Пламя и соль

— Тебя хорошо устроили? Аша пытается скрыть очередной всплеск сестринской любви под удобно-привычной небрежностью, и Теон попадается на эту удочку — в который раз за последнюю неделю. Он мелко моргает из-под сброшенных на лоб кудрей, вымеряя кончиками пальцев расстояние от стального наплечника до выпуклого щупальца на броне, и спокойно кивает. Ей хочется встряхнуть его за плечи и напомнить, что здесь нет ни безумных бастардов, ни иронизирующих карликов, и никто не напомнит ему, кем он был, кем стал и чего ему стоило вернуться к тому, с чего всё начиналось. Аше хочется резко бросить: «Извернись, Перевёртыш!», потому что ей правда любопытно, как это произойдёт, когда её брат займёт своё место, изогнув хлёсткий хвост, словно ещё живая речная рыба, ищущая своё место в бочке. Но Теон слишком долго пробыл в пресной воде, чтобы соль перестала жечь ему душу стыдом, и сестра не торопит события. — Располагайся: думаю, мы здесь задержимся. Она свято в этом уверена, большей частью потому, что Утонувший Бог подарил заливу Работорговцев полный штиль после насквозь продымленного битвой дня. Она обычно смеётся над богами и над слабоумным фанатиком — дядей Эйероном, но сегодня палуба едва скрипит под её подбитыми сапогами, и Аша готова простить им всё. Она хлопает брата по спине; плотная грубая кожа соскальзывает с металла с едва различимым крысиным визгом, рука опускается на бедро своей хозяйки, а Теон уходит твёрдым шагом, размолотив золотисто-красный кирпичный песок миэринских улиц под ногами. Закат спускается быстро, и одновременно с ним торопливо зажигаются свечи на тяжёлых бронзовых подсвечниках, чуть покачивающихся под сводами Великой пирамиды. Несколько крошечных капель воска быстро застывают на смуглой руке служанки, убирающей на ночь волосы своей королевы, но она продолжает свою работу, даже не вздрогнув. Дени едва различает собственное лицо в мутном стекле зеркала в украшенной рубинами раме. За шторами, скрывающими путь на террасу, багрово и пасмурно, и цвета эти постепенно сменяются тусклой зеленью и старым золотом, когда две косы белыми змеями сворачиваются над висками Дени, а оставшиеся локоны разливом падают ей на плечи. — Утро будет туманным, — бросает Даарио, стоящий здесь же, только чуть поодаль, расставив ноги в грубых сапогах, сшитых на дотракийский манер, и наблюдая за ней из-за плеча служанки. Последний косой луч соскальзывает с его колена на холодный камень пола одновременно с последней серебряной прядью, ложащейся на заколотую на плече ткань. Причёска окончена, и её создательница бесшумно исчезает, оставив свою госпожу наедине с капитаном наёмников. Тот расправляет плечи, словно почувствовав себя непринуждённее, и несколькими равными шагами сокращает расстояние между собой и Дени. Внезапно Даарио жалеет, что не задержал служанку: она могла бы принести ещё вина, метнувшись хрупкой тенью по извилистым коридорам пирамиды, и тогда вечер плавно перейдёт в ночь, тёмную, как чешуя Дрогона, и шёлковую, как кожа королевы. Ведь молниеносная победа над Гарпиями стоит такой награды? Но Дени, коснувшись его плеча своей маленькой ладошкой, ненавязчивым движением останавливает его. Она сама дивится своему поведению, но как бы там ни было, сейчас ей не хочется прикосновений Даарио. Впервые не хочется его ласк, жгучего взгляда и торопливого шёпота слов, которые она потом, при свете дня, вряд ли сможет повторить, не покраснев. Всё, что привлекало её в нём раньше, сейчас вдруг кажется мелочным. Дени смущена. Она с лёгким вдохом складывает крылья ноздрей, пытаясь уловить таинственные острые и пряные запахи, что слышались ей при воспоминании о родине Даарио, где она бывала в детстве. Так же пахли и цветы, что он подарил ей по пути в Миэрин. Всё это так чётко запечатлелось тогда в её памяти, но сейчас утратило силу, вкус, стало таким бесцветным… пресным. Вот оно, слово, которое так долго не хотело приходить на ум. Дени обводит кончиком языка полуоткрытые губы, заставив Даарио странно вздрогнуть. Она наконец поняла, чего ей недостаёт: соли. Она чувствует себя так, будто вынырнула из лужи на мощёной набережной, и теперь тянется дальше, к морю, где вода солонее и гуще. И теперь Дени знает, что не так, и ей ничего не стоит воспрепятствовать объятиям Даарио: мускулы нежной, будто фарфоровой руки наливаются сталью, и пальцы, упершись в грудь капитана, вынуждают того опустить голову. Он отстраняется, отвесив невесёлый поклон в надежде, что его королева произнесёт хоть слово… но Дени лишь согласно кивает, устало отворачиваясь к окну, и Даарио ничего не остаётся делать, кроме как покинуть её покои. Дени смотрит с террасы на нижние ярусы, треугольником сбегающие к жилым зданиям, где прямо на её глазах затухает на ночь жизнь, смотрит на порт, где выстроились у причала корабли из Астапора, Юнкая и с Железных островов. Дальше в бухте ещё дымится остов одного из сожжённых драконами кораблей, тлеющие огоньки сбегают по надломленной мачте на чёрный каркас кормы, но взгляд Дени не задерживается там надолго, поймав крошечную фигурку, направляющуюся вдоль набережной в сторону города. Дени не видит лица, но что-то знакомое в пружинистой походке и развевающихся до плеч волосах заставляет её вытолкнуть на поверхность памяти образ женщины из далёкого Вестероса, ещё несколько часов назад стоявшей перед ней в тронном зале. Дени помнит, как пахло от неё и её брата морскими брызгами и металлом, как расправлял щупальца причудливый кракен на доспехах, как похрустывали при каждом движении кожаные бриджи, как не было на лицах ни страха перед королевой, ни растерянности, ни подобострастия. И Дени хочется, чтобы она, эта гордая и вольная женщина-воительница, пришла сюда и снова заговорила с ней о чём-то. В их судьбах много общего: десяти минут разговора хватило, чтобы понять это, а знать о своих вассалах как можно больше — всегда полезно; наверное, Тирион подтвердил бы это, если бы слышал… Темнота приходит в Миэрин ни с запада, ни с востока. Она опускается сверху, похожая на широкое серебристо-чёрное покрывало из тяжёлой атласной ткани, подаренное когда-то Дени; это одна из немногих вещей, сохранившихся у неё из Кварта, и сейчас оно лежит за её спиной, на кровати, а темнота лежит перед ней. С террасы было бы видно, как уютно заворачивается в ночное покрывало город, но Дени уже давно нет на террасе: она стоит на пороге своих покоев, с изумлением и тихо затаённой радостью глядя на усмехающуюся ей Ашу Грейджой. — Вы хотели меня видеть? — в её голосе нет ни смущения, ни хоть намёка на то, что она осознаёт, где находится и готова вести себя соответственно приличиям. — Как вы узнали? — задаёт вопрос озадаченная Дени, но руку всё же протягивает и морщится, когда Аша комкает её своими обветренными пальцами, кожа на которых тверда и шершава как доски на бортах корабля. Этот вопрос остаётся без ответа, а гостья уверенно входит в комнату, подозрительно тихо прикрыв за собой дверь. Твёрдый взгляд её ощупывает стены, ноги бесцеремонно ступают по узорчатому полу, словно оценивая что-то, а руки расслабленно висят, зацепившись большими пальцами за края карманов бриджей. — Раз уж вы здесь, я не прогоню вас, — сообщает Дени, и снисходительная полуулыбка расцветает на её лице, оставляя крошечные ямочки на нежной коже щёк. — Садитесь, здесь ещё осталось немного вина. Она сидит в низком кресле, выпутав босые ноги из бархатных, расшитых жемчугом сандалий, и смотрит, как Аша берёт со столика второй бокал, где едва ли не на самом дне переливается в свете свечей багрово-алый цвет. Упрямые губы, словно прорезанные наспех скульптором под крупным носом, легко цепляют стеклянный край бокала, к которому плывёт изнутри густое вино. Она делает глоток: Дени замечает, как на сотую долю мгновения напрягается её шея в расстёгнутом вороте куртки, и глаза тут же принимают хмурое выражение. — Неужели королева пьёт подслащенную воду, будто надушенный торговец из Вольных городов? — насмешливо выговаривает Аша, отставляя бокал в сторону. Не самое лестное сравнение, думает собеседница в ответ на эти слова, и всё же сохранение достоинства и атмосферы гостеприимства кажется ей сейчас первостепенной задачей. — Вам принести чего-нибудь получше? — голос её безупречно дипломатичен, лишён малейшей нотки раздражения и досады — и Аша не может не оценить это. — Немного старого крепкого эля не будет лишним, — утвердительно кивает она, забрасывая ноги в тяжёлых сапогах на крошечную скамеечку красного дерева: кованые каблуки оставляют несколько продольных царапин на отполированной поверхности. — Я прикажу принести вам то, что вы просите, — соглашается Дени, продевая тонкий палец в золотое кольцо колокольчика; чистый звон разлетается по покоям, ударяясь о стены и порхая меж свечами в канделябрах. Темнокожая миэринка, недавно взятая в Пирамиду в услужение, входит с поклоном из дальней двери, обычно скрытой от посторонних глаз. В глазах её смятение: даже не знающая языка Аша понимает, что девушке невдомёк, что такое эль. Дени обращается к служанке снова, повторяя просьбу и подробнее описывая необходимое, и та, наконец понимая, что от неё требуется, спешит обратно к двери… Аша не спеша перебирает пальцами ручку тяжёлой железной кружки, наблюдая, как дрожит внутри неё мутно-коричневый, едва-едва золотистый эль, и пьёт размеренно, наслаждаясь каждым глотком. Она удовлетворена, а если так, то довольна и её королева. — Признаться, я ещё никогда не была так разочарована, как сегодня днём, — внезапно сообщает Аша, с грохотом опуская кружку на стол. — Опоздать на битву — такое впервые случилось с Железнорождёнными. Кто-то даже хотел повернуть назад… хотя я не думаю, что он по-прежнему этого хочет после того, как подобрал два зуба с палубы. Дени смотрит на собеседницу с искренним интересом, и это выражение глаз невольно заставляет ту продолжать. — Я хотела опередить своего дядю — и я сделала это. Думаю, у меня хватит времени и ума произвести на вас лучшее впечатление, чем сможет сделать он, если вообще доберётся сюда. — Этот ваш дядя… что ещё мне следует знать о нём кроме того, что он собирается жениться на мне? — со внезапной долей иронии в голосе задаёт вопрос королева, вставая, чтобы опустошить прозрачный кувшин. — Только то, что он тюфяк, напяливший корону и не видящий дальше собственного члена, — пренебрежительно фыркает Аша, вытирая мозолистой ладонью губы. — Что же до женитьбы — оставьте эту мысль. Вы королева, и никто не коснётся вас без вашей на то воли… Даже я. — Даже вы? — подозрительно переспрашивает Дени, глядя на собеседницу сверху вниз. — Вот как? Повисает неловкое молчание. Очевидно, что никто не сердится, никто не сожалеет о сказанном, и всё же никто не знает, как продолжить затянувшийся в тугой узел разговор. Когда же наконец Аша откидывается в кресле, глядя куда-то в сторону, тон её меняется и слова уже не так резки. — Мне было тринадцать, когда моего брата забрали Старки. Жалела ли я? Не особо. Я взяла ситуацию в свои руки. Я всегда хотела быть хорошим сыном своему отцу, хотя старый хрен, верно, того и не заслуживал, — она делает паузу, чтобы перевести дыхание. — Я ходила в набеги, я выучилась драться на мечах лучше всех на Пайке, я трахала шлюх и штормовыми вечерами запивала всё это огненным элем, — Аша смеётся горьким, надтреснутым смехом, так что Дени даже не может определить, стоит ли улыбаться ей в ответ. — Мы всегда жили по Старому закону, а согласно ему я могла иметь морскую жену… много морских жён. Каменную мне никто не позволил бы взять, а то и вовсе выдали бы замуж, но, выходя в поход, я была свободна. И однажды всё же мне удалось захватить пленных в Речных землях… Её звали Лалла, Лалла с Орлиного мыса, и ей не было пятнадцати, когда мои ребята приволокли её ко мне в каюту. Она была славной, белокурой и светлоглазой — жаль только, что недолго. — Зачем вы мне это рассказываете? — изумляется Дени, интерес которой не мешает ей удивляться рассказу собеседницы. — Возможно, потому, что хочу рассказать, от чего мы отказываемся ради союза с вами. Возможно, потому, что вы иной раз напоминаете мне её… в профиль, — задумчиво произносит Аша. — Трудно понять. Забудьте. Расскажите лучше, когда мы наконец покинем залив Работорговцев… — Залив Драконов, — негромко поправляет её королева. — Я его так назвала. Вам нравится? — Вы вольны делать что хотите в своих владениях, — пожимает плечами собеседница, поднявшись, — но это название лучше прежнего. Так вашим врагам будет очевидно, кто здесь хозяйка. Это вправду так? — спрашивают глаза Дени, но сама она больше не хочет ждать ответа, осторожно скользя пальцами по рукам Аши, выше, к плечам, пока наконец не притягивает её к себе. Та смотрит спокойно, даже расслабленно, словно выжидая, что её королева предпримет дальше, и Дени отваживается. Она наконец-то находит то, чего ей так не хватало весь сегодняшний вечер. На губах Аши она находит соль, жгучую как огонь и одновременно лёгкую и прохладную, и, едва попробовав её, чувствует, что отпускать этот вкус не хочется. Но гостья вдруг мягко отстраняется: ещё не закончила. Ещё далеко не всё. — Королева Дейенерис позволит служить ей? — у Аши в глазах пляшут лукавые искры, и Дени где-то в глубине себя знает, чувствует, что сейчас свершится таинство. Она крутит пальцами серебристо-золотой локон, на котором осели пыль и пепел утреннего сражения, и сама раздвигает сухие губы в тёплой улыбке. Будь здесь Тирион, он бы рассказал, что я зашла слишком далеко, думает Дени и успокаивает себя мыслью о том, что союз с Железными островами уже заключён и ничего испортить нельзя. Аша размышляет так же, склонившись перед своим новым сюзереном; одно её колено мягко опускается на каменный пол, по которому, словно по морской глади, разбегаются узкие мозаичные круги. Пламя свечей отражается в разноцветных отполированных стекляшках — и в глазах Дени, устремлённых на склонившуюся перед ней женщину. И в фиалковых омутах этих глаз Аша ловит нечто такое, что позволяет ей коснуться ног королевы: сперва осторожно, сквозь густо-синюю ткань платья, а потом сильнее и вернее, под ней опершись ладонями о маленькие округлые колени. Она чувствует, как покрывается лёгким морозом кожа Дени под её загрубевшими пальцами, но никто не просит прекратить. Дени обеими руками снимает с шеи серебряное ожерелье в форме изогнувшегося дракона — распахнутая пасть оставляет мимолётную царапину на её кисти — и опускает его на голову Аши. Это странное скрепление их союза — драконья корона, подаренная будущей владелице Морского трона. Ожерелье ровно лежит в её прямых волосах; оно не сдвигается с места и тогда, когда она подхватывает свою королеву, чтобы усадить её на резной бортик кровати. — Представьте, что это ваш Железный трон, — хрипловато ухмыляется Аша, — по пути в Вестерос у вас ещё будет много таких моментов, но сейчас делайте, что пожелаете. Дени редко говорят подобные вещи, но даже теперь эти речи не могут заставить её забыть о том, от кого исходит такое предложение: от дерзкой морской разбойницы, которая с лёгкостью предаст корону, если та ей в чём-то откажет. Платье едва держится на молочно-белых плечах Дени, по ним торопливо разливается малиновая краска, стоит только Аше коснуться хоть пальцем. Я — от крови дракона, — усмехаясь, говорит себе Дени, развязывая расшитый серебром пояс. Я рождена в буре, а она — в остывающем на морском ветру железе, — добавляет она, кладя руки на плечи Аше, чтобы пальцами прокрасться ей за спину и расстегнуть петли на холодной кожаной куртке. Аша ловко высвобождается из неё, оставшись в одной лишь простой рубахе, заправленной в тесные бриджи. Ткань её грубая и колючая, и Дени ощущает это, когда по-прежнему стоящая на коленях перед ней гостья проскальзывает мутно-серебристой морской рыбой под тяжёлые складки платья. Корона больно царапает кожу, но вместе с ней её касаются и волосы, в которые она вплетена — волосы густые и жёсткие, многократно омытые дождём и морем, высушенные до прозрачности ветром и кое-где выжженные солнцем. Дени хочется потрогать эти волосы, и она откидывает с бёдер подол платья, открыв сосредоточенное лицо и светло-болотные глаза Аши. Не останавливаясь ни на мгновение, та дарит ей остро блестящий взгляд, как бы позволяя проделать всё, что её королева задумала. Осмелиться провести ладонью меж тёмных прядей, расправить их на едва прикрытых плечах, чуть сдвинуть корону, чтобы придать ей царственности — задуманного так много, что пункты плана не желают выстраиваться в ровный ряд в голове Дени. И прежде чем решить что-то, она падает на спину, оставив синее платье лежать на пёстром полу и бросив ступни на край бортика. Во взгляде Аши азарт, она проворно взбирается следом — дикая, дерзкая, дышащая штормом. Её волосы пахнут водорослями: на какой-то миг этот странный аромат кажется Дени прекраснее дорогих благовоний, чей удушающе сладкий запах уже давно ей опостылел. Она делает вдох и едва успевает повторить «Я позволяю тебе служить мне», прежде чем Аша овладевает ей — властно и с усмешкой, как и всегда. Морская принцесса обвивается вокруг неё просоленным кракеном, ищущим пристанища, и Дени позволяет ей найти его… в себе. Аша летает пальцами по её телу, гибкому и пылающему жаром, словно дракон, готовый извергнуть пламя, охлаждает его холодностью пальцев — будто мелких щупалец. Закинув голову, Дени плавно движется по ночному покрывалу, и белизна её падающих с кровати на пол волос слепит нависшей над ней Аше глаза. Она расслабляет мускулы рук лишь на мгновение, но королеве хватает этого, чтобы ловким рывком подняться к её лицу. Губы Аши прохладны и свежи, а язык солон до горечи, но Дени это и нужно: она впитывает её всю, чтобы потом, словно насытившись и набравшись сил, перевернуться и, сбросив с плеч серебристо-звёздную ткань, выпрямиться и взглянуть на гостью с высоты. Она смотрит на своё отражение в глазах Аши, смотрит, как белеет там её лицо, будто полная луна… Так и есть. Она была луной его жизни для Дрого, теперь же эта луна не одинока, пока плещется её отражение во взгляде женщины-кракена, будто на водной глади. — Ты хочешь выпустить дракона? — задаёт вопрос Дени, одновременно поражаясь, что эта фраза всплыла в её одурманенном мозгу здесь и сейчас. Однако в её голосе нет истерических ноток и надрывного смеха Визериса, и слова эти она произносит с какой-то особой вескостью, полностью отдавая себе отчёт в том, что они означают. И Аша, видно, знает, о чём говорит её собеседница. Она смотрит ей в лицо и не двигается, раскинув сильные руки по кровати, хладнокровная и неподвижная, словно отлитая из железа, капли пота блестят у неё на лбу, будто остывающие брызги солёной воды. Дракон может расправить крылья: она готова к извержению. Всё бы так, но огонь плавит железо. Даже здесь и сейчас.