crossfire

В полумраке комнаты стоит абсолютная тишина, прерываемая только торопливым щелканьем мыши и клавиатуры и тяжелым, напряженным дыханием. Хосок сидит в наушниках перед экраном, отстреливая всех, кто попадается на пути. Иногда и членов собственной команды. — Блин, хён! — заныли в наушниках. Хосок мычит в ответ что-то не сильно совестное, пугается взрыва за спиной, развернувшись, всаживает очередную пулю в чужую спину и оглушительно ржет одновременно с еще одним взрывом: — Бляяяя, хён! — Чимин подскакивает на кресле — его видно в маленьком окошке в нижнем углу экрана — и дует губы. — Ну приглуши микрофон, я оглохну щас! Младший злится не на то, что безвольной тушей валяется на игровом поле из-за рукожопости товарища, а на громкость, по переносимости сходную с ультразвуком, в своих наушниках — и от этого Хоуп ржет еще громче, но все-таки отстраняется подальше в кресле. — Я не знаю, как его приглушить, — он лыбится в обе челюсти, зная, что Чимин жжет его глазами через вебку. — Да и знал бы — не приглушил. — Чтоб я еще раз пошел с тобой играть в Кроссфайер… — бурчит младший. — Конечно пойдешь. А пока ты ломаешься, я буду смело отстаивать твою честь на поле боя, — Чимин смеется в ответ, потому что ну как с ним иначе, и откидывается на спинку, лениво щелкая мышью, пока ждет перезапуска раунда. — Да ты без меня и минуты не продержишься, — фыркает он. Хоуп кидает в камеру взгляд, который должен выглядеть полным обиды, и снова возвращается в игру, — потому что тебя либо подорвут, либо ты от испуга сам сердечный приступ схватишь. Хосок держится не минуту, а целых две, и это единственное, в чем прогноз не сходится. Потому что его все-таки подрывают, и они с Чимином взахлеб ухахатываются над тем, как Хоуп пугается какой-то бочки и не замечает мину. Тот безнадежно закрывает игру и открывает окошко с изображением Чимина пошире. — Ты чего там делаешь? — заинтересованное лицо младшего кажется белым из-за света экрана, и он улыбается в камеру. У группы снова счастливый период почти ничегонеделания, который пока что растянулся на целую неделю, и их снова разбросало в разные стороны. Чимин и хёны остались в общежитии, пока Хосок с младшими поехали в Кванджу. На деле поехать должны были Хосок с Чонгуком, потому что по традиции в танцах они практиковались чаще всего вдвоем, и, когда он договорился со своими ребятами из танцевальной академии, никак не ожидал, что прилипчивый медвежонок Тэхён тоже поедет с ними. И каждый раз, возвращаясь с тренировок за полночь, Хосок закрывался в своей комнате в общежитии (ну хоть где-то у него была одиночка!) и влипал в экран вместе с Чимином, потому что уснуть с пчелиным ульем вместо мозгов было невозможно. — Нууу, — тянет младший, смущенно улыбаясь, — сижу на видеохостинге. — Зачем? Смотреть, какую инфу выдают поисковики на твое имя, тебя уже не устраивает? Чимин смеется слегка пристыжено, потому что Хосок попал почти на сто процентов. О его милой особенности постоянно проверять, что о нем говорят в интернете, знают все, но с сокровищами поисковиков он всегда приходит к Хосоку. — Я столько интересного нашел! — старший только фыркает в ответ. Он даже не сомневается, потому все прошлые разы, когда они вместе смотрели «столько интересного», неизменно оказывались на полу в истерике и получали по шее от Юнги или Сокджина за то, что перебудили весь дом. Хосок ждет очередного видео с тупящими мемберами или статью о том, как фазы луны влияют на стремление Намджуна уничтожать все вокруг, но донсен неуверенно поглядывает в камеру блестящими глазами и ссылку отправляет не сразу. — Что это? Видео оказывается ни разу не веселым. В нем — подборка с танцующим Чимином, с отличными спецэффектами и зажигательной музыкой. Хосок выдыхает восхищенное «вау» и смеется — в видео Чимин совершенно не похож на себя: он уверенный, сексуальный, чуть вульгарный, но абсолютно в меру, так что глаз не оторвать. Хоуп видел их выступления много раз, но не задумывался, как это выглядит, когда лучшие моменты собраны в один ролик. — Прикольно, да? — младший восторженно раскачивается на кресле и кидает следующую ссылку. Хосок смотрит в экран на взрослого ребенка в растянутой домашней майке и не верит тому, что увидел. — Тут и на тебя есть. Хосок слышит в наушниках клацанье чужой мышки и понимает, что они смотрят вместе. Застывает с широкой улыбкой, потому что то, что он видит на экране, ему определенно нравится. Он и себя не узнает, хотя все якобы небрежные взгляды, прикосновения, дерзость — репетировал много раз. Эффект, который он ожидал, даже вполовину не доходит до того, что можно ощутить при просмотре тридцати секунд чистой провокации. Пак заливисто хихикает на последнем кадре, где старший торопливо облизывается, а тот с удивлением смотрит на себя и понимает, что некоторые вещи он ведь даже не делал специально. Вот черт. — Я бы себя трахнул, — ржет Хосок, Чимин подхватывает следом. И вдруг отвлекается. — А? — спрашивает мелкий куда-то в сторону, разворачиваясь всем корпусом на стуле. С кем он говорит не видно, но догадаться легко, потому что парень слишком резко подрывается со стула и просит в вебку: — Юнги-хён зовет, подождешь? Потом можно еще разок сыгрануть. — Ага, — без энтузиазма отзывается старший. У него целый мир или, скорее, зыбучая яма видеохостинга перед глазами, плевать он хотел на то, у кого Шуга снова хочет стащить белье или куда задевал ручку. Он смотрит дальше от мембера к мемберу, давится в ладонь, потому что слишком смешно. Он этих секси-ребят каждый день наблюдает в общаге в трусах или бегающих по комнатам в образе шпионов, и картинка с воспоминаниями у него совсем не вяжется. Он автоматически щелкает дальше, название «V sexy moments» смазанно мелькает перед глазами, прежде чем разворачивается полный экран. И Хосоку почему-то больше не смешно. Озорной мальчишка, который ворует у него еду, виснет на руках, скачет по кроватям — не похож на себя от слова «совсем». Он неожиданно дерзкий, нарочито небрежный, легкий и в то же время такой отравляющий. У Хосока от его тяжелого, потемневшего взгляда внутри пробирает электрической волной. Он встряхивает плечами, сбрасывая наваждение, садится повыше, но глаза от экрана, как ни силится, оторвать не может. Секретом это не было: Тэхён умеет работать с камерой, как того захочет, только Хосок никогда не оказывался по ту стороны камеры, и сейчас Ви разговаривает именно с ним. Кидает хлесткие жгучие взгляды, нагловато улыбается, словно точно знает, как его самодовольная улыбка вызывает желание притянуть к себе за волосы и стереть ее губами. Хосок пугается этого чувства, рвано выдыхает и все еще смотрит огромными глазами. Ви знает, насколько его хотят, и потому крутится перед камерой, словно сбегающий с ладоней солнечный зайчик, облизывается кончиком языка, будто пробуя оставленный кем-то поцелуй, щурится довольно — ему нравится. Расходится совсем и мокрый, измотанный, скалится, вываливает язык целиком. Хосок не представлял, что он у него такой длинный. Настолько, что хочется пустить его по своему члену. Но он только сжимает себя через штаны, давится вдохом, и Тэхён словно зеркалит — черт бы побрал хореографию к Tomorrow! — разводит бедра, случайно подбрасывает край футболки, спускается ниже, чем их учили, гладит себя, цепляясь самыми кончиками пальцев между бедер в кожаных штанах, и дерзко облизывается. Хосок прикусывает губу, потому что звук рвется из него против воли. И потому что он хочет Тэхёна. Ви улыбается ему с экрана — он ведь все понимает, — с улыбкой проводит пальцем по губам и насмешливо тыкает в камеру. «Я тебе не достанусь». Конечно нет. Ему достанется только быстрая жаркая дрочка на еще несколько таких видео, которых, черт возьми, бесчисленное множество. Где-то на третьем он перестает понимать, бит ли гремит в ушах или собственное сердцебиение. Дышать становится совсем тяжело. У него мокнет спина под верхним краем свободной майки и волосы под ободком наушников, словно воздух раскалился на десяток градусов. Рука стягивает наушники на плечи и, минуя подлокотник кресла, ложится сразу между бедер, сжимает сквозь мягкие пижамные штаны. Хосок шипит, бьется затылком об спинку кресла и едва не сползает с него — черт возьми, он имеет полное право дрочить даже на своего одногруппника. У него гормоны, отсутствие секса, блядский-ким-тэхён-на-экране, в конце концов, и представлять его лицо между своих ног — самое невинное, на что способен Хосок из целого списка вариантов. Для получения полного пакета своих хотелок пришлось бы найти паршивца в общаге. Хосок поддается своей руке и давит первый нетерпеливый вздох. Чужой голос кажется объемным эхом со всех углов. — Хён? Или не кажется. Он от испуга отъезжает в кресле и пялится на застывшего на пороге младшего во все глаза. Тэхён стоит в дурацких желтых шортах, огромной белой футболке, в которой его плечи вместо вешалки — его бы по-хорошему приласкать, обнять, уложить спать. Но Хосок совсем не хороший. Только не сейчас. Он жрет глазами те самые костлявые плечики, межключичную ямку, коленки с синяками после падения в танцзале. А Тэхён не отражает: он переводит взгляд с зажатой в своей руке кружки на экран, на хёна, обратно на экран, даже не пытаясь разобрать, что его лицо делает в мониторе, и почему вышеупомянутый хён так резко поднимается с кресла. — Может, чаю? — робко предлагает он. — Чаю, говоришь? — тянет Хосок бесцветно. Он подходит ближе и даже пытается думать, мол, это ведь милый, дурной Ким Тэхён, его смешной донсен, который от смущения едва не загорелся, когда им пришлось целоваться в эфире — попросту не может быть одним человеком с экранным собой. Хосок бы даже на раздвоение личности мог свалить. Если бы успел. Но он не успевает, потому что кружка вылетает из чужих рук и бьется в коридоре, дверь закрывается изнутри, и Тэхён оказывается прижатым к ней спиной. Хосок не знает, как это произошло, но его руки почему-то сжаты на белой футболке в кулаки и тянут вниз так, что растянутая от стирок ткань медленно сползает с плеч его донсена… — Хён? — в который раз спрашивает младший, но его перебивают сразу же. — Зачем ты это делаешь? — шепчет Хосок катастрофически близко к пухлым губам. Он не осознает, когда успел настолько, как ни один «старший брат» себе не позволит, сократить расстояние. Единственной четкой мыслью в голове на тот момент оказывается желание выебать младшенького прямо у двери. Ему бы капельку силы воли, самую малость, чтобы свалить все в шутку, выпроводить засранца из комнаты и помочь себе самостоятельно. И он более того ее находит, когда перестает думать про пульсацию в штанах, и, ей-богу, в том, что происходит дальше, он не виноват. Тэхён сам подталкивает его к краю. — Делаю что? — спрашивает тот, неосознанно (или все-таки да?) пробегаясь кончиком языка по нижней губе. Убрать он его не успевает. Осознать, как его язык оказывается внутри — тоже. Просто на губах у него неожиданно тепло и мягко, тэхёново дыхание горячее-горячее, и парень даже мычит в его рот так томно, что у Хосока совсем подкашивает колени. Почему Тэхён это делает? Может, ему противно? Или потому что старший налетел на него как чертов демон, чего делать совсем-совсем не должен. Гложет Хоупа отнюдь не совесть, а самая натуральная похоть. И даже после осознания этой мысли стыдно ему не становится. Он целует младшего цепко, торопливо, обхватив ладонями его лицо, и надеется, что вот сейчас перегорит, выплеснет, его отпустит… — Не… — зажмурившись, сипло выдыхает Тэхён, урвав себе секунду для драгоценного вдоха. Договорить Хосок не дает, потому что варианта всего два: 1) Не надо. 2) Не останавливайся. Хоуп выбирает второй, вжимая младшего в дверь с такой силой, что чувствует его бедренные косточки, затягивает в новый сумасшедший поцелуй — и не ошибается. Потому что Тэхён отвечает. И это оказывается гораздо круче, чем все то, что ему обещал экранный Ви. Потому что реальный Ви дикий, горячий, вне пределов всего, что Хосок рисовал себе в фантазии, пока собирался бесстыдно дрочить на светлый образ своего товарища. У Тэхёна обжигающий язык, крышесносные стоны и потрясающие ладони: крепкие, когда сжимаются на его плечах, и очень горячие, когда оказываются у него под майкой, а потом сдирают ее к чертовой матери. Когда они вновь сталкиваются друг с другом, жадные до прикосновений, Тэхён оказывается висящим на чужой талии и пришпиленным к стене. Хосок ему не дает ни секунды на человеческий вдох, жмется лицом к шее, не жалея поцелуев, с благоговением смотрит, как расплывается бледно-розовое под кожей и водит по следам, едва касаясь губами. — Хоби-хён, — шелестит младший, резко и тревожно выдыхая. Хоуп надеется, что это от того, как чувствительно нагревается местечко за ухом под его языком. Но Тэхён слишком сильно сжимает коленями его спину и срывается на выдохе: — Ах, х-хён… Хосок отрывается, видит, как Тэхён застывает с огромными, мутными от желания глазами и смотрит куда-то за его плечо. И очень этим бесит. У Хосока и так проблемы с правильностью происходящего, со своим проваленным хёнством и лидирующей среди всех — проблемой с каменным стояком в штанах. Он накрывает ладонью глаза младшего, задирает дурацкую футболку до плеч и шепчет едва слышно, но для Тэхёна оно звучит громче штормовых волн. — Опасно отвлекаться, Тэхённи. Хоуп целует кожу на груди, тут уже не жалея совершенно: втягивает, кусает, широко облизывает вдоль выпирающих ребер — Тэхёну приходится немыслимо выгибаться, чтобы оказаться ближе и не упасть, потому что держится он между старшим и дверью одними молитвами. Но молить ему хочется только о том, чтобы парень не останавливался, поэтому он держится изо всех сил, сгрызает собственные губы, только бы не сорваться на очередной стон, который наверняка перебудит соседей или чутко спящего Чонгука. Сон макнэ оказывается под угрозой уже через секунду — Тэхён низко гортанно стонет, когда его сосок оказывается между горячих губ, и лучше бы Хосок закрыл ему рот, а не глаза. Младший недвусмысленно трется об него бедрами, и терпение у Хосока стремительно истекает. Им до кровати три жалких метра, а ему больше всего на свете хочется трахнуть его у двери прямо сейчас, в эту секунду. Оставшаяся капля разумности кричит, что он идиот, что он забыл смазку, презервативы, приличия и гетеросексуальность. В последнем он не преуспел вообще. А кто говорит, что преуспел, к тому нужно выпустить полураздетого, воспламененного, обезумевшего от страсти Ким Тэхёна. Но Хосок не хочет его никому показывать, это всё только для него: солоноватая от пота зацелованная кожа, прилипшие к щекам мокрые прядки волос, скользящий по искусанным губам язык, который он, подняв голову, ловит своим. Тэхён нетерпеливо мычит в его губы и отвечает на поцелуй, широко открывая рот, впиваясь ногтями в обнаженные плечи старшего каждый раз, когда они мокро сталкиваются языками. Хосок выворачивается из его хватки и, снимая ладонь с глаз, разворачивает Тэ лицом к двери и жмется следом так плотно, что парень шумно выдыхает через нос. Он все еще не готов посмотреть в его глаза — страшно боится увидеть неуверенность во взгляде и понять, что он и сам не. Что мять его шикарный зад ладонями под аккомпанемент сиплых вздохов — не то, что должен делать хён. Течь себе в трусы от одного взгляда на дрожащие ладони на полотне двери — не то, о чем просил его лидер, поручая «присмотреть за мелкими». Тэхёна не волнуют десятки бесполезных не, он просто прогибается и жмется задом к чужому стояку, напрашиваясь, и у Хосока вытесняются все мысли, кроме одной. Он сдергивает сбившуюся футболку под тихое тэхёново «ой», долгожданно проезжается ладонями по обнаженной спине, губами — вслед прикосновениям, кусает седьмой позвонок, и младшего ощутимо встряхивает в его руках. Хосок целует его под волосами, смеется, а Тэхёна в узел скручивает от одного дыхания по коже. — Какой же ты нетерпеливый, — фыркает старший. — Я думал, ты никогда не созреешь, — тихо, прозрачно отзывается Тэ, выдыхая как-то облегченно, и слегка поворачивает голову, все еще прижимаясь виском к двери. Хосок смотрит на него, находит, что нужно и нет, материт себя многослойно. Потому что всё, зеленый свет. Ему нужно было говорить, нужно было цепляться за истончившуюся нить разумности, а мелкий обрубил ее одним предложением — вот, я готов, бери меня всего. Кто такой Хосок, чтобы отказываться? Он целует его вдоль плеч и вниз, обводит языком позвонки, и терзает горячую кожу, где придется. Здесь не увидят, поэтому Хосок отпускает собственный поводок и всерьез намеревается отправить младшего в Сеул в буро-фиолетовую крапинку. Тэхён лучше не делает, только хуже: прогибается под его поцелуями, выставляя и без того соблазнительную задницу, и низко возбуждающе стонет. Хосок обнимает ладонями его живот, чувствуя, как под пальцами подрагивают мышцы, сползает губами до поясницы, целует обе ямочки уже осторожнее, с нежностью. Тэхён вновь вздрагивает и давит рвущийся стон, а Хосок усмехается в его спину — что-то нашел — скользит губами над поясом шорт, превращая младшего в одно трепещущее нетерпеливое нечто. — Терпи. Ты меня мучал, теперь твоя очередь. — Но, хён, я же ничего не… ах! — Хосок сгребает его за ягодицу и кусает через шорты, совершенно бесстыже улыбаясь тому, как вскидывается распластанный по двери Тэхён. Он возвращается обратно языком по позвоночнику, собирает крупную дрожь, выцеловывает дорожку по шее, линии челюсти, щеке и улыбается. — Что ты там не? Тэхён замирает, прикрыв глаза, дышит тяжело, надеясь, что успеет перевести дыхание и придумать ответ. Но проблема в том, что Хосок его не ждет. Ему вообще кроме тэхёновых стонов и слышать ничего не хочется, потому что он узнал, каким на самом деле младший может быть горячим, отзывчивым, раскованным — и это никогда не было сценическим. Хосок хочет раскрыть его для себя до мельчайшей грани, дать все возможное, чтобы услышать еще один стон и увидеть, как Тэхён тает в его руках. Он не очень понимает, что должен делать, он никогда не был в такой ситуации, но желание доставить своему донсену максимальное удовольствие отпечатывается в сознании идеей фикс. Поэтому, когда его руки ныряют под пояс шорт и сжимают набухший член младшего через белье — Хосок осознать не успевает. Зато успевает Тэхён, и, протяжно замычав, беспомощно скребет дверь ногтями. Хосок не медлит, он и так уже на пределе, здесь он справится своими знаниями. Он не знает, как любит Тэхён, и делает, как любит сам: минуя белье, дрочит плотным кольцом, мнет мошонку второй ладонью, а Тэхёну плевать совершенно — ему вообще как угодно хорошо, если оно включает в себя (а лучше — в него) хосоковы пальцы, хосоковы губы, руки, всего его целиком, сразу и всегда рядом. Хосок жалеет, что не может посмотреть, и вместо этого смотрит в лицо Тэхёна, что на деле ничуть не хуже. Тот откидывает голову ему на плечо, кусает губы и беззастенчиво глухо стонет, толкаясь в руку. Ему чертовски нравится, Хосок сам это чувствует, у него влажнеет ладонь, когда он доходит до головки, собирает смазку и размазывает по коже, надрачивая легко и быстро. Тэхён не знает, куда девать собственные руки, гладит Хосока до локтей, потом вдруг цепляется за задние карманы его штанов, тянет к себе и проезжается задом по стояку. У Хосока реальность чуть пятнами не идет, он глушит рвущийся стон чужим ртом, жадно целует мокрые искусанные губы, а младший так и притирается к нему, уже не просит — предлагает, и просить приходится Хосоку. Потому что это чистое безумие, он же больше не остановится, у него никаких тормозов. Только желание оказаться в этой елозящей заднице как можно скорее. — Сделай что-нибудь, — отчаянно шепчет он, теряя дыхание от стянувшего грудную клетку возбуждения. Тэхён поворачивается к нему лицом, толкает старшего к соседней стене спиной вперед и опускается на колени. И делает.  — А? — Ты наушники мои старые не видел, говорю? — Юнги-хён зовет, подождешь? Потом можно еще разок сыгрануть. Чимин отворачивается от ноутбука и вылезает из-за стола. Шуга стоит около двери в трусах и одной из огромных белых футболок, но все равно, совершенно не стесняясь, разглядывает содержимое прикроватных тумбочек. — С кем ты там разговариваешь? — спрашивает он, не глядя. Чимин против воли расплывается в улыбке, потому что — ну блин, они уже столько времени провели вместе, что он узнает ворчание в якобы ровном голосе хёна даже с затычками в ушах. Он вообще очень тонко чувствует перемену настроения, чем временами крайне бесит Юнги. — С Хосоком, хён, — ласково тянет Чимин с улыбкой, и Шуге очень хочется проворчать что-то вроде «не надо успокаивать меня как ребенка», но он только машет рукой. — Так ты видел старые наушники? Я свои продолбал. — А ты разве не Чонгуку их отдавал? — Чимин копается в ящиках стола, отходит к шкафу и роется там на удачу. — Я уже звонил ему, он сказал, что оставлял у вас в комнате, — тут же отвечает Юнги, прогуливаясь по комнате и выискивая проводки взглядом. Чимин раскапывает все полки и коробки, поэтому Шуга просто забивает на поиск и плюхается в компьютерное кресло. — Я нашел свои старые. Тебе пойдут? — раздается заглушенный шкафом голос. — Пойдут, я нам завтра новые куплю. Чимин замирает и незаметно улыбается старшему через плечо. Интересно, Шуга сам заметил, как мило это звучало? Об их отношениях в группе знали все, но выставлять напоказ не любил ни один из них, а тем более — Шуга, который вообще по канону одинокий волк, неприступная стена и еще много чего, что Чимин ломает с помощью одного поцелуя. Оттого редкое «мы, нам» заставляло его сердце сладко вздрагивать. — Чиминни, — чуть насмешливо зовет старший, — а с каких пор ты смотришь гей-порно? — Очень смешно, — не оборачиваясь, отвечает Пак, увлеченный освобождением наушников от старых цепочек. — Я серьезно спрашиваю. — Хён, оставь эти подколки до моего дня рождения, — устало вздыхает Чимин, приближаясь к креслу и откладывая наушники на стол, но старший даже не смотрит на него и пялится в экран ноутбука, — если ты успел открыть гей-порно, пока я искал тебе наушники, то… — А что насчет порно с участниками нашей группы? — Юнги ухмыляется и наклоняет голову, все еще разглядывая происходящее на экране. Чимин хмурится, смотрит туда же и едва не роняет челюсть. Хосок забыл сбросить звонок. Хосок так и не сбавил громкость микрофона. На экране его ноутбука в полный экран двигается видеоряд упоенно целующихся у двери вихоупов. Чимин сам не замечает как краснеет. Да и в комнате становится жарковато… — Хён, это неправильно, — тушуется он, почему-то не в силах оторвать взгляд. — Что именно? — Юнги теперь смотрит прямо на него и от его взгляда становится еще жарче. Они ведь должны быть взрослее, это же их товарищи, сколько неловких ситуаций они повидали… Нужно быть честнее, нужно сбросить звонок… Но из колонок доносится стон Тэхёна, и Чимин забывает, что там было нужно. Юнги эту перемену подмечает сразу же, ловит младшего за петлю на шортах одновременно с тем, как у того рушатся последние понятия о стыде и приличиях, тянет на себя и младший робко присаживается ему на колени. — Давай не будем? — жалобно просит он. Нет, он хотел звучать убедительно, даже стойко — очень хотел — но с губами Юнги на своих плечах и шее это сделать совсем нереально. Тот сдергивает его ближе на себя, заставляя повернуться спиной, не отрывается ни на секунду и, кажется, не особо парится над тем, что младший оказывается нос к носу с проявлением чужой любви. — Что не будем? — совершенно невинно интересуется он, стягивая маечную лямку зубами и кусая открывшееся плечо. Чимину бенгальскими огнями простреливает под кожей, и проговорить свою неловкую просьбу без судорожного вздоха у него не получается; он тянется руками, чтобы захлопнуть крышку ноутбука… — Хён, мы не должны, это же… — Стоять. Тонкие цепкие ладони сгребают его за запястья, сжимают вместе до боли, Чимин видит раздраженный взгляд старшего, но совершенно не пугается, потому что помимо раздражения там мелькает что-то такое, что лишь доказывает: не одному Чимину от происходящего…странно. Хотя Шуга чувствует себя гораздо спокойнее, будто не перед его глазами Хосок жадно осыпает поцелуями напряженный торс Тэтэ — даже слишком спокойно. Хватает чужие наушники и с холодной четкостью обвязывает чиминовы запястья. — Если ты еще раз дернешься в эту сторону или отведешь глаза, — опасно предупреждает Юнги, поддерживая подбородок младшего пальцами, — я тебя так накажу, что можешь забыть про завтрашние танцы. С завязанными руками Чимин не может удержаться на месте, полагаясь полностью на волю Юнги, а тот того и добивался. У него в руках отзывчивое, чувствительное тело младшего, и за это время он успел изучить его настолько, что знает каких прикосновений достаточно Чимину, чтобы все сделать правильно. Шуга стаскивает широкую майку, и она повисает у Пака на локтях. Тот не успевает пожаловаться, что с ней неудобно, что руки жжет, что ему стыдно ну очень-очень, потому что на обнаженную спину ложатся прохладные ладони Юнги, моментально согреваясь на горячей коже. Чимин млеет от прикосновений, они медленные, плавные, в контраст торопливым поцелуям Хосока на экране, и, к своему стыду, младший чувствует, как начинает заводиться. Он до последнего верил, что ему хватит сознательности не пялиться на своих друзей как бесстыжий школьник и уж тем более не возбуждаться из-за них, но позади него был разгоряченный Юнги, строгий Юнги, Юнги, которому ничего не стоило возбудить младшего до максимума и бросить в одиночестве, если его не послушаться. Сопротивление бесполезно. Он пытается представить чужих людей… А потом осознает страшное. Тэхён смотрит в экран огромными от ужаса глазами. Чимин панически бубнит что-то про «хён, он нас видит», но Юнги не то что слушает, даже наоборот, возбуждает его сильнее, присасываясь к шее с такой силой, что младший охает на всю комнату. Ему стыдно и горячо от одной мысли, что возможно не только он видит своих товарищей — они тоже видят, как Чимин с ума сходит от чужих прикосновений. Ему стыдно от неправильности происходящего и от того, как чертовски его это заводит. — Нравится зрелище? — хрипло спрашивает Юнги над его плечом, и Чимин вздрагивает от ощущения зубов на своей мочке. Ему очень хочется сказать, что во всем виноват язык, который скользит вдоль его уха, любимые ладони на пояснице, но… Хосока он видит только спиной, а вот расцвеченную засосами кожу Тэхёна, его алые от поцелуев губы и довольное лицо — во всей красе. И ему нравится, черт возьми. Молчание Юнги расценивает как согласие. Ему тоже нравится. Правда, реакция мелкого ему нравится гораздо больше, как бы сильно тот ни пытался сдерживаться, и он всерьез намерен попробовать его границы на ощупь. Он сжимает чиминовы бока неожиданно сильно, пока парень не выпускает томный усталый вздох, лениво скользит ладонями на живот, царапая тупыми ногтями под пупком. Чимин от неожиданности ойкает и съезжает бедрами назад, натыкаясь швом шортов на вполне однозначный стояк Юнги. Смотрит через плечо и видит расслаблено полуприкрытые темные глаза, наблюдающие за Хосоком, развернувшим Тэхёна к двери и целующим его спину. Чимин бы даже поверил этой напускной лености на лице парня, не будь они знакомы так долго. Не будь в потеплевших черных глазах ярких многообещающих искорок. Юнги не ругается за неподчинение приказу, он просто заставляет Чимина отвернуться. Руками по всему телу, жарче и ближе безопасного, но все еще недостаточно, губами по задней стороне шеи и плеч — едва касаясь. Чимин шалеет от контраста и собственной жадности, ерзает на узких бедрах, намеренно проезжаясь крепким задом в одном ритме, но больше, чем старшего, он доводит себя самого, потому что возбуждение пляшет у него перед глазами мелкой цветной рябью. Когда Тэхён ахает непозволительно горячее «хён», тело словно пробивает разрядом. — Юнги… — выстанывает он, но вместо ответа слышит голос Хосока из колонок: — Терпи. Ты меня мучал, теперь твоя очередь. Юнги смеется тихо, насмешливо, совершенно не скрывая, как сильно он веселится от происходящего. Конечно, ведь младший извивается в его руках, не находя выхода, задыхается едва ли не в унисон с Тэхёном, жмется ближе, как жадный до внимания котенок, и просит каждой клеточкой. — Ты же слышал Хосока? — спрашивает Юнги и расплывается в довольной улыбке, когда Чимин вздрагивает от его голоса. У того мокрые, потревоженные укусами губы, глаз не оторвать, он держится из последних сил, не отводя взгляда от парочки на экране — знает, что нужно потерпеть, подчиниться, чтобы потом получить желаемое. — Хён, пожалуйста…прикоснись, — тонко просит он, сжимая сцепленные руки в кулаки. — Он сделает — и я сделаю. С губ Чимина срывается жалобный, обреченный стон, но парень терпит. В отличие от парочки, которая совершенно открыто наслаждается друг другом, чем увеличивает ноющее напряжение в шортах до невыносимых размеров. Чимин уже готов проклинать все на свете: Кроссфаер, Хосока, который забыл сбросить звонок, сладко стонущего Тэхёна, ладони Юнги, которые касаются его так, что под кожей вспыхивает и тлеет мучительно медленно. Потом готов плакать от счастья и благодарить все-таки прекрасного Хосока, потому что тот излишним садизмом не страдает, запускает руки в чужие шорты практически сразу же, а затем его примеру следует Юнги. Сдергивает чиминовы шорты нетерпеливее, чем нужно (Чимин не без удовольствия подмечает, что Юнги закипает не менее сильно, какой бы непробиваемой скалой ни прикидывался), смакуя милейшую привычку младшего не надевать белье дома, и смыкает ладонь на его члене. Чимину хочется застонать от облегчения и одновременно заорать Хосоку в микрофон, чтобы он, черт возьми, повернул Тэхёна к экрану — ощущение, что Юнги издевательски дублирует происходящее по ту сторону экрана, не покидает ни на секунду. Когда они вдвоем с Тэхёном практически одновременно откидываются на грудь своим партнерам, Чимин почти готов засмеяться. Почти, потому что у него все мысли — под ладонью Юнги и думать о чем-то кроме этого можно даже не пытаться. В мозгах только и маячит бесконечная карусель из просьб, которые так страшно хочется озвучить, аж зудит на языке. Но Юнги это всегда не так, всегда наоборот; он гладит медленно, касаясь едва-едва, едко усмехается в ухо, от чего у Чимина выстреливает вдоль шеи, выгибает нестерпимо. Провода наушников впиваются в его запястье от напряжения до глубоких красных борозд, и он шипит от болезненного, но такого будоражащего чувства. Он ведь даже готов попросить еще раз, он не гордый, но молчание прерывается горячим хосоковым шепотом, от которого внутри сладко раскатывает теплом: — Сделай что-нибудь. Подчиняется не только Тэхён, но и Юнги, это становится понятно Чимину, когда он чувствует вторую ладонь, втиснутую между двумя телами, а следом прижатые к входу влажные от слюны пальцы. Его не нужно растягивать — Юнги отсутствием соседей Чимина в комнате пользуется по полной программе — и старший просто дразнит, гладит чувствительную кожу, давит внутрь, заставляя Чимина вскидываться от пробивающих вспышек удовольствия. Ему хочется повернуться, посмотреть в нагловатые глаза Шуги и будь что будет, но он не может оторваться от экрана, от неожиданно напористого Тэхёна. Тот просто толкает Хосока к соседней стене, оказываясь в полном обзоре для наблюдающей за ними парочки (неужели специально? Чимин от одной только мысли об этом едва не стонет), стаскивает с него штаны, усаживаясь на колени, и размашисто, жадно целует открывшуюся кожу внизу живота, гладит широкими ладонями по бедрам. — Это ты его научил? — вновь смеется Юнги. — Я просто предложил ему не затягивать и наконец признаться Хосоку, — Чимин сбивается в словах, и юнгиновы ладони не помогают ему сосредоточиться, — но, кажется, оно само случилось и… Он давится воздухом, потому что милый, неискушенный такими вопросами Тэхён с внезапной уверенностью берет в рот и больше не останавливается. Кажется, не ожидает этого даже Юнги, потому с тихой томностью выстанывает в ухо младшего и, путаясь в своих же правилах, толкается в Чимина сразу двумя пальцами. Громкости тот не жалеет. — Ты уверен, что это не твоих рук дело? — жарко спрашивает Юнги и слышит сбивчивый шепот в ответ: — Я в шутку заваливал его ссылками на гей-порно, но я ж не знал, что он их смотрит… У Чимина горит внизу живота, размазывает перед глазами, поэтому из сладкого оцепенения он себя попросту выдирает, припадает к экрану мутным взглядом… Зря. Тэхён отрывается на секунду, собирает пальцами свободной руки смазку и слюну с языка, насаживается обратно и сосет с таким усердием, что даже глаза прикрывает. Чимин не знает, от чего ему больше рвет крышу: от скользящего между техёновых припухших красных губ члена или от того, как тот невозмутимо растягивает себя смазанными пальцами. Нет. Это не его рук дело. Это дело рук Юнги, которые в эту секунду доводят его до крайней точки безумия, толкаясь внутрь, надрачивая с тем же ритмом, которым Хосока ублажал Тэхён. У Чона терпения было не больше, чем у Чимина, он исступленно кусал нижнюю губу, глотая рвущиеся стоны, гладил младшего по волосам, подталкивая совсем слегка. Чимину и самому хотелось вплести пальцы в растрепанную макушку и рычать «да быстрее же, блять», потому что прикосновений Юнги было слишком мало, и это доводило его до крушащего все на своем пути и ни разу несвойственного ему бешенства. Он цепляется руками в край стола, так чтобы экран все еще видели оба, упираясь и просяще приподнимая бедра, но Юнги лишь перемешивает смех с поцелуями на пояснице, гладит пальцами внутри, не дотягиваясь до простаты жалкие миллиметры. Специально, разумеется, потому что прикосновения отдалялись, как только Чимин толкается в ответ. Младший уже готов хныкать от бессилия и скручивающих тело судорог удовольствия — и выть, когда Тэхён под давлением чужой ладони выпускает член Хосока и смотрит в камеру, врезаясь долгим тяжелым взглядом. Чимину бы немного больше прикосновений Юнги, жестче и глубже, и он бы кончил в эту же секунду от того, как вспышками прокатываются под кожей искорки стыда и возбуждения. Но Тэхён, к счастью, отворачивается, потому что больше ему не дают отвлекаться, выдергивают с пола за плечи и целуют. Он обнимает Хосока за шею обеими руками, прижимается всем телом и целует так открыто и любяще, что Чимин впервые опускает глаза, не выдерживая откровенности. И почти пропускает момент, когда Хосок прогибает младшего к себе спиной, приспуская его шорты, и толкается внутрь, потому что Юнги проникает в него практически сразу же, одним плавным толчком — Чимин бы на пол свалился от неожиданности, если бы не руки, медленно тянущие его бедра назад. Тот вновь оказывается на коленях старшего с его членом глубоко внутри и на несколько секунд блаженно замирает, кутаясь в горячую тишину комнаты и тихие стоны вихоупов. Юнги дает привыкнуть, гладит ладонями по всему телу и, прижимаясь к спине, нашептывает так ласково, что у Чимина трепещет в солнечном сплетении. — Двигайся, малыш. Младший кивает, позволяя себе на короткое мгновение потереться носом о влажный висок Юнги, и упирается ладонями в острые худые коленки. Провод наушников трескается от напряжения, но Чимин этого не замечает — слишком сосредоточенно ловит ритм Хосока и двигает бедрами. Ладони Юнги сжимаются у него на талии, Чимину невероятно хочется обернуться и посмотреть на его окрашенное возбуждением лицо, но нельзя, и он залипает на Тэхёна, прячущегося в сгибе локтя, до тех пор, пока Хосока не одолевает то же желание. Парень оглаживает его зад и ведет рукой вверх вдоль спины, шеи, вплетает в волосы и тянет, отчего Тэхён выгибается, тянется к нему и оказывается втянут в очередной поцелуй, теперь жадный и торопливый. Чимина бросает в дрожь от такой картинки и он все-таки сбивается с ритма, случайно падая на чужие колени с громким стоном, потому что член Юнги плотно проезжается по простате. Руки сами собой тянутся ко рту, чтобы заглушить рвущийся поток стонов, и только тогда Пак замечает, что наушники действительно треснули и распустились. — Юнги, — тихо зовет он, протягивая руки, чтобы показать, но Шуга, откинувшийся на спинку кресла, лишь медленно открывает затуманенные удовольствием глаза и осторожно целует вспухшие красноватые линии на запястье, улыбается сожалеюще. Чимин жалобно и невразумительно мычит сквозь плотно сжатые зубы, потому что боится, что стоит открыть рот, и он позорно застонет в голос, потому что прохладные губы Юнги на кипящей от боли коже, его редкая теплая улыбка действовали сильнее, чем что-либо до этого. — Я не разрешал тебе отворачиваться, — нежность растворяется мгновенно, как и появилась, и Шуга хитро ухмыляется, ерзая под чужими бедрами. Чимин продолжает двигаться, отворачиваясь к экрану практически с ужасом. Он и так на пределе, возбуждение несется внутри него, словно лавина, с таким же угрожающим грохотом и Тэхён не делает легче: стонет непристойно, подставляя шею под поцелуи и подмахивая бедрами. Юнги шипит от того, как Чимин тесно сжимается вокруг его члена — уже на пределе — и низко хрипит между плеч: — Надо заставить их повторить это при нас, иначе я буду дразнить их до конца жизни. Тэхён кончает с громким гортанным стоном в ладонь Хосока, и у Чимина от стыда перехватывает дыхание. Только не это, неужели они все-таки их слышат… Нет, Хосок бы точно на такое не пошел, но… Чимин додумать не успевает, потому что Юнги начинает с оттяжкой дрочить ему, и Хосок на экране словно повторяет его действия до тех пор, пока Тэхён не повисает в его руках, совершенно измотанный. У Чимина взгляд против его воли прыгает с измазанной хосоковой ладони на ладонь Юнги, и младшего неожиданно подкашивает словно от выстрела, бросает мокрой от пота спиной на грудь Шуге. Тот доводит его до оргазма, как может только он после стольких месяцев изучения, и Чимин запрокидывает голову, замирая в немом стоне. Юнги чистой рукой опускает крышку ноутбука, целует младшего в открытые губы, дожидаясь, пока парень вернется в сознание. И да, все-таки возвращается, дышит со второй попытки, отвечая на медленный сладкий поцелуй. — Прости за наушники, — Чимин прижимается ко лбу Юнги. У него только пара минут на нежности, потом Шуга вспомнит, кто он такой, и прощай, уютные обнимашки. — Я же сказал, что куплю нам новые завтра, — старший ерошит спутанную пушистую копну рукой и коварно улыбается одним уголком губ, сбивчиво выдыхая: — я тебе весь мир куплю, если мы устроим второй заход на кровати. Чимин прикусывает губы, пытаясь сдержать улыбку. Он все еще чувствует Юнги внутри, но все-таки решает рискнуть: — Но я сверху. Юнги фыркает, но после требовательного многообещающего поцелуя от младшего сдается без боя. — Сверху так сверху. — Нет. — Джин, ну пожалуйста. — Нет. — Сложно тебе, что ли… Вместо Джина отвечает продолжительное бам-бам-бам в стенку, которая разделяет спальню Чимина с вихоупами и кухню, в которой они с Намджуном уже полчаса пытаются поужинать. Но Джину кусок в рот не лезет двадцатую минуту, потому что он вообще не понимает, что происходит. Сначала ему казалось, что какие-то не те грибы им привез менеджер из магазина сегодня, потому что доносящиеся с комнаты стоны Тэхёна казались ему совсем нереальными. Он же в Кванджу, какого черта?.. Внимательные мутные от похоти глаза Намджуна палят его поверх чашки с кофе, которую тот слишком недвусмысленно обвивает длинными пальцами. Джин на провокацию не поддается, гипнотизируя полку со стаканами, которые звенят от каждого толчка в стену. Он вообще очень хорошо держится до того момента, как за стонами Тэхёна слышит другие стоны — Чимина, и неразборчивую речь своего соседа. У них же квартира не плотнее картонной коробки, совесть-то есть вообще? — Джин-хён, — хрипло тянет младший. Намджун знает, как его голос действует на Джина. Тот стоически держится, отпивает воду из стакана (только дрожь собственных рук он не замечает) и поднимается, чтобы собрать посуду. Попробуй, поешь в таком состоянии. И нет у него никакого состояния, просто есть, когда твои товарищи самозабвенно трахаются за стенкой, оказывается, совсем нереально. Тарелки звонко летят в раковину, и Джин очень надеется, что этот звон напомнит юнминам, что они, черт возьми, не одни в квартире. Но этого видимо недостаточно, потому что стон Чимина заглушает даже это. Когда за ним тише, но все равно отчетливо стонет Юнги, у Джина простреливает по позвоночнику в копчик. Он поворачивается обратно к столу, делает шаг ближе и смотрит в выжидающие темные глаза. Намджун решает не просить, а брать, и, скидывая все, чему не повезло оказаться на столе одним взмахом, валит Джина на поверхность и наваливается следом, целуя так, что внутри все вздрагивает от предвкушения. Джин так не привык, потому такой Намджун, сейчас-или-никогда Намджун появляется изредка и только в стенах спальни лидера, когда Чонгук далеко и надолго. А сейчас он, не прерывая поцелуя, торопливо тянет футболку старшего вверх, жжет горячими ладонями, жмется бедрами, и у Джина слетает последний барьер в виде порядочности, который удерживал его от того, чтобы отдаться Намджуну на столе под звуки горячего секса младшеньких за стенкой. Он подтверждает свое феерическое падение в бездну извращенцев, притягивая Намджуна к себе ногами и разбиваясь об его сдавленный стон на своем языке. У Намджуна внушительный стояк, что Джин даже удивляется, как парень продержался так долго. Джин больно цепляется за его предплечья и сам не удерживается от стона, когда их бедра соприкасаются и одновременно с этим Юнги тихо — настолько тихо, что это кажется галлюцинацией — просит хриплым голосом «глубже». Намджун случайно прикусывает пухлые джиновы губы клыком, ласково ведет языком, извиняясь, но Джину и прощать не за что — кажется, не ему одному картинка распластанного по кровати, просящего, такого совершенно нетипичного Юнги, показалась соблазнительной. Джину так жарко, будто кровь закипает каждый раз, как Намджун прикасается к нему. Везде — они прижаты друг к другу так тесно, что вдохнуть удается с трудом. Джину и дышать-то не хочется, у него желание разбухло в груди, заменив легкие, и хочется другого. Того, кто целует его, плавит прикосновениями. Джин уже готов попросить. Но рингтон Намджуна возвращает его на землю, поэтому он отрывается от чужих губ и слегка отталкивает за плечи владельца телефона, которому на звонок плевать с колокольни. — Джунни, — ноет Джин, уворачиваясь от поцелуев, но младший только бурчит в его губы: — Да плевать. — А если это менеджер? — этот вариант всегда беспроигрышный. Лидер и со стояком остается лидером. Очень злым, но все-таки. Намджун приподнимается, не удержавшись и проведя по желанному телу перед собой ладонью, и достает мобильник из кармана. — Да, Чонгук, — отвечает он, глядя на Джина удивленными глазами. Тот обеспокоенно хмурит брови. Намджун включает громкую связь. — Хён, помоги мне… — сдавленно тянут на той стороне. Намджун тут же напрягается всем телом, готовый хоть пешком бежать до Кванджу на помощь мелкому. — Что случилось? — Хён, я не могу больше. Я пытался не реагировать, но сил никаких нет. Джин обеспокоенно садится на столе и прожигает телефон взглядом — Объясни нормально, сделаю что смогу. — Скажи Тэ и Хосок-хену перестать трахаться, я уже устал дрочить, — смущенно, но очень устало подвывает макнэ. — Я не могу им сам сказать… Намджун непонимающе смотрит на Джина, тот лишь пожимает плечами и берет телефон, чтобы поговорить с младшим самостоятельно, но случайно зажимает кнопку громкости. Когда через динамик отдаленно слышатся приглушенные стеной стоны вихоупов, Джин поднимает на лидера огромные глаза и натыкается на его тщательно сдерживаемую, но все-таки видимую улыбку. Веселье Намджуна крайне опасно своей заразительностью, поэтому Джин отпихивает от себя телефон и зажимает рот ладонью, содрогаясь от смеха. Намджун щелкает его по носу и с такой серьезностью продолжает разговор, что Джина загибает еще сильнее. — Хорошо, Чонгук, я что-нибудь придумаю. — Только поскорее, хён, пожалуйста, — жалобно просит макнэ и сбрасывает звонок. Намджун убирает телефон и наблюдает за припадком старшего с широкой улыбкой. — Парень страдает, а у тебя ни капли сочувствия. — Сбросит напряжение, глядишь, подобреет, вернется не таким борзым, — Джин даже немного рад, что мелкого удалось хоть чем-то осадить. Надо взять на заметку. — Я все-таки схожу хотя бы позвоню им. Это слишком жестоко даже для Чонгука. Джин вынимает его телефон из кармана, убирает на стол позади себя и обнимает парня за шею. — Конечно позвонишь, — произносит он в чужие губы с улыбкой, — минут через двадцать. А макнэ пускай пока поучится радоваться за других.