Розовые облака

Она была глупой. Я не раз признавал да и до сих пор в этом уверен. Хотя мне лишь бы не спать ночами, чтобы вспоминать, что от нее пахло мятной жевачкой, а глаза такие синие-синие. Красивые. Я вспоминал, что она любила Arctic Monkeys и постоянно горланила их песни с невыносимым акцентом и таким пафосом, что хотелось выйти куда-нибудь и блевать. Еще она любила идиотские чокеры. "Они касаются моей кожи, словно петля, которую я мечтаю повесить на шею", - говорила она, стряхивая с сигареты пепел. От обожаемых ею ирисок ее пальцы постоянно были липкими, а в карманах обязательно не было денег, но валялись свернутые в комки фантики. Может, так и должно было быть, может, она хотела больше пафоса и специально для этого носила только черное и ни разу на моей памяти - что-нибудь цветное. Хотя в пьяной скорби она признавалась, что ее любимый цвет - желтый и она хотела бы его носить, хотела окружить себя им и бесконечно желтым солнцем, но не могла, потому что солнца не было в ней самой. Нет, она точно была глупой. Обожала сидеть на подоконниках, лбом прижимаясь к холодному стеклу, курила и, когда приходил я, трепалась о творчестве и вдохновении. - Шедевры пишутся от горя, а не счастья, - говорила она, вглядываясь в розовеющие облака. Закат всегда привлекал ее внимание. В отличие от меня. Глядя на окружавший ее дым от сигареты, я молча слушал ее и иногда вставлял что-то свое в ее длинный, тягучий монолог о том, как же повезло каждому из нас родиться и как быстро мы начинаем мечтать о смерти. Я так и не понял, говорила ли она именно о себе или обо всех людях в целом, но с уверенностью мог сказать, что не мечтал о смерти до того момента, как розовые облака окрасились в красный. Это случилось летом. Вечер стоял необыкновенно приятный, теплый. Она сидела на том же подоконнике, открыв окно и свесив ноги на улицу, подставляла лицо нежному ветру и даже улыбалась. На ней снова была черная одежда и чокер, а волосы она расправила по плечам. - Добрый вечер, - сказала она, не глядя в мою сторону. Как всегда. Я присел рядом с ней. - А мне ни один не радостен звон, кроме звона твоего любимого имени, - процитировала она. У меня была страсть к стихам. - Это Маяковский, - вздохнули мы оба как-то на редкость одновременно, и я тут же вспомнил старые дешевые американские фильмы девяностых годов, где каждая школьница становится самой красивой в колледже и обязательно завоевывает внимание главного красавчика фильма. - Знаешь, а я люблю такое кино, - пожала плечами она, когда я поделился с ней внезапной ассоциацией. - Оно возвращает во времена, когда мы были детьми. Все тогда было такое доброе-доброе, и во всем мы видели лучшее - самое приятное. Нас оберегали от самых плохих вещей, - она немного улыбнулась, - а потом мы сами стали теми, кто эти плохие вещи продвигает в массы. Я поднял брови. - Думаешь, это хорошо? А она выдохнула со смехом, повернулась ко мне. - Ты мыслишь в одном направлении, чувак. В этом твоя проблема. - Достав из кармана пачку сигарет и зажигалку, закурила. - Ничто не может быть только хорошим или только плохим. Даже если мы возьмем эту ситуацию. Ты сидишь тут, разговариваешь со мной, и, может, для тебя это плохо, потому что ты хотел... - Она посмотрела на небо, призадумываясь. - Допустим, поиграть в приставку или с друзьями сходить выпить, а все равно сидишь здесь. А для меня... Для меня этот вечер хороший. Я даже не знал, чему мне удивляться и следует ли делать это вообще. Хотелось рьяно оспаривать ее предположение о том, что мне может быть плохо с ней, и в то же время интересовало: с каких это пор она стала наслаждаться вечерами? - Я устала, - тем временем говорила она. - Меня достало рыдать кому-то в личку, бухать и страдать. Я устала, слышишь? Устала от всего. Я слышал. Но не понимал, к чему она ведет. Осознание давалось болезненно. - Мне пора, - сказала она и... Исчезла. Не растворилась в воздухе, не улетела, а просто... Исчезла. И приземлилась на асфальт с хрустом и вскриком. Это был ее последний звук. А я просто сидел на подоконнике. Даже вниз посмотреть не мог. Просто сидел, слышал, как сигналят все ближе полиция и скорая, хотя ни одни, ни другие ей уже не помогут. Розовые облака мгновенно окрасились красным. Я ненавижу ириски и Arctic Monkeys.