We were born to die

      — Га… Гарри, будь осторожен… Ты же знаешь, что не должен оставлять следов, — шепчет Луи, слегка отталкивая Гарри, чтобы тот остановился. Но сбитое от возбуждения дыхание мешает чётко проговаривать слова, и они лишь неумолимо растворяются в окружающей их разгорячённой атмосфере.         — Не могу, малыш, твоя шея слишком прекрасна. Хочу укусить... — хрипловато отвечает Гарри, наклоняясь так, чтобы игриво прикусить успевшую раскраснеться тонкую кожу на шее Луи.         Последний же, в свою очередь, имея такую чувствительную кожу, немедленно получает синяк на месте укуса.         — О, Хазз! Ну и как мне теперь, чёрт побери, это скрывать? — возмущённо бранит Луи, как только чувствует неприятное покалывание засоса на левой части своей шеи.         — Ты разве не используешь косметику в своём театральном кружке? — задаётся вопросом Гарри, даже не придав своему голосу хотя бы притворного сожаления, и вновь утыкается в шею любимого, продолжая целовать и также легонько покусывать...         ... Когда как отец старшего неожиданно распахивает дверь в спальню, уставляясь на возникшую откровенную картину перед ним, на которой его единственный сын лежит на своей кровати, в то время как кудрявый парнишка на нём самом. Мужчине хватает беглого взгляда на выдающихся размеров синяк на шее Луи и сброшенную на пол рубашку самого гостя, чтобы окончательно прояснить ситуацию, застывшую перед его лицом.         И он просто взрывается.         Всё происходит слишком быстро. Отец Луи выдёргивает его из кровати и одаривает звонкой пощёчиной, в то время как Гарри бесполезно пытается помочь ему, плача навзрыд и всячески отталкивая мужчину в сторону. Отец, окончательно лишившись рассудка, несносно кричит на них, но Луи уже не в силах разобрать ни единого слова из его нескончаемого потока ругательств. Всё, что он видит — это слёзы своего любимого, фоном ощущая неприятную вибрацию барабанной перепонки внутри уха из-за обезумевших криков своего отца, и он не слышит ни единого слова до тех пор, пока из уст сумасшедшего не вылетает последнее предложение, безусловно, предназначавшееся для Гарри, прежде, чем выволакивает его прочь из комнаты Луи.         — ТУПОЙ ПЕДИК! ТЫ БОЛЬШЕ НИКОГДА НЕ УВИДИШЬ МОЕГО СЫНА! Я ОБ ЭТОМ ПОЗАБОЧУСЬ! — и Луи видит, как Гарри плюхается на лужайку, а затем растерянно движется в сторону своего дома. Но Луи отозвался лишь очередным всхлипом, поэтому Гарри уходит домой. Зябкий воздух сентября обдувает его горячие слезы и больное плечо, где рука отца его возлюбленного приложилась к нему.  

***

7 лет спустя.

        Гарри просыпается и обнаруживает себя в руках светловолосого парня, в то время как другой юноша с щенячьими глазами бросает на него случайный взгляд из дверного проёма его комнаты.         Стайлс переехал к своим старым друзьям сразу после выпуска из старшей школы, и теперь они вместе учатся в одном университете, снимая квартиру в Нью-Йорке, в то время как Лиам и Найл бесповоротно влюблены.         Гарри давно увлекался танцами и теперь полноценно изучает их в Джульярде(прим.перев. один из крупнейших ВУЗов Америки в области искусства и музыки), где Найл с успехом изучает живопись, а Лиам — музыку.         — Сегодня снова на митинг? — вместо приветствия интересуется Стайлс особенно охрипшим ото сна голосом.         — Конечно, дружище. Сегодня мы перевернём Таймс-Сквер с ног на голову и осведомим публику о наших намерениях, — увлечённо подтверждает Лиам. Они выступают уже в течение нескольких месяцев за право легализации однополых браков, но до сих пор их активистская группа ещё не смогла добиться каких-либо значимых успехов.         — Они просто снова остановят вас, Ли, — хрипит Гарри, чей голос звучит особенно утомлённым, словно бы удручённость сей ситуации изнуряет настолько, что голос ломится ещё сильней.         — Ну и что, что остановят? Пусть попробуют. Единственный способ добиться чего-либо — бороться, — комментирует Найл серьёзным тоном, хотя лицо Гарри остаётся неизменным.         — Ты ведь до сих пор думаешь о нём, да? — вдруг, ни с того ни с сего, спрашивает Лиам, и глаза Гарри сразу выдают его озабоченность.         — Я всегда о нём думаю. Думаю о том, где он и выбрался ли оттуда... Нашёл ли кого-нибудь или... — начинает Гарри, но резко обрывается, когда Найл предпринимает попытку закрыть ему ладонями рот.         — Дружище, послушай, тебе нужно забыть его, ладно? Воспоминания обо всём этом делают тебя несчастным, — с чувством советует Найл.         — Ни, как я могу забыть его? Он — моя первая любовь, мой первый поцелуй, мой первый раз… Он — моё всё, и всё ушло вместе с ним. — опечалено произносит кудрявый, лениво подтягиваясь и надеясь уже на окончательное пробуждение.         — Но прошло уже семь невозможно долгих лет, тебе нужно отпустить это и двигаться дальше. Идём на митинг с нами, может, и найдешь себе кого-нибудь, - уговаривает Найл, комично передвигая бровями, что заставляет Гарри фыркнуть, но и снисходительно улыбнуться.         — Полагаю, ладно, так я и сделаю.  

***

        Гарри трясёт с невероятной страстью. Он полностью вкладывается в протест. Кричит, опустившись на колени, и трясет плакатом в воздухе.         — Любовь — это любовь! — кричит толпа людей с ним в один голос.         Как и предполагал Гарри, полиция приехала на место их митинга спустя четверть часа и пыталась оттеснить вышедших на протест. Атмосфера все больше накалялась. Полицейские уже бросились на демонстрантов, начали бить их дубинками, пихать их своими грубыми кулаками. Из носа Лиама потекла багровая кровь, но боль не останавливала пострадавшего, он лишь начал еще громче и яростнее кричать лозунги.         Всем досталось. И все реагировали так же, как Лиам. Сильные волосатые руки грубых мужланов перед лицом лишь напоминали им о том, почему они стоят посреди Таймс Сквер в до ужаса морозную погоду.         Тела начинали падать, а вместе с ними и дух оставшихся. Полицейские начали арестовывать некоторых из протестующих, и Гарри никогда не видел столь разочарованных, омраченных, но еще яростных лиц в своей жизни. Он трясется, он кричит, он теряет Найла в толпе, но умудряется высунуть свою голову, чтобы найти блондина, и его потрясает от увиденного: Найла заталкивают в машину, а Лиама бьют.         Гарри напуган. Шум заполняет его голову. Насилие становится все более ожесточенным. Все в алом.         Внезапно офицер прыгает на него. Гарри чувствует, как его тянут за волосы, бьют дубинкой по лицу. Он бы рад горько заплакать, но кровь течет по всему лицу и попадает в глаза.         - Пожалуйста, - кричит он, пытаясь оттолкнуть напавшего.         - Пожалуйста… ПОЖАЛУЙСТА, ПРЕКРАТИ… Пожалуйста, - умоляет пострадавший, глядя в родные голубые глаза. И все останавливается. Офицер перестает его бить, а шум начинает исчезать.         - Лу… Луи? - уточняет Гарри, не веря своим глазам. На лице нет сухого места не только из-за крови, но и из-за слез. И он уставился на лицо того, кого он любил с тех пор, как ему наступило шестнадцать.         Все события выстраиваются в ровную линию, когда он вновь ощущает удар дубинки.         - ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ, ЛУИ? ОСТАНОВИСЬ! - кричит и умоляет парень, оскорбленный и полностью лишившийся всякого достоинства.         - Я не могу, Гарри. Мне жаль, - шепчет Луи. И скупая мужская слеза падает с его щеки, пока он продолжает бить своего малыша, но не слишком сильно.         - Притворяйся, что тебе больно, Гарри, - напомнил Луи своему растерянному парню, который незамедлительно начат кричать и делать вид, что пытается дать отпор. Затем Гарри вытягивают наверх и заковывают в наручники.         - Давай, Хаз, продолжай сопротивляться, кричать. Я знаю, что ты умеешь, - шепчет Луи, прежде чем затолкать того в багажник дорогого автомобиля. ***       - Я не везу тебя на вокзал, - подал голос Луи, пока они ехали в совершенно противоположном направлении. Они приехали в многоэтажное здание, и Луи пытается посадить Гарри к себе на спину.         - Давай, малыш, - шепчет Луи в ушко Гарри, нежно подсаживая его на себя и попутно неся к подъезду.         - Нужно помыть тебя. Блин, не верится, что я делаю это для тебя, - произносит Луи надломленным голосом. Слезы начинают падать. А он уже зашел в квартиру, положил Гарри на диван и идет к аптечке. Луи дезинфицирует , прикладывает лед и мажет обезболивающим раны Гарри, а затем крепко, но так, что пациент чувствует лишь легкий дискомфорт, перевязывает их. Затем он ставит чайник, чтобы они могли выпить по чашке горячего чая со смородиной.         Когда чайник вскипает, парень любяще заваривает чай - Гарри как всегда со сливками и двумя ложечками сахара, а себе просто с молоком - и присаживается на диван. Они сидят в полной тишине, слышно лишь легкое похлюпывание чая.         - Скажи же что-нибудь, Гарри. Пожалуйста, - умоляет хозяин квартиры.         - Ты никогда мне не писал. Никогда не пытался меня найти, - произнес Гарри. Эта тема начата скорее для него, чем для Луи.         - Хазза, я пытался. Я действительно пытался, малыш. Я клянусь. Боже мой, Гарри, я ведь влюблен в тебя на протяжении семи лет. Как я мог не пытаться? - Луи сглатывает комок в горле, а затем сдается. Он начинает рыдать в шелковые кудри, затем утыкается лицом в родное плечо и плачет. Плачет несколько часов, пока Гарри пытается успокоить его, говоря всякие приятные и нежные слова.         И если в ту ночь Луи вызволил приятелей своего любимого из клеток на вокзале, то никто не узнал.         И если в ту ночь Луи и Гарри долго любили друг друга в мягкой постели у Луи дома, то никто не узнал.         Была лишь одна вещь, которую знали все, но только по своим догадкам. И это то, что Луи любил Гарри, а Гарри любил Луи.