Рождественский подарок

– Джексон, черт тебя побрал бы, какую херь ты на этот раз вытворил? – я надменно глянула на него, но он не обратил на это своего драгоценного внимания, а лишь продолжил выпускать легкие кольца дыма, что, признаться честно, делал изумительно. Лицо его было опухшим, глаза сверкали в солнечном свете, что был еще слаб после неплохого дождичка. На нем была лишь светлая рубашка нежного небесного цвета, тёмные потрепанные джинсы и чёрный шарф в клеточку. На секунду мне показалось, что в этом месте он выглядит прямо-таки прозаично, но тут жеяопомнилась и поставила руки в боки. Чего это я снова стала той самой девочкой, которая любит распускать нюни и прятаться за маминой юбкой. – Слушай, я тут попробовал твои Camel, которые ты вчера так усердно нахваливала, они и вправду очешуенны! Не подаришь ли ты мне их, как любимому братцу, мм? – Я вновь воззрилась на него. Искра. Буря. Пощечина. – Так, стоп, что ты творишь?! – он с выражением лица бедного мальчика, который вот-вот расплачется, потёр больное место, а я лишь довольно сложила руки на груди. Mission completed, как говорят в народе. – И то, что меня снова лишили работы, не означает, что я бездарность, ведь так ты меня обзываешь каждый день? Я изобразила задумчивость, правдивости ради даже попридержала голову правой рукой, локоть которой обхватила левой. Ботан-то сразу меня раскусил – как-никак лучший друг, а вот Джексон… куда глупее. С чего такое имя – Ботан? А вот не у меня спрашивайте, а у него. Короче, родители его однажды помешались на аниме, даже переехали в Японию, а тут бац – сыночек. Ну и съехал он по совершеннолетию от этих сумасшедших, я бы тоже так поступила. Ещё он отрастил себе хвостик, чуть ниже плеч, видимо, покрашенный. Такой прекрасный серебристый цвет, чудесно дополняющий тонкие черты лица, чуть пухлые губы, завораживающие с первого взгляда карие глаза, взгляд которых был частенько томным, и легкую щетину. Кстати, он всегда немного прихрамывал на правую ногу, а я и не знала почему — спрашивать было бы неловко. Он постоянно мутил со всеми подряд, даже иногда из-за этих своих увлечений он забывал обо мне – о его лучшей подруге. Я не обижалась, я его понимала, пусть сама так никогда не поступала, но не забывала звонить Ботану-злобному-игнорщику-мудиле и мягко напоминать о моем существовании. Да, я слегка наглая, но в этом мире без такого качества не выжить. И вот еще что: вроде ботанами называют заучек, всяких кретинов, которые считают учебу самым важным в своей жизни. Идиоты, согласны? А вот он же наоборот таковым не являлся, поэтому все его называли Ботаном-Наоборот. Интересно, правда? Но мы уже свыклись. Кстати, я бы отлично ему подошла: я хожу в обносках сестер, которых у меня имеется в наличие всего три штуки, а он — в дорогущих вещах из фирменных магазинов; его волосы всегда аккуратно уложены, мои же изредка расчесываются и моются (ну а вдруг вши, или просто комар застрял, или вообще плевок соседа-туберкулезника в автобусе?). Короче говоря, выглядит он, как сексапильный мужик с обложки журнала, а я… а я словно не с этой планеты, словно до меня эволюция еще не добралась, и я пока обезьяна. Все, хватит болтать, пора дальше историю рассказывать. – Ой, и правда, глупышка я, – я обняла Джексона, а тем временем вынула из кармана куртки визитку одного психолога, который на меня явно запал с нашей первой встречи, и тихонько втиснула её в задний карман джинсов брата. Он отстранился первым и недовольно вопросил: – Что ты мне подложила в карман? – На этой бумажке написан номер одной девушки, которую я тебе специально подобрала. Думаю, она тебе понравится. Звони в любое время, брателло, – я ткнула Ботана в плечо, на что он молниеносно среагировал и рванул прямиком к нашему пикапу. Нужно было срочно смываться, иначе он точно что-то заподозрил бы, ха. Хотя мозгов у него и меньше, чем у мухи, и была я совершенно безмозгла, раз поступила иррационально — не надо было так громко уходить. Но вот догадливость у Джексона присутствует; пусть вся визитка и покрыта следами помады, которую я вчера так легко профукала на интрижку для этого кретина, он мог бы выкрикнуть: «Не верю!» и вернуть мне эту чертову бумаженцию обратно. Но ладно, будь, что будет. Пусть помучается пока, а мне пора. Наконец добравшись до последней пуговицы пальто, я с легкостью, доступной лишь явно счастливым людям, распахнула чёртову дверь и удобно устроилась на кожаном сидении авто. Ботан ухмыльнулся и протянул ладонь для того, чтобы дать «пять», а я лишь всучила ему его любимый барбарис, который мне специально привезла подруга из России, до того, как я здесь оказалась ради папиного нового филиала, собрала его пальцы, чтобы они обхватывали сладость, и вернула руку на положенное место – руль. Он довольно ухмыльнулся, зашуршал сладостью и рванул на всех парах прямиком на мою хату. Вопли Джексона все разлетались вокруг окон пикапа, а мы с Ботаном просто ржали над этим олухом, прямо rich bitch, yea. – Чувак, не забудь притормозить у секонд-хенда, нужно вещичек подкупить к новому учебному году. Как-никак университет, однокурсники, а первое впечатление очень важно. – Моя методика слегка изменилась со времён школы: тогда я просто покрывала всех дноклассников матом, причём хорошенечко, а теперь же разоряюсь и на прикид. Что же не сделаешь ради эдакого первого впечатления… – Конечно, Марти, – он обернулся ко мне и медленно подтянул очки к переносице, но зря он это сделал: в ту же секунду мы врезались в Шевроле, которое так спокойно себе катилось по шоссе. Я вздрогнула. И как же нам теперь добраться до секонд-хенда, который ещё в километрах двадцати отсюда? Ботан же тем временем без каких-либо комплексов орал что-то нечленораздельное, все, что я поняла, было: «папаня меня укокошит» и куча мата, просто огроменная кучища мата. Мы выползли из полуразрушенной тачки, этот хвостатый тут же принялся практически обниматься и целоваться со своим драгоценным пикапчиком, гладить порушенный капот и все так же безудержно плескаться в море брани. – Бот, ну успокойся ты, папаша всё поймёт, – я попыталась обнять его, но он с трудом вырвался из моей мертвой хватки и ушёл. Ушёл плакать над своим железным конём. Вот же плакса хренова. Пока он оплакивал свою якобы огромную потерю, я решила тихонько смыться. Лишние проблемы в виде суда и глупых размолвок на нервах с лучшим другом мне не симпатизировали. Я подловчилась и ухватила первое же такси, что оказалось в поле моего зрения. – Детощка, прахади, распалагайся, – практически пропевал таксист, пока я втаскивала свою не тощую тушку в авто. Этот таджик еще в первые минуты успел доконать меня: его голос, чёртов акцент и бесконечное количество побрякушек в салоне меня, честно говоря, обескуражили. Внезапно я снова стала той девочкой, постоянно прячущейся под подолом маминой юбки, и решила резко и без особых проблем покинуть этот дурдом и тупых санитаров. Ну, а так как я была слегка на нервах от такого неприятного общения, я решительно пнула дверцу и… еще одна авария за этот гребанный день. Кружимся-кружимся-кружимся, и-хи-хи-хии… – Сколько, твою мать, уже можно? Им самим, что ли, не надоело постоянно устраивать апокалипсисы прямо посреди шоссе? – ворчал мужчина средних лет в белом хлопковом халате, под которым была теплая черная телогрейка, вся в заплатках. Я ме-едленно открыла правый глаз, чуточку поморгала, потом открыла и левый. Ну что ж, зрелище было не из лучших: вокруг кровавые тела, бессчетное множество машин и Я. Я устроилась на капоте какого-то пикапа, который тоже был весь ободран, как и его соседи, и имел при себе истеричного водителя, ибо как только я кашлянула, он меня заметил и принялся крыть толстым слоем мата. Я уже привыкла к такому обращению, так что ничего не оставалось, как проорать: – Блять, оставьте уже в покое, – и, отряхнув изрядно испачканные в крови джинсы, свалить. Где-то за спиной у меня проскользнули многочисленные охи и ахи, но я обернулась, плавными движениями прикоснулась ладонью к окровавленным губам и послала прокаженным прощальный воздушный поцелуй. Ха, они так глазели, словно впервые меня видят, хотя кого я обманываю – видят они меня впервые. – А как же осмотр в больнице?.. – возмутилась было какая-то левая старушка, но ее тут же перебили: – Сумасшедшая, она сумасшедшая; ее в психушку, а не в больничку надо! – сказал тот самый придурок в белом халате и осмотрелся в поисках меня. Но я уже была слишком далеко, чтобы он меня заметил… Я шагала по мокрому асфальту «ёлочкой», словно танцевала какой-то загадочный танец на подобие степа, протягивала над собой веселенький зонтик с милыми Сантами и изредка хихикала. Вся эта рождественская декабрьская атмосфера, как же я ее люблю. Правда, снега здесь не дождешься – именно тогда, когда я оказалась тут ученицей по обмену, русский климат решил меня обвести вокруг пальца, апокалипсис! Почему же я иду на свою первую в жизни пару именно в декабре? Да потому, что мой папаша постоянно открывает новые филиалы своей компании, из-за чего становится известным, а мне приходится все время следовать за ним. Компания эта занимается издательством разных психологических и учебных книжек, которые пишет сам папа. И вот, он заставил меня пойти на психфак, правда, я сначала долго не соглашалась, но после убедительных просьб... а как я могла отказаться от собственного дома, если сдам все экзамены в семестре на «отлично», и 70% всего наследства, а оно обещает быть неплохим? Ну как, тем более в здравом уме? Итак, предстоит очередная показуха перед однокурсниками. После разговора с бабушкой, который я долго планировала и продумывала, я поняла, что стоит вырядиться именно в школьную форму прошлого века – можно сказать, постыдно. Потом усесться за свободную парту, глянуть на красавчика и накрутить прядь из косички на палец. Он, естественно, заржет, заржет и его окружение, некоторые начнут фотографировать меня, а я и попозирую... Ох, хватит с меня глупых фантазий. Когда же я наконец доползла до злополучного секонд-хенда, чтобы ему пусто было, я прихорошилась – достала из сумки оправу без линз, натянула на нос и прижала прямо к глазам, абы как накрасилась перед побитым зеркалом на двери в магазин и вывернула элегантную черную шляпку, в которой была все это время, наизнанку. Так-то лучше. И вот я вошла в этот просторный зал с золотыми стенами и троном прямо посередине. Пока я поражалась увиденному, передо мной предстал прекрасный принц на белом коне. – Тини, выходите за меня замуж, – он галантно поцеловал пальцы моей правой руки, а я была настолько обескуражена и приятно ошарашена, что… Ну что, повелись, да? Ничего подобного не могло быть. Жизнь – не сказка, к сожалению. Так что все было совсе-ем иначе. В секонд-хенде быстро носились взад-вперед черствые работницы, которым было явно по барабану на посетителей. Они перетаскивали вещи с места на место, так что я кое-как смогла выманить у них потрепанный сарафанец давнишних времен, белый воротничок, страшнейшие банты и красный галстук и спрятаться за скудной ширмой. Переодевшись в обыкновенного советского пионера, я не узнала себя – это реально мне очень даже было к лицу. Единственная одежда, которая по карману самой Марти Стоессель! «Не верю!» – Спасибо за покупку, приходите еще, – невнятно прохрумкала кассирша, и я сложила купленные вещички в пакет. Женщина удалилась, я решила тоже не задерживаться – лишние проблемы с отцом мне не нужны, он же так беспокоится о душевном состоянии его дитя. Психолог хренов. И теперь я шла по аллее парка, раздумывая над всем этим. Я в России, практически не знаю языка, но зато жить не могу без творений Бродского… хм, что еще? Еще мой отец и его этот «Хамелеон» меня изрядно достали; да, я рада оказаться в такой чудесной стране, но не рада постоянно чувствовать себя несвободной, как в старые-добрые времена, когда я сидела за решеткой. Ох, как же было прекрасно – я бомбила заброшки, потребляла наркотики, курила и жила как душеньке угодно. И снова проблемы с ним, с Диего, очередная неурядица, драка… дошло до убийства… В общем, спорить с Марти нельзя – покалечит по-крупному. Я вспомнила те самые времена в робе и с изображением, изрезанным на квадратики; суд; мамино заплаканное лицо и его – все того же хама Диего. И уже мое заплаканное лицо возле его могилы… Так, достаточно. Пора домой. *** – Па-ап, как делишки на работе, как первый корпоратив? – весело поинтересовалась я, усиленно пытаясь расстегнуть чертову молнию на сапогах. В коридоре появился он – встревоженный, чем-то неприятно удивленный и… злой. Злым он был в самых редких случаях, когда оно требовалось: когда я случайно смешивала белое белье с зеленым, и получалось что-то не самое кайфовое, когда я психовала на всех и вся без повода, когда я поднимала руку на своих парней, которых было немало. Теперь явно что-то приключилось. – Март, тебе тут… – он запнулся, поджал губы и растерянно меня оглянул с головы до ног. – Тебе тут письмо от одного любителя детективов, он очень хочет с тобой… потрепаться, – он шумно сглотнул и протянул мне вскрытое письмо дрожащими руками. – Поговорить о твоем нашумевшем прошлом. Я прищурилась. Что бы это могло значить? Какой-то намёк? — Да никуда я не пойду, больно надо, пф-ф, — я откинула письмо куда подальше и, взяв пакет с новыми вещичками, умотала к себе в комнату. Эти вещи пахли так приятно, они пахли… воспоминаниями. К ним было приятно прикасаться, они излучали какую-то вселенскую доброту; так и хотелось прижаться к теплому бабушкиному плечу, плечу коренной русской, и слушать-слушать-слушать рассказы «А вот в наше время…» А вот в наше время не было глупого интернета… а вот в наше время не было всяких парней, и все выходили замуж годам к сорока… а вот в наше время пионерский красный галстук был самым важным в жизни… а вот в наше время, в наше время… А что представляет из себя наше время? Твиттер, ВКонтакте, Инстаграм и Ютуб? Телефоны, планшеты, маньяки и насилие? Что мы сможем сказать своим внукам, когда сами окажемся на такой скамье во дворе, и снова будет эта эстафета «А вот в наше время»? Я скажу, сколько разбомбила заброшенных зданий, сколько убила и сколько отсидела? Другой задрот расскажет о своих приключениях в GTA, а другой интернет-маньяк в прошлом просто будет переписываться в социальных сетях с какими-то наивными маленькими девочками? А завтра уже в университет. Завтра – конец моему детству, конец глупым мечтам и вере в сказку, завтра – начало новой, сознательной жизни. Наверное. Завтра начало всего, что для меня так важно. Поэтому я должна хорошенько попрощаться с детством. Я рванула к ящику с мягкими игрушками и вывалила все содержимое ради одной безделушки, которой я так дорожила, будучи пятилетней. Я прижала Бобби к сердцу, этого потрепанного медведя с многочисленными заплатками, и признала его источником моего детского счастья. Он подарил мне все, что было так важно. Все, что требовалось до восемнадцати. – Прощай, бессознательность и свобода. Здравствуй, позор и универ! – кричала я в широко распахнутое окошко, не обращая внимания на глупых прохожих, которые оборачивались и крутили пальцем у виска. Я счастлива. И это – главное.