосе не было таких привычных раздражённых ноток, скорее, непонимание. Но не удивление. Гарри не знал его, несмотря на все их письма, по крайней мере, в данный момент. Малфой же наверняка читал его как открытую книгу с единого взгляда. Гарри всегда был искренним. – Привет, – почти осторожно поздоровался он, и Драко как будто отмер. Он потёр краснеющие запястья, а потом легко встал, разминая затёкшие мышцы. Во взгляде пропала какая-то затравленность, наверняка вызванная пребыванием в Азкабане. Малфой выглядел почти так же, как раньше, в школьные времена, разве что маска презрения словно съехала. – Это неожиданно, – облизывая, наконец, свои несчастные губы, признался Малфой. Он слегка хмурился, может быть, пытаясь просчитать последствия этой встречи. – Зачем ты здесь? Гарри удивлённо на него уставился. Малфой вёл себя так, как будто был хозяином положения, а не пострадавшим. Возможно, это была его защитная реакция. Или же он знал, как вылезти из этой ямы. – Ну, – нерешительно начал Гарри, разглядывая серые глаза и отливающие фиолетовым синяки, и вдруг понял, что Драко боится чего-то. Чего-то, что мог сделать сейчас Мальчик-Который-Выжил. – Хочу посоветоваться, как выбить для тебя оправдательный приговор. Малфой выглядел таким изумлённым, что Гарри не сдержал облегчённой усмешки. И Драко нерешительно дёрнул углом губ в ответ. *** Гарри, зная, как отреагируют друзья на его деятельность по защите Пожирателей смерти (точнее, только одного и самого раздражающего), ограничил доступ на дом на площади Гриммо всем, от Невилла до Джинни. Единственным человеком, с которым он общался, была Полумна Лавгуд, которая неожиданно его поняла и согласилась помочь. Малфой почти никогда не задевал её, хоть его отец и участвовал в той бойне в Министерстве на пятом курсе. Она единственная из окружения Гарри могла быть относительно беспристрастной. Её отец всё ещё выпускал «Придиру». Непонятно, почему люди не потеряли уважение и доверие к журналу, но Гарри собирался бессовестно этим воспользоваться, устроив в прессе шумиху. Всё-таки слава Героя Британии иногда бывала полезна – общественность просто не может не прислушаться к его мнению и свидетельским показаниям. Тогда ни один суд не посмеет оставить Поттера в стороне от дела, иначе поднимется вой. Гарри надеялся, что и среди чистокровных тоже. Писать статьи самостоятельно он не решился, звать журналиста вроде Риты Скитер было глупостью, но Полумна помогла и тут. Как оказалось, она тоже могла писать статьи. Каждое предложение было невероятно убедительным, и Гарри сомневался, что в этом была его заслуга. Это было даже не интервью, а почти рассказ. «Многие читатели задумаются, зачем Мальчику-Который-Выжил защищать бывшего Пожирателя смерти. Гарри, скажи, почему ты считаешь его невиновным? – Однажды я видел на стене надпись, где спрашивалось: «Монстры создают войну, или война создаёт монстров?». Я размышлял над этим очень долго и пришёл к выводу, что оба этих процесса идут одновременно. Драко Малфоя насильно принудили участвовать в деятельности Волдеморта, угрожая его семье. Любой из нас поступил точно так же, окажись он в подобной ситуации. У него просто не было выбора, как его не было у многих моих друзей и меня самого. Только его метания, его неуверенность в правильности поступков его семьи спасли меня и позволили дожить до Битвы за Хогвартс. Я не думаю, что мы имеем право судить Драко Малфоя за то, в чём он не виноват». *** НЕОЖИДАННЫЙ ИСХОД ДЕЛА ДРАКО МАЛФОЯ Поимка Драко Малфоя, известного Пожирателя смерти, чрезвычайно нашумела в прессе. Но никто не ожидал дальнейшего развития событий: статей с интервью Гарри Поттера, в которых он защищал своего бывшего врага. Благодаря глубокому уважению и благодарности, которые мы испытываем к Герою, общественность изменила своё мнение о Малфое и почти принудила Визенгамот учесть его свидетельские показания на суде. Этот самый долгожданный суд прошёл вчера, взбудоражив многих людей. Заседание было закрытым, но по словам надёжного источника, показания Гарри Поттера произвели фурор. Мы не сомневаемся, что только его вмешательство привело к такому приговору. Заседание длилось несколько часов. Приговор, вынесенный Драко Малфою, поразил всех: два месяца в Азкабане, без права досрочного освобождения. Многие считают это несправедливым: одни утверждают, что он заслуживает более сурового наказания, другие же принимают сторону Гарри Поттера, напоминая, что Малфой действовал на стороне Сами-Знаете-Кого по принуждению. Этот нашумевший процесс ещё долго будет будоражить умы людей. Судьба наследника Малфоев интересует общественность, и споры утихнут ещё нескоро. Но на данный момент мы не можем дать никаких однозначных оценок этой ситуации. («Ежедневный пророк», 18 мая 2001) *** «Не думаю, что мы могли бы дружить, Малфой. По крайней мере, мои друзья были бы против – ты столько раз их обижал, они это помнят. Хотя мы делали гадостей не меньше. Даже если бы можно было забыть об этом, то они всё равно бы не приняли тебя. Ты слишком резкий, острый для них, в Гриффиндоре не принято жалить словами. Это слишком уж слизеринская черта. Я был бы не против общаться с тобой и дальше, но ты не написал мне ни одного письма с тех пор как вышел из Азкабана. Я мог бы послать свою сову, конечно, но сомневаюсь, что ты был бы рад этому напоминанию. Возможно, тебе самому угрожает опасность от переписки с Гарри Поттером, который вступился за тебя на суде. По крайней мере, ты можешь сказать им, что обманул меня. Или же ты просто не хочешь больше общаться со мной, я не удивлюсь. Я понимаю. Правда понимаю. Но от этого не становится легче» *** Гарри не отправил ни одного письма за те четыре месяца, что Малфой был на свободе. Он даже помирился с Джинни и друзьями за несколько недель отчуждения – они его поняли, потому что до сих пор были уверены в его посттравматическом стрессе. Гарри не переубеждал их. Лучше пусть все будут уверены, что он не совсем адекватен, чем узнают, что он влюблён в Драко Малфоя. Он смог это признать и был бы горд собой, если бы не огромная куча появившихся из-за этого осознания проблем. Маггловский мир был намного более продвинутым в этом отношении. Гарри изучил кучу всего, чтобы убедиться, что он не сумасшедший и не больной. Любить одновременно и девушку, и парня казалось ему странным, пока он не узнал из книг о таком понятии, как «бисексуальность». Гарри не был уверен, что он именно такой, потому что никогда раньше не обращал внимания на мужчин в этом плане. Раньше – даже на Малфоя. Гарри писал ему письма, выплёскивая всё. Тоску, одиночество, раздражение на Джинни или же нежность к ней, заботу о Драко, волнение. Он жёг бумагу каждый вечер, стирая все следы своего практически безумия, но иногда ему казалось, что это только усиливает его влюблённость. Ни одно письмо не покинуло его дома. Гарри отчаянно скучал по их переписке. Тридцатого октября он завтракал в одиночестве – Джинни сегодня ночевала в Норе, готовя с остальными Уизли какой-то особенный праздник по случаю Хэллоуина. Гарри, до сих пор застрявший своей апатии, собирался прогуляться и, может быть, сделать себе подарок. Он давно думал о большом чёрном псе, которого можно было бы назвать Бродягой. Воспоминания о Сириусе разгоняли мерзкое и сырое равнодушие, поселившееся внутри. Неприятный стук в стекло заставил его вздрогнуть и резко поднять голову. Гарри со стуком поставил стакан с чаем, чувствуя дрожь внутри – за окном сидела до боли знакомая сипуха, к лапке которой было привязано крошечное послание. Удивительно, что руки у Гарри не тряслись, пока он отвязывал записку – он ведь ожидал от себя чего-то такого, когда представлял себе письмо Малфоя или встречу с ним. Едва не порвав клочок бумаги, Гарри быстро развернул его. До боли знакомым ровным почерком там было выведено: «Площадь Гриммо, 2 pm». Внутри что-то до боли приятно ёкнуло, а в горле мгновенно пересохло. Первым порывом было рвануть на улицу в ту же секунду, но Гарри сдержался, ограничившись отчаянным взглядом на часы. Те неумолимо показывали четверть одиннадцатого, и он шумно выдохнул, сдерживая обречённый стон. Гарри всегда был человеком действия, и Драко прекрасно об этом знал, он вообще знал его, как облупленного. Со стороны Малфоя было жестоко заставлять его ждать, накручивая себя до бесконечности. Но он ведь даже не подозревал о том, что именно испытывает к нему Гарри Поттер. Гарри понятия не имел, хочет ли он, чтобы Малфой узнал, или нет. *** Когда Гарри вылетел из дома за пять минут до назначенного срока, он мгновенно заметил белые волосы. Драко спокойно сидел на лавочке, не собираясь сбегать или просто опасаться. Он странно смотрелся безо всякой мантии, но затянутый в чёрное маггловское пальто. Его как будто вырезали из довольно глупой несбыточной мечты Гарри и всунули в реальный мир. Сердце, как и в другую их встречу, предательски подскочило к горлу, но он подошёл к Малфою уверенным шагом. Если бы он ещё испытывал эту самую уверенность. – Привет, – чувствуя себя неуютно и совершенно нелепо, произнёс Гарри, и Драко резко вскинул голову. Гарри только сейчас заметил лежащего у него на коленях белого котёнка, но удивиться не смог. Он помнил письма Малфоя наизусть, и в одном из них тот говорил, что любит кошек. Это смотрелось очень странно и немного идеалистично – если бы сейчас кто-то помимо Гарри видел это, они бы не узнали бывшего Пожирателя смерти. – Поттер, – Драко усмехнулся с незлой насмешкой (Гарри честно старался не смотреть на его губы, но не мог). В прищуренных серых глазах не было таких привычных колкости и остроты, только опасливая настороженность. Гарри понимал её, как понимал и молчание Малфоя на протяжении нескольких месяцев. – Ты хотел поговорить? – спросил он, присаживаясь рядом. Драко посмотрел на него, а потом опустил взгляд на котёнка и рассеянно его погладил. Гарри неотрывно следил за тонкими пальцами, не в силах оторваться от этого зрелища. Котёнок мурлыкал и вытягивался под руками Малфоя, и он с каким-то идиотским мазохизмом подумал, что делал бы на его месте то же самое. – Да, – звук голоса привёл Гарри в чувство. Драко покусывал нижнюю губу, собираясь с мыслями, а Гарри чувствовал, как понемногу сходит с ума и невольно любовался им. Гладко выбритый, аккуратный, ни капли небрежности в облике. Хотелось чего-то непонятного, но интимного, такого, на что Малфой никогда в жизни не согласится. Такого не было с Джинни, такого вообще ни с кем не было. Ни рычащего монстра где-то внутри, ни чего-то похожего он не ощущал – только что-то немного усталое, привычное, светлое, прохладное. Гарри не мог описать этого, все слова разбегались, когда он пытался. Оно казалось правильным, и это единственное, что он понимал. – Спасибо, что помог мне, – наконец, сказал Драко, и Гарри слегка несмело улыбнулся в ответ, открывая рот. Малфой торопливо добавил, рассеянно глядя в пространство. – Я хотел поговорить насчёт нашей переписки. – О, – Гарри почувствовал, как внутри всё предостерегающе напряглось. – И что с ней? – Мы можем не общаться больше? – Драко уже не отводил взгляд. Он смотрел Гарри в глаза, открыто и немного устало. Гарри растерянно посмотрел на его приоткрытые губы и почти беспомощно нахмурился: – Почему? Он мог понять, на самом деле мог, но так этого не хотел. Он был влюблён, как последний глупый третьекурсник. – Я скоро женюсь, – Драко опустил взгляд и не смотрел на него, и голос его звучал очень странно, неровно, как острое стекло. У Гарри внутри неприятно жгло, словно эти слова отпечатывались в его груди. В ушах слегка зашумело, но не сильно. Он тряхнул головой. – Не хочу скрывать от неё... что-либо. – Ты любишь её? – сорвалось с губ машинально, и Гарри мгновенно пожалел о том, что открыл рот. Драко рассеянно погладил котёнка. На его тонком пальце поблескивало серебряное кольцо. В животе Гарри похолодело – такой знакомый признак нехорошего предчувствия. Драко несколько секунд бездумно разглядывал животное, а потом повернулся к Гарри и легко, светло улыбнулся: – Разумеется, я люблю её, Поттер, – он выглядел как обычно с этой своей маской, под которой Гарри никогда не мог разглядеть настоящих эмоций. Даже если бы... если бы Малфой врал, как ему того безумно хотелось, то был в этом невероятно, слишком уж талантлив. Нечитаемый взгляд, привычная насмешливая усмешка (он так хотел бы смять её губами, но теперь не имеет никакого права – и никогда не имел), выверенный и точный образ. Гарри сглотнул неприятный комок в горле и постарался выдавить хотя бы относительно искреннюю улыбку. – Мои поздравления, – голос был неровным, как и у Драко несколько минут назад. Тот внимательно всмотрелся в его лицо – Гарри на секунду подумал, что Драко сможет прочитать всё, все его чёртовы чувства, и ничего объяснять не придётся. Но Малфой снова повернулся к котёнку, возмущённому паузой в почёсываниях и покусывающего ладонь. Драко гладил кота, Гарри сидел рядом с ним и одновременно бесконечно далеко, между ними лежала тишина. Малфой не стремился избавляться от его присутствия, но и не поднимал взгляда, и Гарри уже сам чувствовал эту повисшую между ними неуместность. Ему не было хода в мир Драко Малфоя. Стена, которую они оба так упорно рушили сотней писем, снова поднималась между ними. – Как ты его назовёшь? – бесцветно поинтересовался Гарри, движимый одним лишь желанием – услышать голос Драко в последний раз. Надышаться им, насмотреться на него на всю оставшуюся жизнь, потому что Малфой не позволит больше приблизиться. – Не знаю, – негромко фыркнул тот, позволяя котёнку царапать пальцы. В его лице вдруг проявилось что-то упрямое, и он добавил с какой-то странной насмешкой: – Может быть, Избранным. Драко ухмылялся и хмурился одновременно, и Гарри хотелось провести пальцем меж его бровей. Гарри поднялся. – Тогда... прощай, Драко? – интонация получилась вопросительной и почти жалкой, но он не жалел. Малфой вскинул голову и посмотрел ему в лицо, не обращая внимания на протянутую руку. Несколько повисших в тишине секунд – Драко рассматривал его своими невозможными глазами, и Гарри совершенно не мог прочитать его эмоций. Ему чудилось что-то насмешливо-тёплое, но наверняка только чудилось. Драко протянул ладонь в ответ, не отрывая взгляда. Она была сухой и явно замёрзшей, но только прохладное прикосновение кольца как будто обожгло Гарри. – Прощай, – Малфой кивнул и снова вернулся к созерцанию котёнка. Гарри неуверенно развернулся и направился к дому. Он старался не делать резких движений. В груди у него была полная чаша эмоций, и он совершенно не хотел расплескать её. Он заставил себя не оборачиваться, потому что это было жалко. Когда он выглянул из окна, поддавшись последней слабости, Малфой уже аппарировал вместе с подобранным котёнком.