Я - твоя стая.

- Знаешь, это просто невероятно… Что ты, мальчишка, смог во мне открыть, воскресить… Я не говорю “изменить”, потому что рядом с тобой я не чувствую потребности быть другим, я могу быть собой. Дышать свободно и испытывать это самое “счастье”... Это странно, не думаешь? Я хотел убивать без разбора и точить когти о каждого из сумасшедшего чувства мести, я убил Лору и, знаешь, я даже не жалею об этом. Вряд ли она жалела о том, что спокойно уехала из города, оставив меня здесь. Безрассудная девчонка, получившая силу альфы… Нет, я не жалею ни о чём, что я сделал, ведь это позволило мне снова обрести семью, в твоём лице, Стайлз. Ты даже незаметно нас с Дереком заставил снова вспомнить о том, что мы родные, ты замечательный. У тебя замечательно получается делать других счастливыми и находить радость в мелочах. Я не могу дышать спокойно, не услышав за день тебя хотя бы единожды. А теперь ты собираешься оставаться волком до конца наших дней. Наших - потому что я без тебя не жилец, малыш. Я могу называть себя мудрым, опытным, но сейчас я даже предположить не могу, что мне делать, Стилински. Идиотская у вас фамилия… Боже, когда ты не болтаешь, это приходится делать мне, а я этого не люблю, знаешь ли, - Питер вымученно улыбается и смотрит на сгущающиеся сумерки вдалеке. Полнолуние зловеще близится, и каждый волк чует это каждой клеточкой тела. Волчонок поднимает голову вверх, рассматривает что-то там, в небе, а потом долго смотрит на Питера, склоняет голову в бок. Вздыхает. Совсем по-человечески. Альфа вздыхает следом за ним, голова тяжелеет от роящихся в ней мыслей. Больно даже представлять, что волчонок снова не улыбнётся во весь рот, не вставит дурацкую шутку, не растянется во весь рост на диване в квартире Хейла, лениво переключая телик до бесконечности… Питер ласково проводит рукой по мохнатой голове, легонько дёргает за ухо и принимает решение. - Идём, я горю желанием получить парочку пуль из ружья твоего отца. Искренне надеюсь, что в голову он стрелять не станет… Питер действительно везёт Стайлза, спрятанного в глубине мохнатой шкуры с парой ушей на вытянутой мордахе, к шерифу Стилински, не представляя, что он скажет обеспокоенному отцу. Возможно, стоило доверить этот разговор Лидии, но… Он и так слишком много доверил Лидии. Доверил ей хранителя своего сердца. Позволял наслаждаться тем, чем сам хотел бы. Сейчас чутьё и сердце подсказывало альфе, что он должен сделать это сам. Он и только он полностью ответственен за Стайлза, он несёт за него ответственность большую, даже чем его отец. У полицейского участка чуткий волчий нос запаха Джона Стилински не улавливает, поэтому блестящая чёрная машина Питера стремительно направляется к дому шерифа. Хейл ускоряется с каждой секундой, полнолуние будто бежит следом за ним, преследует, и, о ужас, вот-вот настигнет. Нельзя больше терять времени. Однако у дома шерифа Питер медлит. Сидит в машине и переглядывается с волчонком, который сосредоточенно принюхивается и довольно вываливает розовый язык. Стайлз чувствует родной дом, запахи, окружавшие его всю жизнь успокаивают, дарят умиротворение. Он даже довольно поскуливает и бьёт лапой по двери. - Да, я знаю, что нам нужно идти, но это не так уж и просто, детка… - Питер напряжённо смотрит на дверь. Уже и идти никуда не надо. Шериф не дурак, и полицейское чутьё никуда не денешь. Джон открыл дверь и вышел на крыльцо, прямо посмотрел на Хейла сквозь лобовое. Шериф был не особенно доволен странной дружбой своего семнадцатилетнего сына с неизвестного возраста взрослым мужчиной на шикарной тачке и с кучей скелетов в шкафу. Однако наличие у этого самого сына очаровательной девушки в лице Лидии Мартин сглаживало углы. Иногда. А иногда Джон порывался взять ружьё, рука сама так и тянулась. Особенно если этот самый Питер Хейл вдруг явился прямо на его территорию. - Пойдём, лапушка… Иногда мне кажется, что твой отец обладает даже более тяжёлым взглядом, чем твой покорный слуга, - хмыкает Питер, вылезая из автомобиля. Под пристальным взглядом Джона он выпускает из машины и его сына. В последнем сам Джон явно бы засомневался. - Приехали выгуливать собаку именно на моём газоне, мистер Хейл? - шериф вздёрнул бровь точь-в-точь как это делал его сын каждый день по миллиону раз. Стайлз недовольно фыркнул. - Да, твой отец назвал тебя собакой, бывает же такое, - покачал головой Питер. А Стайлз, заприметив отца, кинулся к нему с довольной мордой. Шериф сыновьей любви не оценил, отфыркиваясь от собаки и пятясь назад. - Уберите собаку! - разозлился Джон, пытаясь отмахнуться от радостного волчонка, скачущего вокруг и пытающегося облизнуть недовольного шерифа. Это выглядело так странно и не укладывалось ни в какие рамки. Шериф отмахивался от собственного сына. Хотя кто бы узнал в странной длиннолапой "собаке", смахивающей на волка, собственное дитя? - Это не совсем собака… - со вздохом начал Питер, потирая глаза пальцами. Что тут скажешь? С чего начнёшь? - Не могли бы мы поговорить внутри? Дело касается вашего сына. - Я бы хотел, чтобы ты и мой сын даже в одном предложении рядом не стояли, - теряет остатки вежливости Джон, гневно сверкая глазами. - Но мы стоим. Эта "собака", проявляющая к вам невероятную любовь, и есть Стайлз, - спокойствие Питера такое натуральное, хоть и совершенно напускное. Волчонок оборачивается на своё имя и, оставив отца в покое, подходит к Питеру, задрав вверх треугольную морду. Питер пытается продолжать, хотя и совершенно не понимает, что именно должен сказать, чтобы Стилински-старший не вызвал сюда скорую или наряд: - Прошу вас, мистер Стилински, давайте поговорим внутри. Можете держать меня под прицелом, да даже стрелять в меня можете, только быстрее… Дело действительно касается Стайлза, и нам нельзя терять времени! - Что?... - Прошу! Видимо, Питер действительно выглядел слишком взволнованным, а может быть единственный раз в жизни - беспомощным и разбитым; видимо, его крик действительно настолько полон отчаяния… а может ещё что, но тем не менее, шериф впустил его в дом вместе с “собакой”. Разговор был действительно странный. Тем более, шериф достал своё ружье и держал рядом, что не добавляло атмосфере уюта. Питер говорил, Стайлз подтяфкивал там, где был согласен, иногда лениво рычал, облизывал то Питера, то шерифа, заинтересованно принюхивался в сторону кухни. А затем, после очередного “почему я не должен вызвать полицию прямо сейчас или застрелить тебя на месте, Хейл?” Питер выпустил клыки и когти, показал глаза альфы. Шериф замолчал и резко направил ружьё прямиком на оборотня. В этот момент Стайлз выскочил перед своим альфой в одно мгновение, слабо зарычав. Грустные волчьи глаза уставились на отца. Такие же карие, янтарь, коньяк и мёд, как у Стайлза. - Стайлз… - Джон неверяще хлопал глазами, словно впервые заметил волчонка в собственном доме. Шериф не понимал, как, почему, но он вдруг осознал, что эта “собака” - его собственный сын. - Абсолютно верно. Я надеялся… надеюсь, что вы сможете вернуть его. Это странное пророчество, которое мы нашли, предупреждает, что Стайлз может остаться таким навсегда, пережив в этом виде полнолуние, - Питер продолжает казаться спокойным, однако внутри у него всё горит от… ужаса? Да, от ужаса, пожирающего душу страха остаться без карих глаз, окаймлённых такими пушистыми ресницами, без лягушачьей улыбки, без родинок, которые, кажется, и за всю жизнь не пересчитать, как и звёзды на ночном небе. - Как? Как я могу его вернуть? - шериф выглядит ошарашенным. Всё ещё не до конца верит, мир перед глазами вертится, как юла, но сердце кричит, заглушая голос разума, что это действительно сын, его нелепый странный добрый Стайлз, умный, смешной и всегда сующий нос не в своё дело. - Я не знаю, - с трудом выговаривает Питер, глядя на успокоившегося безмятежного волчонка, устроившегося на полу, между двумя такими важными для него мужчинами. Время тянется бесконечно медленно и в то же время утекает сквозь пальцы так быстро, тишина давит и заставляет барабанные перепонки звенеть. Чего он, Питер, ждал? Что увидев отца, волчонок тут же превратится в человека и вся эта история закончится? На что он надеялся? На спокойную счастливую жизнь? На сказку с концом вроде “жили они долго и счастливо”? В окно проникает лунный свет. Сумерки сгустились. Время подошло к концу. Вдруг волчонок заметался. Зарычал. Кинулся к окну, начал агрессивно, настойчиво скрести когтями стекло, глядя на белый светящийся круг, озаряющий небо. Будто пытаясь стать ближе к луне, непонятным образом повелевающей волками из века в век. - Стайлз? Стайлз! Прошу тебя, вернись, Стайлз! - кричит шериф, пытаясь сделать хоть что-то. Он сам не верил в то, что говорит. Не верил в происходящее. Непонятное чувство, подсказывающее, что его сын оброс мехом и обзавёлся клыками, Питер Хейл, сверкающий красными глазами в его гостиной… Чертовщина. Пальцы Джона всё ещё судорожно сжимали ружьё. Он чувствовал себя так, будто подыгрывает сумасшедшему. Или словно и сам он не в себе. - Стайлз, - альфа рычит. Зовёт своего волчонка всем своим нутром, пытаясь найти своего человека под волчьей шкурой. Волчонок рычит тоже, но не в ответ, воет, кидается на стекло, пытаясь выбить, потерпев неудачу, кидается к закрытой двери. Мечется. Луна зовёт его громче, чем зовёт его альфа. Полнолуние входит в силу, Питер тоже чувствует его. И он чувствует, что Стайлз-человек всё ещё здесь, рядом, не исчез. Пока ещё не исчез. - Стайлз! - альфа рычит громче, словно раскат грома сотрясает домик шерифа. Глаза горят красным, желание увидеть родинки и короткий ёжик волос выжигает лёгкие и сдавливает горло. Питер чувствует, что если он прямо сейчас не увидит своего человека, он сойдёт с ума, он умрёт, он взорвётся и сотрёт с лица земли всё живое… Страх отступает, никаких чувств не остаётся, кроме бесконечного желания докричаться, достучаться, вырвать из волчьего облика своего человека. Питер зовёт, тянет тонкую нить, связывающую их со Стайлзом, не упускает, и время снова растягивается, каждая секунда как бесконечность. Волчонок вдруг замирает. Наступает звенящая тишина. Со стуком на пол падает ружьё шерифа.