***
Стив возвращается ранним утром на третий день, не позвонив и не предупредив Барнса, а потому тихо — очень тихо — открывает входную дверь, сгружает с плеч огромный рюкзак и щит, оставляя их рядом с обувной полкой, скидывает обувь и куртку. Ему чертовски хочется в душ, пить, есть, и отрубиться часов на двадцать, но он идет прямиком в их спальню и застает Джеймса, спящего на «его» половине кровати, обнявшего подушку Стива, и не сдерживает счастливую улыбку и свои руки. Но Джеймс все еще суперсолдат, который, если подкрасться к нему спящему, уткнет тебя мордой в матрас и заломает руки за спину еще до того, как ты успеешь ойкнуть. Даже если ты — другой суперсолдат. Да, не то чтобы у них было много романтических моментов ранними утрами без курьезов. Стив все же рискует и, мягко опустившись на колени у кровати, запускает руки под задравшуюся во сне футболку Джеймса. Роджерс практически ложится на спину любимого мужчины и добирается пальцами до его ребер, когда слышит сонное ворчание и видит, как дрожат его ресницы перед тем, как нехотя подняться. Барнс жмурится, мгновение крутит головой, поднимая ее над подушкой, с отпечатком от наволочки на щеке, и облизывает сухие после сна губы, а потом понимает, на кого смотрит, и кто смотрит на него в ответ своим таким щенячьим взглядом и улыбается чересчур хитрой и недопустимо довольной улыбкой. — Стив! — выкрикивает он, и Стив шипит на него, гладя бока перевернувшегося Барнса, в самые губы, говоря быть тише. Джеймс кивает, Джеймс первые секунды не верит, что это Роджерс перед ним, и это не сон, а потом затаскивает его такого грязного, пыльного, потного и любимого в кровать, целуя, чтобы убедиться в реальности происходящего, и оказывается целованным в ответ. Барнс находится где-то в процессе сражения с застежками на брюках Стива, когда слышит, как в двери разносится громкое и радостное «папочка!» и замирает. Стив, нависший над ним и упершийся по оба бока от него, застывает так же, но потом моргает, и из его взгляда в один момент пропадает то изголодавшееся по Барнсу и близости с ним выражение, с которым он смотрит на Джеймса каждый раз, и теперь в его голубых глазах прыгают чертята. Такие, как и Пегги. Маленькие, черноволосые и кареглазые чертята. Стив как никогда оказывается похожим на большого и дорвавшегося до игр лабрадора, когда заключает в крепкие объятия забравшуюся на их постель с разбегу дочь, валит ее спиной на одеяла и начинает щекотать руками и губами. Маргарет звонко смеется, отбиваясь, зовет на помощь Джеймса, а Стив все еще допрашивается у нее, кто это такой не спит в половину шестого утра. Пегги вырывается и прячется за спиной второго отца, цепляется за его плечи и ловко взбирается на плечи, пытаясь достать до лица с недельной щетиной Роджерса, потянуть его за уши или волосы, что попадется первым. На ней перекосившаяся пижама с зайцем, крепко держащим свою морковь, и растрепанные во все стороны ото сна волосы, и она валит Джеймса и тянет за собой Стива. Они все громко смеются, путаясь в своих конечностях, и не думают прекращать. Постельное единоборство медленно переходит в бой подушками, а потом затихает и тонет в их тройных обнимашках. Животы Пегги и Стива одновременно громко и протяжно бурчат, а потому Джеймс гонит любимого в душ, а дочь, заново забравшуюся к нему на плечи, несет на кухню. Они вместе решают, что на завтрак будут панкейки, и готовят первые три порции до того момента, как Стив возвращается из душа посвежевший, переодевшийся и определенно лучше пахнущий. С его волос все еще капает вода, и он шутливо вытряхивается, как пес, брызгая на взвизгнувшую Пегги и обнимает хозяйничающего у плиты Барнса, утыкаясь носом ему загривок, легонько прикусывая кожу на шее, и снова пробирается руками под футболку. — Я скучал, — говорит он на грани слышимости, больше касается кожи губами, зацеловывая место укуса. — И я, — деревянная лопатка замирает в руке Джеймса, и он откидывает голову на плечо Стиву. Он не спрашивает, как все прошло, ибо для этого будет время. Предположительно, завтра утром или сегодня вечером, когда Фьюри соберет у себя их всех на совещание. Разговорам о работе нет места на их семейном завтраке, но они позволяют себе обсудить приглашение Сэма на барбекю, и даже согласиться на него. Пегги всегда приходит в восторг, когда узнает, что им предстоит несколькочасовая поездка на авто к дяде Сэму домой — Уилсон наотрез отказался покидать облюбованный им Вашингтон, променивая его на вечно шумный, пыльный и никогда не спящий Нью-Йорк. Сокол снимает здесь небольшую квартирку для особых случаев, а там живет в большом доме с садом и гаражом, иногда шлет им фото того, как плавает на надувном матрасе в таком же надувном бассейне, который по параметрам чуть больше самого матраса, и неспешно потягивает коктейль из стакана с зонтиком и долькой апельсина. — Останемся у него на ночь, — говорит Джеймс, проводя пальцами ноги по ноге Стива под столом, он забирается так высоко, насколько это позволяет широкая штанина домашних штанов Роджерса, и одновременно с этим умудряется размешивать какао для Пегги. Удивительно, но у него это получается. Действительно, получается — быть отцом. Готовить дочери завтраки, заплетать ей волосы, читать сказки перед сном, учить давать отпор негодяям, дарить поцелуй перед сном и будить ее утром, если им нужно куда-то рано уезжать. У него даже получается совмещать это с работой, когда Стив не может с ней посидеть, и своими ежедневными тренировками. В их машине теперь больше дисков с детскими аудиокнигами, чем их со Стивом любимой музыкой, много игрушек, иногда — пустых пакетов и оберток от Биг Мак Меню, и, да, детское кресло. Они подъезжают на своем джипе и паркуются на стоянке Щ.И.Т.а рядом с бронированными авто с госномерами. Джеймс на днях действительно купил солнцезащитный экран с My Little Pony и ему чертовски нравится, как теперь выглядит их суровая и брутальная машина. Кошмары Джеймса не тревожат больше шести месяцев. Они или просто исчезли, или он настолько выматывается за день с ребенком, что на них у него просто не остается сил. Но, в любом случае, Пегги спасает его. Он так Стиву и говорит. И тот соглашается. — Будет Наташа, — добавляет Барнс. — Тетя Наташа! — выкрикивает Маргарет, и Джеймс только чудом ловит стакан с какао, не давая ему упасть, разбиться и утопить их пол в сладком и липком напитке. — Еще бы, — соглашается Стив.Часть 1
27 июня 2016 г. в 15:06
Как все прошло? — спрашивает Стив и на заднем фоне слышен грохот, и стук, и, кажется, взрыв.
— Терпимо, — как-то чересчур сдержанно отвечает ему Джеймс в трубку.
Он молчит, молчит и Стив.
Роджерс знает, что нужно немного времени, чтобы Баки продолжил. Ему не нужны наводящие вопросы, «расскажешь об этом?» тоже не надо.
— Могло быть и хуже.
И через короткую паузу, показательно нехотя:
— Или лучше.
Роджерс смеется в трубку, он прижимает ее к уху с выражением лица самого счастливого человека на Земле, и направляющийся к нему солдат тут же меняет свою траекторию движения и проходит мимо. Он делает вид, что его чертовски интересуют запасные парашюты, закрепленные в ряд на фюзеляже квинджета, а потом уходит обратно в командный центр. От греха и неприлично счастливо смеющегося Капитана Америки подальше.
— Они дали огромный список всего того, что может понадобиться. Он длинной до Оклахомы, клянусь тебе. И я не имею ни малейшего понятия, что значат пятнадцать пунктов из семидесяти. И ты забрал Наташу. Я бессилен здесь, Стив.
— Мы можем купить это все вместе, м? Когда я вернусь. Мы устроим шопинг-день и купим все.
— Загрузим багажник до отказа, — он теребит край рубашки, складывает ткань в гармошку, и снова выравнивает.
— Купим замороженный сок и поедим в том итальянском ресторанчике? — от такого голоса и Капитана у Джеймса по спине пробегает табун мурашек. Или буйволов. Мурашек размером с буйвола, и он долгое время не верил, что способен на подобные эмоции.
Ему нужно несколько секунд, чтобы унять дрожь и полная концентрация, чтобы не расплыться в слишком дурацкой улыбке.
В слишком неподобающей для агента Щ.И.Т.а (пусть и не совсем существующего Щ.И.Т.а и его не очень официального агента) дурацкой улыбке.
Он открывает рот, чтобы спросить единственно интересующий его вопрос, но так и не решается.
«Когда? Когда ты вернешься?»
В этот раз время тянется непозволительно долго, и дети не ждут так Рождества, как Джеймс Барнс ждет возвращения Стива Роджерса с его очередной операции в очередной стране, о существовании которой не догадывается девяносто девять и девять процентов жителей Земли.
Вместо этого он говорит:
— Хорошо.
И добавляет, когда слышит, как у Стива кто-то говорит «десять секунд, Капитан», и сам Роджерс чертыхается сквозь зубы:
— Эй, следи за языком!
— Меня же никто не слышит, — защищаясь, отвечает Кэп.
— В этот раз — да, а в следующий, Капитан, это не прокатит, — он хмыкает, — и, вообще, почему это не я тот, кто не может контролировать себя в выражениях?
— Потому что ты — гиперответственный?
Это Джеймс в самом начале дергался, сомневался и не верил ни себе, ни в себя.
Это Джеймс в самом начале задумке был рад, но совсем не верил в ее успешность, ибо… Ну, это же он — Джеймс Бьюкенен Барнс, в прошлом Зимний Солдат, цепной пес Департамента Икс и позже Гидры; на его руках несмываемая кровь сотен, если не тысяч жертв, тех, кого он убивал, и пытал, и мучил до смерти, не упивался их криками, их мольбами и их болью, но не думал о том, что делает что-то неправильно, или может этого не делать.
Это же он — Джеймс Бьюкенен Барнс, бывший Зимний Солдат, носивший форму Капитана Америки и работавший сначала на Щ.И.Т., потом на правительство, и между этим всем — на самого себя, против всех и за Стива.
Это же он — Джеймс Бьюкенен Барнс, просыпающийся ночами от кошмаров, разрывающих его голову, грудную клетку и только чуть устаканившийся мир, и до сих пор не восстановивший полностью сотню раз стертую память, мозги, помещенные не единожды в блендер.
Это же он — Джеймс Бьюкенен Барнс, супруг Стива Роджерса и отец для их — удочеренного — ребенка. Да, он отец.
И от этого, слова и осознания того, что он действительно может, и у него получается, сдавливает грудную клетку, и горло тоже, но не привычным захватом, не в атаке, а чем-то таким, слов для описания чего у Солдата все еще нет. Он их не знает, или их не существует вообще, но чаще всего в такие моменты он просто опускается на одно колено и разводит руки в сторону, что их дочь немедленно воспринимает, как руководство к действию, и спустя секунду уже со всех ног летит в объятия к одному из пап.
— Береги себя, — говорит Джеймс тихо; он находит безлюдный угол в одном из коридоров детского сада, куда они отдают свою дочь со следующего месяца, и где он вынужден присутствовать на обязательном родительском собрании сегодня, и сейчас ему нужно еще пара секунд тишины, чтобы попрощаться со Стивом и вернуться в общую комнату.
— И ты тоже, — отвечает ему Роджерс и отключается.
Барнс тупо пялится на экран следующие пять секунд и заново повторяет, почему он так ненавидит раздельные со Стивом миссии.
Вот из-за этого.
Он в садике, окруженный толпой шумных детей и не менее шумных мамаш, кудахчущих над своими чадами, как те наседки, тупо смотрит на список чего-то странного в руках, чего одна из воспитательниц двадцать минут пыталась объяснить другому отцу. А не рядом со Стивом, прикрывающий его спину на очередной миссии их не то чтобы существующего агентства.
Да черт!
н уже хочет подойти и влиться в разговор, как слышит за спиной голос дочери:
— Папа, папа, смотри! Папочка, я, как дядя Сэм! — тонкий, и в чем-то оглушающий и дезориентирующий голосок девочки радостный, но для Баки это прекрасный повод для паники.
Словосочетание «как дядя Сэм» — это более чем достаточный повод для паники. Оно, как правило, значит три вещи: она забралась куда-то очень высоко и сейчас представляет, что у нее есть крылья «как у дяди Сэма», воспроизводит приветствие парней из гетто «как дядя Сэм» или пьет пиво (налитый в высокий бокал яблочный сок, но однажды Джеймс не на шутку перепугался) и ест их со Стивом пиццу. Как дядя Сэм.
Поэтому дядя Сэм очень часто огребает от обоих отцов за то, что учит их ребенка чему-то из этих вещей.
— Пегги! — говорит он укоризненно, подходя к лестнице игрового комплекса, куда забралась девочка; Джеймс протягивает руки и она, словно мартышка, прыгает на него и крепко обхватывает его шею своими ручонками, утыкаясь носом в воротник отцовской рубашки.
— Но дядя Сэм может же так…
ᅚᅚ— Дядя Сэм — здоровый тридцатилетний мужик, который начинает горланить непотребные песенки после трех стаканов водки или двадцати плохих парней, а ты — пятилетняя девочка. Чувствуешь разницу? — Джеймс поддерживает ее одной рукой под попу, а другой поправляет растрепавшиеся косички, над которыми сегодня корпел с утра сорок пять минут.
— Но я тоже могу горланить нетребные песенки, — Пегги смешно надувает губки в своей детской обиде и складывает руки на груди, отворачиваясь от Джеймса.
— Да, и об этом мне еще следует поговорить с дядей Сэмом.
— Не хочешь пока погулять с другими детьми? — спрашивает Барнс и пытается опустить на пол Пегги, но та опускаться и не думает.
— Нет, — мстительно говорит она.
— Папе нужно поговорить с мисс МакДонелл, — не помогает.
— И потом мы можем уже идти, — и это тоже.
— В парк и остаться там на полчаса дольше, — не-а, никакой реакции.
Джеймс смотрит на наручные часы и прикидывает, насколько может перенести встречу с Фьюри. Он ее перенести не может. Бывший мертвый директор Щ.И.Т.а и так с трудом мирится с тем, что часть его кабинета очень часто превращается в детский уголок, его кресло оказывается оккупированным пятилетним шумным и неусидчивым ребенком, а очень важные отчеты становятся альбомными листами для очередного художественного шедевра девчушки.
— У нас здесь не детский сад. Даже не детская комната, — недовольно бурчит Ник, когда Джеймс в очередной раз заходит к нему, пропуская впереди себя Маргарет.
— Как так вообще случилось, что у мертвого бывшего директора несуществующей больше организации есть кабинет? — игнорируя его вопрос, Барнс отвечает таким же — риторическим.
— Дядя Ник! — Пегги не боится грозного на вид Ника, пару раз пыталась даже снять повязку с глаза, но однажды Фьюри ей что-то сказал на ухо и больше она так не делает. Пегги не боится Ника даже тогда, когда его боится Сэм или теряется перед ним Мария.
Пегги слишком… Пегги. Другого объяснения для этого у Джеймса нет.
— Мисс Пегги, — он с очень серьезным и деловым видом кивает девочке, и она отвечает ему тем же.
Джеймс вынужден пообещать дочери, что после садика, парка и папиной работы они обязательно зайдут к дяде Клинту, чтобы погладить Лаки. И дядю Клинта тоже. И даже выпросить у него разрешение выгулять Лаки. И дядю Клинта тоже.
Это срабатывает и Барнс действительно рад, что не приходится пускать в ход тяжелую артиллерию и подкупать ребенка еще и походом в приют для животных, где они «еще раз посмотрят на миленьких щеночков и подумают, как уговорить папу Стива — еще одного щеночка — взять себе такого». Джеймсу совершенно не нравится эта задумка — еще и собака, и Роджерс тоже не в восторге от нее.
Не с их работой, не с их жизнью.
У них есть ребенок и суперсекретная и такая же опасная работа. И первое уже было полным сумасшествием и в чем-то безответственностью — может случиться так, что однажды они не вернутся, или вернутся, но будут вынуждены убегать и прятаться всю оставшуюся жизнь. Это актуальная жизнь одного из Мстителей и амнистированного суперсолдата-беглеца-преступника. И говорить, что теперь у них есть для кого выживать — это полный бред. Они раньше выживали друг ради друга, сейчас — друг ради друга, а вместе ради Пегги. У них было, куда и к кому возвращаться. Проблема в другом — в том, что они не могут становиться аккуратней, не могут беречь себя, не могут меньше рисковать собой, ибо в этом их суть, и смысл, и их задача — из кожи вон вылезть, но сделать свою работу. А их работа состоит в том, чтобы спасти сотни, если не тысячи или миллионы простых людей, семей, детей.
Теперь их жизнь выглядит так — очень редкие совместные задания и операции, чаще всего кто-то из них остается дома, с Пегги. Иногда, конечно, малышка гостит у «тети» Наташи или «дяди» Сэма, но они чаще всего вместе с ними, в поле, да и Джеймсу со Стивом спокойней, когда Пегги с кем-то из них двоих. С одной стороны. А с другой Джеймс сейчас готов отдать практически все, чтобы оказаться на том чертовом квинджете вместе со Стивом и Наташей, десантироваться в джунгли и рубить противников мачете, прикрывая своих.
— Папа, отпусти! — Джеймс дергается от неожиданности и пытается распутать зацепившуюся за пуговицу на его рубашке прядь темных детских волос.
— Сейчас, малышка, подожди.
Его левая рука все еще бионическая, она такой и останется навсегда, но одна из новых технологий, та, которой Старк Индастрис «любезно» поделилась со Щ.И.Т.ом, а он, в свою очередь, с Барнсом, позволяет его руке выглядеть… рукой. Простой человеческой, абсолютно нормальной, без изъянов рукой. Моторика все еще нарушена, но это из-за старой технологии самой руки, которую Джеймс пока не решается заменить полностью на что-то новое, вибраниумное и высокотехнологичное. И она работает практически идеально, но не так быстро; все еще незаменима в ближнем бою, но иногда усложняющая в повседневной жизни — в пришивании пуговиц-глаз любимому плюшевому медведю дочери, в заплетании ей косичек или создании аппликаций, где требуются для мелкой работы сразу обе руки. Зато ему нет равных в делании самолета, например. Даже Стив пасет задних, когда за дело берется Джеймс Барнс.
Пегги всегда в восторге, хлопает в ладоши и кричит «еще, папочка, еще!»
Дочка юлой исчезает среди остальной ребятни, как только слышит отцовское «все, готово» и его тут же отвлекают.
— Они все такие, — подозрительно мечтательным голосом говорит Джеймсу подошедшая молодая женщина, она странно улыбается и редко моргает. Барнс косится на нее, окидывая внимательным взглядом с ног и до головы; ее собранные в неаккуратный пучок светлые короткие волосы, завязанные узлом полы байковой рубашки, светлые джинсы и растоптанные конверсы. Он обращает внимание на ее руки, не бросающийся в глаза маникюр — пальцы женщины, которая много работает руками, но не в агрессивной среде, на ее стойку. Перед ним среднестатистическая домохозяйка с парой детей, мужем, и, возможно, собакой, проводящая много времени на кухне и в саду, не наемный убийца и не солдат. Джеймс выдыхает и только тогда замечает, что замер и задержал дыхание, рассматривая ее.
Вот об этом он и говорит Стиву — он может оставить войну, но она никогда не оставит его.
— Не успеешь моргнуть, а они уже куда-то влезли, — продолжает она, и Барнс не может не согласиться. И не только по отношению к детям. Их со Стивом приятели и коллеги, например, один в один подходят под это описание.
А в случае с Пегги все немного по-другому: не успеешь моргнуть, как она нечаянно наступит на Скотта, или доберется до стрел-взрывашек Клинта, шокера Наташи или найдет ту_самую большую красную кнопку в кабинете у Фьюри и нечаянно запустит какую-нибудь ракету. Черт его знает, какие там ракеты и кнопки запуска у него, но однажды было.
Его телефон звонит, Джеймс извиняется и смотрит на экран.
— Барнс, ты где? — раздраженный голос Фьюри он узнает из тысячи, с какого зашифрованного или неопознанного номера тот не звонил бы.
Он узнает его по тону звонка, который перенимает настроения звонящего и уже сам звучит так — раздраженно и нетерпеливо.
— На родительском собрании, — без задней мысли отвечает Джеймс, только и успев, что отскочить от несущегося на него викинга в шортах, шлем с рогами у которого сползает до самого носа и явно закрывает весь обзор.
— И ты тоже?
— Что значит «и я тоже»?
— Скотт тоже на родительском собрании.
— Сегодня… Эмм, день родительских собраний? — осторожно предлагает Барнс.
— Ты у меня сейчас доумничаешься. Через полчаса у меня в кабинете.
— Эй, Ник, ты же в курсе, что я один с Пегги, да? — на всякий случай уточняет Джеймс, направляясь в толпу детей, что совсем не ведет себя, как Красное море, завидев Моисея, чтобы выловить оттуда свою дочь, но ответа не дожидается — Фьюри отключается раньше.
— Окей, малышка, у папы работа, нам пора бежать.
Он быстро разговаривает с мисс МакДонелл — сначала знакомится с ней, потом разговаривает, а потом решает все уточнить и это затягивается на добрых пятнадцать минут.
От стоящего в помещении шума у него начинает побаливать голова, и когда они вместе с Пегги выходят на улицу, Джеймс впервые может сделать вдох свежего воздуха и дать своим барабанным перепонкам отдохнуть перед встречей с Фьюри.
Барнс пристегивает севшую в детское автокресло Пегги, проверяет и перепроверяет все ремни, негромко хлопает задней дверью и обходит машину.
В этом они со Стивом приближаются к той опасной черте, где следующей моделью им останется выбрать только минивэн или какой-нибудь семейный внедорожник малинового цвета, с наклейкой на заднем стекле «счастливая семья» и солнцезащитным экраном на заднее сидение с My Little Pony.
Что-то удивительное в том, что он знает, что такое My Little Pony, но потом вспоминает, что про них ему рассказал Клинт, и успокаивается.