вслушайтесь в наши текста заново и повторите все свои насмешки, прямо глядя нам в глаза . . .
. . . хвастовство — плохо. но, когда оно заслужено, то, я считаю, что все хорошо. когда ты, никогда не имевший нормального компьютера или плеера, чтобы просто послушать музыку и попытаться написать свою, имеешь теперь все и даже больше — можно позволить слабости, вроде гордости. когда ты копил деньги, жертвуя обедами, на новые кеды, потому что старые уже стерлись от постоянных репетиций, то отдельный шкаф в общаге только с твоей обувью — маленькая слабость. когда ты писал песни на салфетках в каком-то богом забытом кафе, дышал на ручку, чтобы разогнать пасту; за неимением поблизости бумаги писал прямо на коже, чтобы не упустить удачную фразу, а, приходя домой, с остервенением ее стирал жесткой мочалкой, потому что я дерьмо, которое не может даже два слова сложить; когда ты писал музыку на старом ноутбуке, ночью под одеялом, потому что родители были против таких занятий; когда ты сбегал из дома в окно, чтобы посетить баттл и, выиграв, не чувствовать _нормальной_ радости, потому что понимаешь, где не дотянул/не дожал/не добил; тогда иметь свою собственную студию, оформленную по своему вкусу и куда вход только по приглашениям, потому что она — твой мир, твой способ отдохнуть, скрыться от обстоятельств, от усталости, от общения // порой и оно надоедает // — это, тоже, маленькая слабость . . . . . . но мы понимаем, что эти слабости можем себе позволить. смотреть в глаза завистников и хейтеров прямо, без страха. потому что да — сами добились. своим потом, бессонными ночами, сбитыми коленками и пульсирующими висками от головной боли; посаженным зрением, пока писался тот или иной трек; выпирающими ребрами, когда из-за репетиций или оттачивания читки ты просто забывал поесть, а иной раз на еду просто не хватало денег; поношенными нервами, когда мечта просачивалась сквозь пальцы откладываемым дебютом, добавленными мемберами и вам придется учить танцы; слезами по ночам в подушку, когда кажется, что все зря, что ты бездарность и не сможешь петь и танцевать одновременно; ненавистью к самому себе и успокойся, тряпка, ты выдержишь . . . . . . и выдержали. и добились большего. и выросли во всех планах — даже в тех, о которых никогда и не думали. теперь у нас есть все, о чем мы только могли мечтать, но боялись. теперь, оглядываясь назад, иногда хочется злорадствовать, но мы не позволяем себе таких мыслей. потому что падать вниз намного быстрей, чем подниматься обратно. потому что дно затягивает настолько, что, выбравшись, ты всегда грозишься вернуться. оно дает тебе опыт и учит жизни, но оно так же может забрать все, и даже больше. в любую секунду мы можем стать никем и тогда уже хейтеры не оставят нас в покое. обгладывать чужие косточки — это же так весело . . . . . . безумцы. хейтеры — безумцы. но разве можем мы их осуждать // можем, конечно, но //, когда не знаем _их_ историй. когда мы сами не меньшие безумцы. мы — безумно влюбленные в музыку, что ставим ее выше жизни. ставим выше человеческих потребностей, простого общения и порой даже друзей. музыка вытащила нас из дерьма, но она же нас в него и окунула. прополоскала в нем и, убедившись, что мы сильные и справимся, отмыла, научила слушать окружающий мир, выхватывая из повседневности мелодии, и отпечатывать текста на линии жизни. музыка — это проклятие. и только от нас зависит, каким боком оно к нам повернется. все, что мы теперь // уже заслужившие признательность, пусть и минимальную; занявшие какую-никакую, но нишу в этой прогнившей индустрии, где артисты, стоящие на сцене, скорее, проститутки ( иногда и во всех смыслах ); доказавшие, что мы умеем писать музыку, что оставит след в душе и поможет вернуться к жизни в трудный момент // можем — это творить, развиваться и не останавливаться ни за что на достигнутом.а мы и не хотим . . .
. . . я смотрю по сторонам и улыбаюсь. потому что смог достичь того, чего мне никогда не пророчили. того, чего, как меня пытались убедить, я никогда не добьюсь. корди-нуна крутится вокруг, поправляя микрофон. вторая легко порхает по моему лицу кисточкой. третья и вовсе завязывает мне шнурки. а рядом стоят они — мои друзья. и они куда важней заработанных денег, полученных наград и, уж тем более, возможности покрасоваться в одежде, на которую многие и за всю жизнь не заработают. друзья, которые уже семья; музыка и я сам — не сломленный, огрубевший под ударами общественности, но выстоявший с гордо поднятой головой — лучшее, что сейчас у меня есть в жизни. и ушедшие друзья, и те, кто в нас сомневался, и те, кто желал успеха, но не верил в него — теперь увидят, что совершенно неважно, на какой именно сцене ты стоишь. потому что куда важней, что ты пытаешься донести до людей, стоя на ней. о чем рассказываешь и чему пытаешься научить. куда важней быть больным своим делом, а сцена сама появится под ногами, как и дорога, по которой стоит идти. я смотрю на своих братьев и улыбаюсь. потому что вижу в их глазах отражение своих мыслей и переживаний. потому что вижу в приподнятых уголках губ поддержку и обещание не бросать. пройти путь от начала до конца в м е с т е. обещание не лечиться от музыки, потому что иначе — смерть. душевная и моральная, а она — куда страшней физической. обещание просто быть. я смотрю на них по очереди и понимаю, что безумие — одно на троих, а чаще — семерых — не так ужасно, как одиночество. я благодарен им за поддержку. я благодарен им за подставленное плечо в минуту трудности. я благодарен им за отдачу, энергетику и эту сцену. нашу сцену . . . . . . мы стоим на ней бок о бок и смотрим вперед. хочется плакать от эмоций, записать крики толпы на диктофон и слушатьслушатьслушать. хочется разделить с фанатами свои мысли и свою радость, потому что они такие же — безумные. любящие нас, знающие тексты наизусть и всегда — в с е г д а — нас поддерживающие. я смотрю на своих мемберов, на Арми, и улыбаюсь: искренне, со слезами на глазах и переполняющей меня изнутри гордостью. потому что в этот момент — самый прекрасный момент нашей жизни мы живем этим безумием . . . ㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤㅤ