Чуть ближе / A Little Closer

- Реджина. Реджина, подожди, - она выскакивает из кафе "У Бабушки" и бежит вслед за Реджиной вниз по ступенькам, так же, как они неоднократно проделывали это раньше. Но на этот раз Реджина не обернулась. - Реджина, пожалуйста. Она не знает, что сказать, и когда Реджина останавливается, она просто устремляется вперед, чтобы взять ее за руку. Точно так же, как они неоднократно проделывали раньше. Реджина рывком высвобождает свою руку из хватки Эммы и яростно произносит: - Не трогай меня! Это все так не правильно, полная неразбериха - и в этом вина Эммы. Потому что она не могла допустить еще одной смерти. Она ругает на чем свет стоит несправедливость происходящего и это новое "стечение обстоятельств", благодаря которому она вступила в хваленую династию "Женщин, испортивших жизнь Реджины Миллс". Она хочет обжаловать приговор, отменить его, обратить внимание на то, что она не могла знать... Реджина оборачивается, ее глаза горят адским пламенем, и бесконечные извинения, с грохотом проносящиеся в голове у Эммы, затихают сами собой. - Что, черт возьми, ты хочешь на этот раз? - Я хотела... извиниться? - договаривает она с сомнением и нахмуривается, потому что этого не хватит. В этот раз, ничего не хватит. Реджина была счастлива. Она видела ее лицо, видела какой она была рядом с Робин Гудом и его ребенком. Генри снова ее помнит, и отношения со Снежкой пошли на лад. И все были счастливы. Все, кроме Эммы. А теперь Эмма счастлива, а Реджина - сломлена: до каких пор они будут раскачиваться на этих качелях, попеременно взлетая ввысь, в то время как другая падает, пока дерево под ними не расколется и не разлетится в щепки? Как такое возможно, что они обе беззаветно любят одного и того же маленького мальчика и, в то же время, никак не могут поладить друг с другом, раздираемые постоянными распрями? Она вспоминает, как Злая Королева - та, другая Реджина - однажды стояла и презрительно смотрела на нее, оглядывая с головы до ног, совсем не узнавая, и сквозящая в ее взгляде пустота доводила до дрожи. Она набирает воздуха в грудь, прежде чем осмеливается посмотреть в такие глаза Реджины. В них была не пустота, а опустошенность человека, который сдался, и, к ее изумлению, там совсем не было ненависти. Только поражение. Только снятие с себя всех регалий. - Вот. Ты извинилась, Эмма, - она ожидала наполненное едким сарказмом "Мисс Свон", но, почему-то от звучания ее имени стало еще больнее. - Теперь возвращайся к своему пирату, уверенная в своей добропорядочности, и... Ее голос надламывается, она прерывается на полуслове, и промелькнувшее оскорбление тонет в волнах печали. - Я никуда не уйду, - проговаривает Эмма быстро. - Это не... Я провожу тебя до дома, ладно? - Она понимает, что никогда еще напряжение между ними не накалялось до такой степени, но Реджина сейчас не должна оставаться одна. Она снова подумала о Злой Королеве, вспоминая, как та свирепствовала в деревне и на балах, окруженная безликими стражами. Реджина не должна оставаться одна. Реджина - севшим голосом, почти шепотом: - Я не хочу, чтобы ты находилась рядом со мной. Прояви уважение хотя бы к этому, если не собираешься уважать что-либо еще. Она сдерживает себя, чтобы не отвечать на оскорбления и отказ, одновременно сжимая руки в кулаки. Уважение. Это она может. - Ладно. Жди здесь, я приведу Генри. - Нет! - горячность, с которой это было сказано, отбрасывает ее назад. - Нет, - повторяет Реджина. - Я не позволю, чтобы Генри увидел меня такой... такой, как сейчас, - она проводит рукой около себя, начиная с заплаканного лица, далее - вдоль застывшей арки своей спины и заканчивая туфлями на каблуках, которые обычно сидят на ней, как литые доспехи на воине, и на которых она едва ли способна передвигаться в данный момент. - Я не хочу, чтобы ты была одна, - говорит Эмма тихо, смущаясь еще больше, когда Реджина приподнимает бровь и спрашивает: - А все, чего хочешь ты - это всегда по высшему приоритету, не правда ли? Она пожимает плечами. - Идем со мной, дорогая. Несколько кварталов они идут в тишине, пока не оказываются поблизости от Миффлин Стрит, и Эмма не выдерживает: - Я не могла позволить ей умереть. Реджина горько улыбается. - Да, не могла. Герои спасают всех, не обращая внимания на последствия для злодеев. Они ведь всего лишь злодеи. Эмма встряхивает головой, не веря. - Ты больше не злодейка. Реджина спасла их тогда и теперь, спасла Генри в Неверленде и была готова пойти на смерть, чтобы защитить жителей Сторибрука, и пожертвовала своим счастливым концом ради Эммы с Генри. А теперь она победила Зелену, а Эмма была беспомощной и бесполезной, отягощенная титулом спасителя на фоне Реджины. Реджина смеется, отрывисто и на пониженных тонах. - Моя сестра мертва. Я предоставила ей второй шанс, а она убила себя. Или, возможно, Румпельштильцхен убил ее, а теперь он вне игры - готовится к свадьбе с любовью всей своей жизни, - она вздыхает. - Я потеряла год жизни с Генри, а ты пыталась снова увезти его от меня. - Эмма сделала виноватое движение. - А теперь ты бегаешь вокруг, счастливая, что нашла свое пристанище так, как будто у тебя и в планах не было увозить с собой последнее, что осталось у меня от семьи. - Я собиралась... - она пытается ответить, потому что у нее были планы относительно Генри и Реджины, о том, что они вместе оформят опеку. Она не собиралась увозить его навсегда, разве нет? Он так безоговорочно принадлежит Реджине сейчас, что все ее попытки были бы односторонними. Он всегда безоговорочно принадлежал Реджине, так же, как и она ему. Снова смех, насыщенный тьмой. - А ты догадывалась, что Робин был предназначен мне в качестве родственной души? - Что? - она думала, они совсем недавно стали встречаться. Робин только что прибыл в Сторибрук, она уверена в этом, точно так же, как и в том, что Реджина никогда бы не стала откровенничать и заводить близких знакомств с кем-либо в Зачарованном Лесу, учитывая, что Генри не стало. - Откуда ты знаешь? Реджина отрешенно улыбается, пока они поднимаются по ступенькам к ее дому. Она толкает дверь, чтобы зайти внутрь, и начинает рассказывать, безотчетно призывая Эмму следовать за собой. - Пыльца фей. Татуировка льва. Все это произошло много лет назад, и только сейчас у меня появился шанс наверстать упущенное. А теперь к нему вернулась семья. Которой он принадлежит. А я... Она прислоняется к дверному косяку и продолжает: - Где-то год назад я стояла на палубе "Веселого Роджера" и сказала Крюку, что злодеи не получают счастливых концов. Но он получил свой, не так ли? Я видела вас двоих противно близко в кафе. Вот как раз об этом Эмма не хочет говорить, потому что в последнее время было весьма утомительно сопротивляться напору Крюка, до такой степени, что еще чуть-чуть - и она сдастся. Она устала от борьбы с желаниями других. - Он получил, что хотел, и Румпель получил, что хотел, моя сестра умерла, а я осталась совсем одна. Она устремляет взор на стену перед собой, туда, где висят фотографии Генри в разном возрасте. - И вот мужчина, с которым мне было предначертано быть, который никогда не видел меня в мои худшие времена - теперь с женщиной, которая помнит меня только такой. Благодарю вас, Эмма Свон, за ваше вмешательство. Вы избавили меня от тех ничтожных крупиц счастья, которые оставались в моей жизни, - сардонически произносит Реджина, и Эмма устремляется вперед, чтобы оказаться совсем рядом, заглянуть ей в глаза, не смея, однако, прикоснуться. - Нет, - в отчаянии произносит она, собрав кусочки мозаики в единую картину произошедших несчастий. Если Реджина права, это должен был быть ее второй и последний шанс с любимым, которому она всегда предназначалась... Она, действительно, облажалась, еще хуже, чем ее мать когда-то. - Нет, это просто смешно. У тебя не может быть предсказанной "второй половинки". Ты прожила... Сколько? Шестьдесят лет? Кто сказал, что твоя родственная душа уже появилась на свет в тот момент, когда тебе предсказали, что ты ее встретишь? Кто сказал, что она была в твоем прежнем мире? - Поэтому я найду кого-то, кто тогда еще не родился? - внутри все ухает и растекается. Эмма берет себя в руки, готовясь к продолжению событий в любой момент, и кивает. Реджина улыбается, но в ее улыбке нет и намека на веселье. Она делает порывистое движение к Эмме. - Кого-то вроде тебя? - усмехается она, и ее губы впиваются в губы Эммы - напористо, в жестоком непрощающем поцелуе. - Кого-то доброго, светлого и эгоцентричного? - шипит она, зубами захватывая нижнюю губу Эммы, оттягивая ее вниз, и язык Эммы врывается в рот Реджины. Она не знает, как это случилось, почему все это происходит, но она отвечает на поцелуй Реджины, обнимая ее. Она крепко прижимает ее к себе и толкает их обеих к дверному косяку. Поцелуй Реджины не похож на поцелуй Крюка, который обычно затягивался и был, скорее, некой уступкой с ее стороны, соглашением, с которым она могла бы примириться в конце концов. Как будто она вознаграждала его за что-то каждый раз. А губы Реджины, карающие и неумолимые, стремятся к цели со всей страстью и яростью, желают и нуждаются, заставляя Эмму тяжело дышать и отвечать на поцелуй своим, таким же нуждающимся - до такой степени, что они обе начинают задыхаться; дыхание Эммы вырывается неровными толчками, но она не может отстраниться, не может отпустить Реджину до тех пор, пока Реджина целует ее. Ее руки так крепко сжали Реджину, что остается только догадываться, как та еще способна дышать. Она продолжает прижимать ее к себе все сильнее и сильнее вплоть до того, что Реджина повисает у нее в объятиях, и она продолжает держать их обеих. Незнакомая прежде теплота разливается внутри нее, несмотря на то, что Реджина по-прежнему злится: новое приятие, новые мысли о доме и семье, и о будущем, в котором для нее есть место. В котором для них обеих есть место. И, о боже, чем они вдвоем сейчас занимаются, как будто не было всего этого напряжения и неловкости между ними с тех пор, как она приняла решение увезти Генри назад в Нью-Йорк. Блин, да она ведь только и делала, что вымещала свой стресс, чувство вины и страхи на Реджину в эти последние несколько недель. Она продолжает безотчетно повторять "Прости, прости, прости" прямо в губы Реджины, пока та не прошипела: - Заткнись, - утягивая ее за собой наверх. А потом - магия, искры, вспышки, и если пальцы Реджины будут врезаться в нее снова, снова и снова, в наказание за то, что она испортила счастливый конец другой женщины - она примет это, так много раз, сколько Реджина пожелает внести в ее приговор. - Я могла бы любить его, - шепчет Реджина, - у меня был бы Роланд, ухаживать за ним вместо родной матери, чтобы... чтобы... - Я хотела бы, чтобы она оставалась мертвой, - шепчет она громче, отбрасывая руки Эммы от того места, куда они медленно продвигались, желая проникнуть между бедер Реджины и оказать ответное внимание. - Я хотела бы, чтобы ты умерла. Какая из меня героиня? - ее тело соскальзывает вниз, блестящая от пота кожа трется о кожу, вызывая дрожь магии, которая рождается на ее пути, ее язык глубоко погружается в Эмму. - Почему я не могу быть счастливой? Ей кажется, она отвечает, что может сделать ее счастливой и что хочет, чтобы она была счастлива, но едва ли она может что-либо сказать сквозь бессвязный лепет и вздохи, вырывающиеся из ее груди. А затем Реджина отстраняется, ее пальцы, оставившие отметины на теле Эммы, скользят вниз, чтобы проникнуть в свою хозяйку, - и она издает протяжный стон и забывает о всех своих тревогах и печалях, освобождается от всего, что ее тяготило и отпускает себя на волю, все время, пока Эмма, пользуясь моментами ее безумия, притягивает ее к себе, выше на подушки. Она обхватывает Реджину за талию, и бывшая однажды злой королева кажется такой миниатюрной, гораздо меньше, чем она когда-либо могла себе вообразить. Она устраивается у Эммы на руках, склоняет голову ей на плечо и сонно проговаривает: - Я тебя ненавижу. Ненавижу. Эммин детектор лжи срабатывает, и она решает все исправить. Она должна, ради Реджины и ради Генри, ради себя и ради них всех вместе, кем бы они ни были друг для друга. Она сделает все возможное для этого. С этими мыслями она целует Реджину в макушку и прижимает к себе еще крепче. Она не смыкает глаз до самого утра, пропуская сквозь пальцы пряди волос Реджины и пробегая дальше - по дорожкам следов, которые они оставили друг на друге, и Эмме кажется, что это - да, Сторибрук, конечно, ее родители и Генри тоже, но, это - должно быть, это ее дом. Потрепанный, саднит и трещит по швам - но все же дом. И, внезапно, она так отчаянно захотела оказаться тем же самым для Реджины, что ее начинает трясти в беззвучных рыданиях из-за женщины - совсем не героини или злодейки, и уж точно не злой - которая свернулась калачиком и безмятежно спит у нее в объятиях.