The Guilt

Очень немногим уголкам страны удалось спрятаться от Войны за могучими стенами обороны. Среди сиротливых, посеревших и выцветших городов, префектур или даже просто улиц выделялся один мелкий и незаметный городок. Маленький, словно нарисованный слишком яркими , обстроенный со всех сторон мощной кирпичной стеной, что не позволяло военному недугу заразить его. Этот городок с небольшой высоты мог показаться чистым, отмытым окошком Японии. В то время, как вся страна готовилась к очередной схватке с Российскими войсками, этот мирный уголок умиротворения благоухал и процветал. Создавалось впечатление, что о военном настрое жители этого кусочка покоя и не подозревали. Здесь все было нарочито чисто, красиво и уютно. Наверное, из-за таких вот оживших картинок из учебника и складывались стереотипы о Японии впоследствии. Мощенные белыми камнями дороги, солнечно-зеленая трава, лежащая ровным ковром. Весной расцветали деревья, воздух наполнялся их беспечным благоуханием. В городе почти у каждого наточенного, украшенного и вычищенного домика расстилался аккуратный тенистый сад. Это было традицией. Каждый уважающий себя житель города из кожи вон лез, чтобы хоть деревце, но украшало его дворик, непременно обрамленный низенькой белой оградой. Это тоже была традиция, и если забор вокруг вашего дома не был выкрашен в белый, то вы считались недостойным гражданином. Хотя, в таком-то благоуханном раю, редко кто не мог позволить себе покрасоваться. Особенно жители города любили посоревноваться с соседями в изяществе их вкуса. Устраивали настоящие дискуссии, даже небольшие соревнования: несколько случайных прохожих осматривали с самых критических точек зрения несколько таких домов, и тот дом, что соберет наибольшее количество восторгов, считается самым богатым и прекрасным, а его хозяев признают изысканными и щедрыми. Именно такой статус сейчас поддерживал небольшой кристально-чистый домик, что гордо и победоносно стоял на небольшом холмике. Каждый сантиметр аккуратного здания был выскоблен, вычищен и выбелен, а вокруг дома пышно цвели вишни и персики. Причем они обступали дом так плотно, что живущим в нем из окон было лучше всего видно розоватые цветы и ветви, а то, что там, дальше их задранных от гордости носов, их внимания редко удостаивалось. Люди, по чьему заказу возвели этот кусок сахара с окнами, были чрезвычайно горделивы. Причем гордились они всем – своим домом, его белизной, деревьями, цветами и плодами на них, и они искренне верили, что все это – только их заслуги, и больше ничьи. Но особенным предметом их гордости было не имущество или восторги окружающих, а дочь их семьи. Они с детства кроили девочку так, как было нужно. Дочь посещала уроки музыки, много читала и была образцом для сверстников, в коих еще не внедрили культуру. Кроме покорного характера, блистательного ума и творческих задатков, девушка блистала красотой. Причем не обыкновенной красотой, коей здесь обладали многие девушки, а самой невероятной и завораживающей. Слащавые поэты на сто рядов сравнивали ее с цветком на закате. Она была необычайно худа, бледна и утонченна. Прекрасная Лука казалась прозрачной и нежной. Одна из немногих, кто посещает школу, образованная, послушная, невероятная – неудивительно, что у многих мужчин она вызывала восхищение, интерес, а порой и влечение. Только самой Луке было все равно. Родители растили ее по образцу идеальной дамы, прибегая нередко к мерам, которые лишь в то время могли бы считаться приемлемыми, но даже тогда они были спорны. Итог такого воспитания – утонченная юная леди, поражающая своими познаниями для людей, а для семьи – боящаяся собственных родителей послушная кукла, которая должна выполнять все, что ей скажут и делать это только так, как ей скажут. Из-за этого всего Лука стала озлобленной и точно такой же надменной и горделивой, как и ее родители. Но даже это не отнимало, даже напротив, лишь прибавляло Луке восхищения со стороны противоположного пола. Все юноши были безумно в нее влюблены. Все, кроме одного индивидуума, проживающего в той части города, о которой не напишут в книгах, и которую не изобразят на дорогой картине. Там, где все цвело и благоухало, где все было вычищено, хранилась довольно мрачная тайна городка, о которой начищенные аристократы предпочитали молчать. Если идти по самой узенькой и серой улице до упора, можно забрести в самый грязный и неблагоприятный проулок города. Здесь нет пышных садов и роскошных белых домов, а постоянные жители далеки от идеала. Воры, мошенники и прочий мелкий сброд ютится здесь, забиваясь в подвалы полуразрушенных домов или просто зарываясь в тряпье где-нибудь в сыром углу. О многих мелких воришках и мошенниках отсюда ходили зловещие байки по городу, но один из них обладал самой дурной славой из всех «обитателей» грязного закутка. Кайто был веселым, отчаянным и крайне энергичным парнем, которого не страшили законы или нравственные рамки поведения. Он так любил носиться по улицам города у всех «приличных» жителей города на глазах, что некоторые пожилые дамочки были абсолютно искренне уверены в том, что ходить он не умеет. Многие его опасались, а городская полиция каждую неделю увеличивала размер вознаграждения за его поимку. Все дело в том, что кроме воровства, Кайто обожал «мутить воду» ради собственного удовольствия. Ему было в радость раскокать не нужную ему упаковку яиц на прилавке, сдернуть и забросить куда-нибудь милую заколку или шляпку с головы какой-нибудь юной прелестницы. Он запросто мог запрыгнуть под колеса повозки, оставшись невредимым или, спрятавшись в кустах, до визга напугать стайку накрахмаленных толстощеких карапузов. Кричал, хохотал и свистел он так, что земля, казалось, гудела и звенела. Сначала некоторые этот факт терпеть могли, но потом Кайто откуда-то притащил с собой толстого и неуклюжего щенка, который через год превратился здоровенную черную зверюгу, обладавшую притом добрейшей душой. Теперь благоуханное спокойствие нарушал не только громогласный крик, но и жуткий лай. Кайто был из тех, кто обожал споры и передряги. Именно в такую его втянул старый приятель. Это было весной, когда, вопреки войне, город наполнился цветами. Самым ярким, конечно, был дом семьи Луки. Кайто, держа на поводке свою псину, проходил мимо него, разгорячено споря со своим другом. - Ты говоришь много сильных, звучных слов, - насмешливо протянул низенький мальчуган с веснушчатым носом, - А сам? Ты только плетешь, как презираешь их! Давай, перемахни через ограду и хотя бы окно им расколоти!- вызывающе выкрикивал рыжий, задрав голову, чтобы было удобнее смотреть Кайто в глаза. Кайто заливисто расхохотался, картинно закинув голову назад, - Эх ты, мелочь! – громогласно изрек он, - Да там ведь сейчас кроме их сахарной дочурки и нет никого! – но азарт в его темных глазах так и заиграл, - Но раз хочешь..- юноша ехидно прищурился, отчего младшему товарищу стало как-то не по себе, - По рукам! Я сейчас забираюсь в это чудо, краду оттуда как можно больше припасов, громлю все и сматываюсь! Для меня это будет разминкой, - весело подпрыгнул Кайто, потирая руки. Пес утвердительно рявкнул, как бы подтверждая слова хозяина. - Ты умом не тронулся? – скептически хмыкнул рыжий, - Да если эта неженка там, она мигом завизжит, а полиция сбежится на ее вопли! Кайто рассмеялся еще громче. Так, что от него врассыпную стали с плачем удирать надутые дети, - Ты серьезно, мелкота? Ну, так ты согласен? В случае твоей победы – половина твоя! А в случае моей…- рыжий отчаянно замахал руками, прерывая Кайто: - Ну нет, сорвиголова, так дело не пойдет, - глазки-бусинки жадно блеснули. - Ну, раз ты такой нахальный – все, что принесу – твое. - Что мне еда? – мальчуган надменно фыркнул, - давай-ка брать ставки покрупнее: я выиграл – ты отдаешь мне пса, - он кивнул в сторону собаки, увлеченно следящей за возней опавших лепестков на земле. Кайто не смеялся. Он как-то тяжело взглянул на рыжего, потом на собаку, и только после этого тихо произнес, - Хорошо, принимаю условия, - после этих его слов, собака вдруг подняла на него голову и изумленно заворчала, словно все поняла и сейчас недоуменно спросила, «Хозяин, родной, ты рехнулся?» Но Кайто только слегка потрепал зверюгу по шерсти, - Ну? Так и будем стоять? – рыжий только изумленно охнул: - Но мы же не обговорили, что я буду должен, если…- Кайто вытянул руку вперед, призывая замолчать, и они спешно направились в сторону пышного дома. Лука тогда нежилась в шелковистой постели, обняв толстую книгу. Ничего удивительного, что сладкий сон развеялся пылью, когда на кухне с треском разбилось стекло. Взлетев пуганой бабочкой, девушка побежала в сторону кухни, едва касаясь кончиками пальцев пола. От того, что она увидела в следующую секунду, фарфоровая кукла застыла на пороге: какой-то худощавый оборванец невозмутимо складывает в потрепанную котомку хлеб, сладости и фрукты, при этом с превеликим аппетитом уплетая персик. Лука возмущенно завизжала, отчего Кайто проглотил персиковую косточку, отшатнулся назад, со всей дури врезавшись в висящую прямо над ним изящную полочку со специями. Полка такой наглости не выдержала и полетела нарушителю на голову. Серо-зеленые облачка заполнили всю кухню, заставив хрупкую Луку чихать и кашлять. Кайто быстро поднялся и, отряхиваясь от едкого порошка, заорал на всю кухню жутким железным голосом: - С ума сошла?! Так ведь и убить можно, кукла ты избалованная! – персиковая косточка, видимо, придала голосу некую булькающую сиплость. Кайто гневно взглянул на Луку и сжал перед собой кулак. - Ты мне ничего не сделаешь! – истерически пискнула Лука, зажавшись в угол комнаты и закрыв лицо руками. - А почему? – на губах Кайто появилась злорадная усмешка, - Почему я не могу ничего тебе сделать? Этот вопрос привел Луку в полнейшее недоумение, и она молча захлопала ресницами, пытаясь выдавить хоть слово. - Отвечай, живо! – резко крикнул Кайто, отчего девушка сжалась в комок и заныла в углу, - Что, думаешь, много денег, и все?! И никто не притронется?! – в обычно теплых синих глазах отражалось искреннее презрение. Он молча подлетел одним прыжком к Луке и сжал ее запястье так сильно, что девушка вскрикнула от боли. - Как же мне тошно смотреть на вас, мерзкие зажравшиеся индюки, считающие, что количество денег определяет вашу масляную судьбу, - прошипел Кайто, отпуская руку. Плюнув на пол рядом с Лукой, он молча вылетел в окно. Лука еще очень долго не находила в себе сил подняться. В ее аккуратно причесанной голове не укладывалась такая мысль: мало того, что какой-то оборванец смел не восхититься ей, так еще и смел хамить и нахальничать перед ней. Да как он посмел не склониться перед ее неземной красотой?! Она была не столько напугана, сколько обескуражена таким поведением. Когда родители вернулись, она все так же сидела на полу среди развалов, но ни слова не сказала о Кайто, сделав вид, что проснулась от шума, но увидела только хаос и разгром. Той ночью Лука единственный раз не валялась в постели. Сегодня она совершила безумный проступок, на который ее толкнуло любопытство. Она легкой бабочкой перемахнула через белый забор и, не оглядываясь, молча и быстро шла по шуршащему тишиной ночному городу. Отец едва ли не каждый день запрещал ей заходить в неблагополучный квартал, при этом удивительно точно указывая маршрут к нему, поэтому найти проулок Лука смогла легко и быстро. Трудности начались потом. Лука медленно брела по заваленному влажным мусором проулку, когда чья-то тяжелая потная рука грубо вцепилась ей в плечо. Девушка пронзительно вскрикнула, но за спиной раздался гнусный хохот, и грязная лапа плотно сжала рот Луки. Девушка болезненно задрожала, когда вторая лапа скользнула по ее спине, надорвав легкую материю. Но тут она услышала дикий вой боли, а еще чуть подальше, сзади – глухое рычание и вой, а после и громкий, звенящий холодом крик. Волосатые ручищи отпустили Луку, и она безвольно рухнула в грязь лицом. Закрыв глаза, она слышала ругань, собачий лай и звон железа, не смея даже оторвать некогда белое лицо от грязной жижи. Минут пять длилась уличная перепалка, а затем хриплая ругань стала стихать, и Лука очень несмело приподняла голову. Она сразу узнала Кайто, сейчас сидящего на земле, чуть придерживаясь за лохматую псину, жалобно скулящую. Лука, стараясь не дрожать изо всех сил, с трудом поднялась и дошлепала по грязи до своего врага-спасителя. Оказавшись достаточно близко, чтобы разглядеть Кайто, она плюхнулась рядом, расширив мокрые от ужаса глаза. - Слушай, фарфоровая, шла бы отсюда, - пропыхтел Кайто, поднимаясь, - Вот честное слово, не место тут тебе. Лука молча отвела глаза и, промямлив что-то вроде извинений, протянула аккуратный благоухающий сверток. Кайто презрительно фыркнул и бросил сверток собаке, которая тут же принялась терзать упаковку и радостно поедать что-то. Лука пискнула что-то вроде «Мне пора» и развернулась, но Кайто схватил ее за руку мертвой хваткой: - Сдурела? Думаешь, одну тебя отпущу? – псина одобрительно заскулила и завиляла тяжелым хвостом. Лука со страхом посмотрела на этих двоих, но согласилась. Та ночь кардинально изменила Луку. Она стала находить твердые аргументы на манипуляции родителей, стала тверже отстаивать свою точку зрения, перестала жить по чужой инициативе. Она больше не была мертвой иллюстрацией, она превратилась в Личность. Каждую ночь она теперь перепрыгивала через забор, всякий раз умудряясь остаться незамеченной. Там, в вонючем и мокром проулке, ее ждал близкий ей человек, который перестал презирать Луку, заметив в ней задатки прекрасного человека. Кайто без труда раскрыл в ней способности, о которых сама Лука даже не подозревала. Кайто стал для нее не просто другом. Всякий раз она носила из дома еду, причем не забывая о собаке. Некогда пугавшая ее зверюга теперь радостно неслась ей навстречу, лизала щеки и дружелюбно повизгивала. Кайто становилось легче дышать, когда Лука была рядом. Он мог часами болтать с ней, рассказывая о себе или о своих близких, в живых из которых оставался только пес. Лука обычно молчала и только жадно впитывала в себя чуждые ей краски. Так продолжалось до начала лета. Но потом для городка наступили страшные времена – его мирных стен коснулись война и смерть. Почти всех городских парней за шкирку тащили на флот. У многих закончились средства к существованию. В том числе, беда коснулась и семьи Луки. Отец разорился и выставил дочь за дверь вместе со скромными пожитками. Осознав, что домой ее не впустят, она с остатками светлой надежды помчалась в знакомый проулок прямо днем, пробираясь сквозь духоту и дождь. Наконец, она заметила вдалеке знакомый силуэт, но, приблизившись, резко остановилась и юркнула за угол ближайшего дома. Рядом Кайто стоял, прижав к себе злобно урчащую собаку, а рядом возвышался худощавый и жутко разодетый старикашка, явно из аристократов. - И почему я должен переться на флот? – с долей усмешки поинтересовался Кайто, вызывающе глядя на старика. - Это твой долг стране, балбес! – возмущенно взвизгнул индюк, гневно подпрыгивая на тощих ногах. Кайто расхохотался: - Долг – воевать? Я терпеть не могу всю эту гнусную возню и уж тем более не собираюсь принимать в ней участие! – с его губ не сходила насмешливая улыбка. - Хоть раз бы какой толк от тебя, сорвиголова разнесчастная! – забурлил напыщенный, - Ты только и можешь, что громить и воровать… Хотя… Знаю-знаю, папаша твой, вроде, был таким же. Богатенький был мужик, да только пропил все из-за…- договорить он не успел. Все произошло за одну секунду. С лица Кайто пропала ухмылка, глаза налились жгучим ядом, и он резко отпустил поводок, сдерживающий ощерившегося пса. Лука стояла за углом, не в силах закричать или убежать от связавшего ее ужаса. Собака, которую она ласково трепала по шерсти, сейчас вцепилась своими мощными зубами в глотку дико сипящего и орущего индюка. Ее глаза были налиты кровью, массивные лапы плотно вдавили несчастного в грязь. Кайто стоял рядом и смотрел на все это с холодной ненавистью. Невозмутимо и твердо. И только когда собака, жутко взревев, последним рывком разодрала горло пустоглазому старикашке, Кайто опомнился. Постояв с секунду, он испустил истошный, страшный крик и рванул вглубь проулка. Лука не могла смириться с увиденным. Страх ослепил ее и толкнул на то, чего она не смогла себе простить до конца жизни. Кое-как переборов себя, она рванула за Кайто, обойдя разорванный труп. Лука нашла Кайто, забившегося в каком-то подвале комком и кричащего громко и протяжно, болезненно и дико. Испуганная собака вертелась рядом, но он отгонял ее. Вдохнув поглубже, Лука осторожно приблизилась к Кайто и обняла его, колотящегося от дрожи. Он посмотрел ей в глаза пронзительным, испуганным и молящим взглядом. Он сейчас видел в ней поддержку и спасение. К несчастью, Лука это прекрасно понимала, и это было ей на руку. Сейчас ей отчетливо казалось, что она ненавидит этого человека, страх натолкнул ее на это. - Пойдем со мной, - нежно пропела она, проводя рукой по взъерошенным волосам, - Пойдем, умоляю, я могу помочь. Прошу тебя, пойдем со мной, - нашептывала она на самое ухо Кайто. Кайто сейчас мог поверить только ей. Он чувствовал в ней спасение. Поэтому, взяв за поводок несчастного пса, он пошел с Лукой. Лука всю жизнь помнила, как крепко Кайто сжимал ее руку, как что-то тихо говорил ей. Но ярче всего она запомнила всю ту боль и отчаяние в его глазах, ту умершую надежду, когда Лука закричала о помощи, оказавшись рядом с полицейским. Когда она подробно рассказывала полицейскому об увиденном, Кайто не переставал смотреть на нее. Без злобы или ненависти, но с непередаваемой горечью. Лука тогда быстро ушла, как только полицейский поблагодарил ее и выдал огромное вознаграждение. Она не была довольна собой, она находилась в каком-то полусне. Как только она скрылась, собаку застрелили, заставив Кайто смотреть на это. Зверюга умерла очень медленно и мучительно. На следующее утро, проснувшись в своем собственном доме, Лука сразу же узнала от отца «радостную» весть: вчера ночью она сдала полиции преступника, очень давно находившегося в розыске, и сейчас он насильно отправлен на флот и примет участие в сражении. Луке казалось, что она умерла уже в тот день. Десять лет. Десять лет она прожила в ненависти и вине. Она не могла простить себе того забвения и того проступка. Она понимала, что Кайто должен был возненавидеть ее всей душой. После того, как его привлекли к войне, уличные банды притихли. Когда он не вернулся в город после победы, его стали считать бесчестно погибшим. Но через десять лет он дал о себе знать. В восстановившийся и вновь процветавший городок нагрянула делегация из России, цели которой мало волновали Луку. Ее кольнуло другое – фраза, которая неслась по волнам слухов – « среди них один из наших». Она чувствовала что-то, что не позволило ей не прийти на небольшую площадь, где собралась небольшая толпа, встречающая русских. За это время Лука стала прекрасной, состоявшейся благородной дамой, у нее был любящий муж, поливающий ее шелком ласки, но то черное пятно не затянулось за десять лет. Она безучастно уставилась в лица прибывших, которые были хорошо видны с ее позиции, но что-то кольнуло, и она жадно впилась глазами в одну точку. Трудно было узнать в красивом, аккуратном и счастливом мужчине вечно взъерошенного и смеющегося Кайто. Он стоял рядом с миловидной молодой женщиной, держась с ней за руку. Лука с надеждой всматривалась в тепло-синие глаза и мягкие черты лица, но едва их взгляды соприкоснулись, глаза Кайто наполнились все той же дикой болью и сломленной верой. Улыбка не сходил с губ, но в глазах творилось невероятное. Лука не смогла выдержать этого взгляда и скрылась в толпе. Всю следующую ночь она рыдала на плече любящего, но не любимого. Кайто нашел себя там, нашел свою любящую, но не любимую, но то вероломство последнего для него человека не смоет ничто. Они оба не смогут заполнить эти дыры.