Мир в наших руках

Let the sky fall When it crumbles We will stand tall And face it all together At Skyfall.

Небо падает. Давай возьмемся за руки. Они сбились со счета сколько дней уже просидели в бункере. Они не знали остался ли кто-то в живых, кроме них, здесь. Во всём мире. — Весь мир теперь в наших руках, слышишь? — шептал он, взяв чужое лицо в свои руки. — Весь мир, Нап. По его щекам невольно текли слёзы, но он уже давно не обращал на них никакого внимания. Бонапарт сидел сломанной куклой рядом, опустив голову. — Помнишь, ты говорил мне о том, что было бы, останься мы одни на всей земле? Теперь мы одни. Наполеон поднял голову и посмотрел на него глазами, в которых причудливым образом сплелись отчаяние и надежда. Он притянул Оноре к себе. Это даже не было объятиями. Он прижимал его так, будто сам хватался за него, как за спасательный круг. Небо падает. — Нап, мы умрём, да?.. — Рано или поздно — обязательно, — отозвался тот глухо, склонившись над Бальзаком. — А сейчас? — Я не знаю. Война началась слишком внезапно, мгновенно вовлекая в своё кровавое месиво весь мир. А потом… Потом были бомбы. Не одна: как осы, сметающие всё на своем пути. Но они вдвоём успели спрятаться. Бонапарт вовремя сориентировался и увёл их в подземный бункер, где они сидели уже бог весть сколько времени. — Пока ты со мной, мы будем жить. Я обещаю тебе — я не дам нам умереть, — вдруг судорожно зашептал Наполеон, раскачиваясь из стороны в сторону, баюкая Оноре и поглаживая его спутанные волосы. — Ты не можешь ничего гарантировать. Мы не знаем что снаружи, — возразил тот. — Мне плевать. Я просто обещаю тебе, Баль. Ты веришь мне? — подхватив пальцами подбородок, Нап поднял его голову и заглянул в глаза. — Верю. Звук сигнала тревоги пронзительными воплями разрывался много дней подряд, пока, наконец, не стих. Это могло значить две вещи: либо бомбёжка закончилась, либо подавать эти сигналы было уже некому. Но знание того, какого рода оружие было задействовано, не оставляло даже шанса на «либо». Всё, что им осталось — они двое, друг для друга. — Баль, ты помнишь как однажды мы говорили о Рае и Аде? Как думаешь, они есть? Есть ли что-то там, за гранью? — Я не знаю, — тихо проговорил Оноре. Наполеон слишком привык к тому, что его Бальзак всегда знает ответы на все вопросы, и за каждым, казалось бы, искренним «не знаю» хранилась мудрость веков и неизменно туманный, загадочный ответ, который заставлял много размышлять и самостоятельно приходить к какому-то выводу. Но это «я не знаю» было тем, что лишний раз напоминало им обоим о том, насколько, оказывается, близок конец мира, в котором они привыкли существовать. Небо падает. Небо грохочет и рыдает огнём, низвергая на опостылевший мир свою злость и смерть. Бальзак взял обе руки Наполеона в свои и по очереди коснулся их губами. Едва ощутимо, но вкладывая в этот простой жест слишком много чувственности, и Наполеон наблюдал за этим, будто зачарованный. В этом жесте всё: доверие, близость. Любовь?.. Нап помнил, что Баль никогда не любил это слово. По той причине, что люди слишком уж сильно его опошлили. Но сейчас не было больше никого. Больше не осталось тех, кто сделал это, кто мог бы извращать и уродовать смысл чего либо. Сейчас остались только они двое. — Баль, целый мир теперь в наших руках. — Что мы будем с ним делать? — Жить. Небо рухнуло. Рухнуло, погребая под собой старый мир, человечество и всё то, что оно с собой несло. Оно уничтожило слишком много для того, чтобы можно было помнить о погибшем мире, и они не хотят помнить. Крепко взявшись за руки, они двое выходят наружу, топча ногами осколки умершего мира. — Весь мир теперь в наших руках, Баль, — с улыбкой произносит Наполеон, глядя Оноре в глаза.