Синонимы слова «Lublu»

      Соло глубоко вздыхает и прикрывает глаза. Его пальцы перебирают светлые волосы Курякина, пока тот, тяжело дыша, отходит от оргазма.       Илья лежит между его ног, устроив голову на груди и так же, как и Наполеон, тяжело дышит, не собираясь, в общем, скатываться с него.       Тот пришел к нему в номер ни свет ни заря, зная, что днем им надо встретиться с Уэверли и Габи, чтобы обсудить условия следующего задания. И Наполеон уверен, что сейчас максимум утра восемь, но до часов тянуться нет никакого желания, хотя выбраться из-под Ильи все равно не получится, пока тот сам с него не встанет.       И Соло до сих пор не понимает, почему раз за разом тот уходит из его номера ночью, после секса, чтобы опять прийти утром. Наверное, это одна из тех самых заморочек его дорогого русского, от которой со временем не останется и следа.       — Не хочешь слезть с меня, Угроза? — спрашивает Наполеон, чуть морщась, когда Илья выходит из него. Он чувствует, как по бедру течет сперма, и мысль о том, что было бы неплохо принять душ, навязчиво крутится в голове, но Илья ложится обратно, а его пальцы сжимаются на запястье Наполеона.       — А должен? — в ответ спрашивает Курякин своим низким голосом, и Соло мучительно вздыхает, но пальцами все-таки опять зарывается в его светлые волосы, слыша тихое «vypendrezhnik» в свой адрес. Наполеон начинает ухмыляться.       Он самостоятельно выучил русский еще до встречи с Ильей, но за несколько лет тесного знакомства с ним намного увеличил свой словарный запас. Конечно, восемьдесят процентов на мат и оскорбления, но все-таки.       — Я был бы тебе крайне признателен, — говорит Наполеон, и Илья со вздохом скатывается с него. Он сразу же садится и смотрит на него своими светлыми глазами. На его лице почти нет эмоций, но Соло видит, что тот доволен, хотя сам как-то пропустил момент, когда научился читать этого робота. Конечно, получается не всегда, но у него достаточно времени и возможностей для практики.       Илья пристально смотрит в его глаза, Наполеон приподнимает бровь, а потом пытается высвободить свою руку из крепкого захвата пальцев. С утра мериться силами элементарно лень, а учитывая то, как именно его разбудили, — вообще не хочется.       Курякин дергает его на себя и второй рукой сжимает в кулак вьющиеся черные волосы, чуть оттягивая, чтобы Соло приподнял голову.       — Что, Угроза, успел соскучиться за шесть часов сна? Или вовсе не мог заснуть, пока я не поглажу тебя по спинке? — Взгляд Курякина меняется за секунду. Он отпускает запястье Наполеона и отстраняется, поднимаясь с кровати. Соло усмехается сам себе. Илья выглядит очень забавно, злясь с растрепанными волосами и явными метками Наполеона на своем теле.       Одно в их жизни не меняется точно: Илью все так же просто вывести из себя, и пусть последний год его бешенство, вызванное Наполеоном, перетекает в более продуктивное русло, нежели раньше, но и ему иногда надоедает их вечное противостояние. Видимо, Соло совсем размяк, раз иногда ему хочется услышать от Курякина что-то кроме «закрой рот, Ковбой» и быть, в общем, заткнутым чужими настойчивыми губами.       Хотя, разумеется, Наполеон прекрасно знал, во что ввязывается, когда понемногу влюблялся в своего напарника, правда, не сказать, что у него получалось контролировать это. И, казалось бы, вечно непробиваемый Илья в итоге сам грубо толкнул его к стенке после очередной перепалки и заткнул поцелуем.       Наполеон даже помнит, как первое время сильно злилась их дорогая Габи, но в итоге причина злости оказалась отнюдь не в ревности Ильи к Наполеону, а в проигрыше спора с Уэверли, с последующей выплатой достаточно крупной суммы. Видимо, та была слишком уверена в абсолютной гетеросексуальной натуре Ильи. Ну… или просто недооценила Наполеона.       Конечно, даже после их первого секса ничто не шло гладко, ему не признались в вечной любви, да что там, даже просто в любви не признались. Первое время даже на оральные ласки и намека не было, и, учитывая то, что Наполеон в принципе не привык в чем-то себе отказывать, было сложно. И, наверное, если бы не сильные чувства и чертова эмоциональная привязанность к русскому, эти странные отношения не зашли бы дальше одного-единственного раза, но чувства были, причем взаимные.       В итоге, и стеснение, и предрассудки, и прочие пунктики, взращённые Советским Союзом, сошли на нет. Наполеон с самого начала знал, что это не дастся ему легко, но никто этого и не обещал. По крайней мере, сейчас его более чем просто устраивает все.       И Наполеон знает, что Илье не нужен просто секс от него, ему нужен весь он без остатка. Курякин улавливает каждый его взгляд, каждое движение, вслушивается во все, что тот говорит. Он стал более ревностно относиться к каждому автоматическому флирту Наполеона, хотя, скорее всего, он всегда к этому так относился.       Видимо, усугубленное чувство собственничества — обязательный бонус к каждому русскому мужчине. Хотя, он может судить только по своему, вполне возможно, ему достался феномен.       Наполеон поднимается с кровати и молча идет в ванную комнату. В зеркале он видит те самые «lublu», которые никак не дождется от Курякина. Одно «lublu» находится на его ключице и имеет яркий красный цвет. Второе на шее, это «lublu» немного меньше, но все равно заметное. Еще несколько «lublu» есть на спине, но он с трудом может их видеть.       Соло закатывает глаза и заходит в душ, включая воду. Сначала льется холодная, отчего по коже проходятся мурашки, а потом уже теплая, и Наполеон прикрывает глаза, смывая с себя запах Ильи. Хотя, иногда ему кажется, что тот впитался так глубоко под его кожу, что его не скрыть ни душем, ни дорогим одеколоном.       Наполеон не может сказать, что ему это не нравится, наоборот, он любит это, и, как ни странно, любит Илью. Конечно, он всегда понимал, что в итоге кого-то полюбит, но вот никак не мог ожидать, что этим «кем-то» окажется русский КГБ-шник, который чуть не убил его при первой встрече. И при второй.       Соло улыбается своим мыслям. В отличие от Курякина, он уже признавался в любви. Говорил злосчастное «я тебя люблю», а в ответ получал либо улыбку, либо поцелуй, либо еще что. Все, кроме долбаного признания в ответ.       — Ya tebya lublu, — говорит он по-русски, смакуя слова. Может русские просто не умеют признаваться? Интересно, насколько часто они это делают, да и делают ли вообще.       Он не истеричная дама, да и не полный идиот, чтобы не знать, что Илья к нему чувствует. Он знает, скорее всего любит, но его мысли не оставляет то, что тот, возможно, до сих пор считает это неправильным, противоестественным, аморальным и дальше по списку, который сам Курякин раньше и озвучивал, и в один момент ему просто не хочется остаться одному с раскрошенным на мелкие кусочки сердцем, видя, как Илья уходит к какой-нибудь русской Ольге, Наташе, Анне или Марии, потому что так правильно.       Наполеон выключает воду. Он становится к зеркалу и начинает приводить себя в порядок. Между ними никогда ничего не было легко, но он и не успел заметить, когда все стало настолько сложно.       Он выходит из ванной комнаты спустя минут пятнадцать в длинном синем халате. На его лице больше нет мелкой пробивающейся щетины, а вьющиеся волосы уложены бриолином. Илья, уже полностью одетый, сидит на диване перед шахматной доской, что расположена возле тарелки с фруктами и не допитым вчера спиртным.       Эту шахматную доску Наполеон попросил принести в свой номер в первый же день их заселения. Не для себя, для Ильи.       Тот поднимает на него взгляд, а потом опять опускает его к доске, двигая белую фигуру вперед. Наполеон подходит к нему и тоже садится на диван. Не близко к Илье, чтобы можно было смотреть на него, опираясь спиной на подлокотник.       — У меня к тебе вопрос, Угроза, — начинает Наполеон, а Илья медленно выпрямляет спину и поворачивается к нему, вопросительно глядя. Соло пристально смотрит на него. Только чуть опухшие губы Ильи выдают то, чем они занимались до этого.       — Что? — просто спрашивает Илья, а Наполеон продолжает.       — Какие в русском языке есть синонимы слова lublu? — Илья секунду смотрит на него, а потом хмурится.       — А зачем тебе? — спрашивает он в ответ, а Соло пожимает плечами.       — Интересно, как могучий русский народ говорит о своей любви, — Илья задумывается, а потом хмурится. Он молчит чуть меньше минуты, прежде чем отвечает ему:       — У этого слова нет синонимов, Ковбой, — он опять поворачивается к шахматной доске, а Наполеон фыркает.       — И как же вы тогда в любви признаетесь? Дарите друг другу водку в знак глубокой привязанности? — Илья издает смешок и поворачивается к Наполеону.       — Жуткий стереотип, Ковбой. Если мыслить так, то ты должен готовить одни гамбургеры, а не изощряться с дорогими и странными на вкус продуктами.       — И все-таки, как можно признаться в любви по-русски, не говоря ya tebya lublu? — он видит, как Илья задумчиво прикусывает верхнюю губу, а потом поворачивается к Наполеону.       — Да по-разному, не обязательно говорить, — Илья встает и садится ближе к Наполеону, заглядывая в его голубые глаза. — Naprimer, mozhno skazat', chto vryad li est' chto-to krasivee chastichnoj geterohromii glaz, — Курякин переходит на русский, а Соло замирает, чуть раскрыв глаза. Он молчит и удивленно смотрит на Илью, а тот, чуть склонив голову, продолжает, — Ili to, chto chernye v'yushchiesya volosy s nedavnih por stali moej glavnoj slabost'yu, — Курякин начинает слабо ухмыляться, видя реакцию Соло, и продолжает, — Ili mozhno skazat', chto moe serdce, dusha i mysli navsegda zanyaty lish' odnim chelovekom.       — Илья… — тихо начинает Соло, хмуря брови, но тот перебивает, протягивая руку к его щеке.       — Mojno skasat’ to, — начинает он, — chto ya ub'yu kazhdogo, kto sobiraetsya vyrvat' etogo cheloveka iz moih ruk. Ya nikogda ne pozvolyu etomu sluchit'sya, — Соло поджимает свои губы и начинает играть желваками, а Курякин продолжает абсолютно спокойно смотреть в его глаза. Так, будто бы не он все это говорит. Так, будто бы у Наполеона не переворачивается все сознание от одних лишь этих слов. — Ili to, chto kazhdyj raz, kogda etomu cheloveku ugrozhaet opasnost', ya nachinayu molit’sya Bogu, v kotorogo ne veryu, — это Илья говорит совсем тихо, и Наполеон подается вперед, прижимаясь своим лбом к его лбу. Он чувствует, как колотится его сердце, и начинает широко улыбаться, словно маленький идиот, которому впервые признались в любви. — Но можно обойтись и простым ya tebya lublu, Ковбой. — Илья улыбается довольно. Так, словно он уделал Наполеона, как ребенка, и самому Наполеону кажется, что так и есть.       — Ya toje lublu tebya, Ugroza, — отвечает ему Соло по-русски и начинает тихо смеяться. — Кто бы знал, что для того, чтобы выбить из тебя признание, мне потребуется больше года.       Илья отстраняется от него, на его губах играет слабая улыбка.       — Кто бы знал, что ты такой dolboyob, раз ты сразу не понял, — отвечает Илья, а Наполеон фыркает, но продолжает счастливо улыбаться.       — Сам ты dolboyob, — Илья кидает смешок.       — Не позорься своим акцентом, научись сначала произносить это, как человек, — Наполеон приподнимает бровь, а потом закатывает глаза и поднимается с дивана.       — Ты прав. «Poshel nahuj» у меня выходит в разы лучше, — Илья поднимается вслед за ним и, догоняя, толкает к стене, прижимая к ней собой. Илья приподнимает пальцами его подбородок, Наполеон довольно смотрит на него, и Илья наклоняется к нему.       — Ты всегда будешь бесить меня сильнее всех на этом свете, — Соло начинает смеяться, а потом закидывает руки на плечи мужчины, вовлекая его в поцелуй.       — Ya toje tebya lublu, — повторяет Наполеон в его губы и опять вовлекает в поцелуй, чувствуя сильные руки на своей талии.       Впервые за долгое время он абсолютно доволен всем происходящим.       Даже прикопаться не к чему.