Третьи сутки

Третьи сутки без нее. Третью ночь подряд он не смыкает глаз — боится. Третий день он бесцельно бродит по территории академии в дождь без зонта — хоть как-то отрезвляет. Его никто не останавливает, даже Лука. Людям на глаза он практически не попадается. А те единицы, которым все же выпала такая возможность, не заводят разговор — понимают. На него не смотрят с жалостью, которую он ненавидит, не смотрят с презрением или страхом, к которым он так привык. Ему нужно время, чтобы отойти — иначе никак. Как говорится: пан или пропал. Он корит себя за то, что не защитил, не спас, не вырвал из цепких пальцев директора младшей школы. Позволил завязнуть ей в том же болоте, что и он. На обратной стороне век его будто выжжены глаза цвета янтаря, полные слез, отчаянья и немой мольбы. Ему кажется, собственная кровь с рук до сих пор не отмылась, а потому, он предпочитает не смотреть на них, а так же в зеркало — слишком уж у него помятый вид, уверен. Каждый раз закрывая глаза перед ним проносятся события недавнего времени: слишком дружелюбная новенькая, странное поведение школьного персонала, а затем и одноклассников. Клац — всё, ловушка захлопнулась. Противный щелчок при этих мыслях так и раздаётся у него в голове. Когда его вызвали к Юкихира, он все еще старался сохранить тот, присущий только его огненной натуре, огонёк в глазах, чтобы отстоять своё право любой ценой вернуть ее, на этот раз точно защитить и теперь ни за что не отпускать. Если бы еще полгода назад ему предстоял такой выбор, то он без раздумий вылез бы из открытой золотой клетки, да что там вылез, он бы рванул, ни в коем случае не оборачиваясь. А сейчас… он запирается там изнутри сам. На его заявление директор средней школы лишь понимающе кивает головой. Нацуме уже пробирает до зубного скрежета от этого противного слова, если бы кто-нибудь действительно понял насколько ему плохо… Тяжело вздыхая, еле передвигая ногами и не обращая никакого внимания на струи воды, змеями ползущие с волос сперва по лбу, затем по щекам, а после и медленно под воротник рубашки, Хьюга просто брел дальше. Одежда уже противно прилипла к телу, но он, опять же, не обращал на это никакого внимания. Благо, дождь был теплый. Иначе бы Лука точно вцепился в него клещом, прося подумать о себе и остаться в общежитии. Меньше всего ему хочется возвращаться в свою комнату. Оставаться в давящем помещении наедине со своими мыслями еще сложнее. Особенно, если эти мысли сопровождаются тихим и столь противным тиканьем настенных часов, которые он точно скоро разобьёт. Нацуме никогда не думал, что будет столь эмоционален, а точнее, эмоционально разбит. В первую ночь после похорон Юки и того, как забрали её, он в кровь разбил свои кулаки об стену, воя не от боли физической, а душевной. А вой противный такой, словно собаки, потерявшей хозяина. В его же случае — кота, потерявшего хозяйку. Ему уже начал слышаться ее звонкий, задорный голосок, который с примесью горечи и надежды зовет его.  — Совсем из ума выжил, Хьюга, — выносит вердикт сам себе. Он и сам всегда зовёт Микан. И иногда его сердце колет какой-то странной, грустной теплотой, будто зов его нашёл ответ. Поворот, тридцать два шага, еще поворот. Уже, расплывчато из-за ливня, но виднеется общежитие мальчиков. Тоненький голосок разума робко, но решил все же позвать своего хозяина, сообщив ему о том, что с его пневмонией гулять даже под теплым дождём — чревата, а силы ему еще нужны. Нехотя, но согласившись, пришлось переться обратно. Под козырьком виднеется светловолосая макушка, обладатель которой молча протягивает полотенце. В ответ получив лишь кивок, означающий благодарность, он уходит так не проронив и слова. Медленно поднимаясь по лестнице ленивыми, хотя, скорее, уставшими шагами, которые эхом раздаются в пустом коридоре, парень с глазами цвета вишни больше не отягощает себя лишними мыслями и просто бредёт до своей комнаты с пустой головой. Заходя в комнату он все еще предпочитает не думать, в его голове глухим эхом раздаются собственные шаги. Даже не утруждая себя переодеванием, Нацуме падает на кровать безвольным мешком. Просто должен отдохнуть. Позже, когда пройдёт немного времени, неизменно ночью, все под тем же дождем, он будет в сотый раз оббегать академию, пытаясь найти хоть малейшую зацепку, а, возможно, и подслушать чей-то разговор. Но сейчас, опять же — он должен отдохнуть. На часах давно за полночь. Теплота помещения и мягкость кровати нагоняют на него дрёму, но он ведь знает, что проснётся через пол часа от своего истошного крика. Третьи сутки без нее. Сложно.