***
В вечер, когда извозчик доставил экипаж с Орвудом к воротам невольно покинутого им дома, уже смеркалось, и дождь лил как из ведра. Кристиан вышел, расплатившись с кучером, поднял воротник и с волнением окинул особняк взглядом от фундамента до крыши. Кристиан случайно вспомнил, что не был здесь с тех пор, как в обычное, ничего не предвещавшее будничное утро он отправился в банк. В тот день случился арест. В тот вечер к нему пришёл Оливер. Оливер плакал. Кристиан с тех пор и вспоминал своего воспитанника таким – растерянным, с дрожащими губами и глазами, блестящими болью, и сердце опекуна сжималось, и сам он плакал, пряча слёзы. Оливер был единственным, перед кем он никогда не стыдился плакать. И теперь он снова рядом. В одном из окон горит свет, и что-то снова сжимает горло и скручивается в комочек счастья где-то под сердцем. За размышлениями Кристиан и не заметил, как вымок до нитки, и, очнувшись, поспешно позвонил в дверь. Прислуга, держать которую в ежовых рукавицах теперь было некому, казалось, и не думала подходить к двери. Вертран же, ненароком задремавший за книгой в кресле гостиной, вдруг вскочил как ошпаренный. Ничем этот звонок не отличался от всех предыдущих звонков. Но Оливер словно знал, что он окажется особенным Вертран распахнул дверь совсем не так, как это делают в богатых домах. Распахнул и застыл на пороге. Он тщательно вглядывался в дождь и мрак, боясь ошибиться. Он вглядывался и молчал, не подозревая, что в этот миг происходило на его лице. Кристиан тоже молчал. Он хотел сказать что-то о порядках высокородных, чтобы Оливер сразу узнал его, но даже напускная строгость была непосильна ему в этот миг. – Ты повзрослел, мой свет, – только и смог выговорить он. – А ты ничуть не изменился, Кристиан, – дрогнувшим голосом ответил Оливер. Спустя мгновение он уже повис на своём опекуне, совсем как в детстве, обхватив его шею руками и уткнувшись заплаканным лицом в жёсткое, мокрое от дождя плечо мундира. А Орвуд, уронив трость, крепко обнимал своего приёмного сына, целуя его в лоб и зарываясь носом в кучерявые чёрные волосы, утопая в запахе родного тела. – Заходи в дом, дождь всё-таки, – вдруг спохватился Оливер, выпуская Кристиана из объятий и поднимая с пола его трость. Поставив её у стены, он потянул с плеч опекуна насквозь вымокший мундир, но не удержал, и тот выскользнул из его рук и шлёпнулся на паркет, медленно растекаясь холодной лужей. – Мальчик мой, – прошептал Кристиан и осторожно взял Оливера за подбородок, поворачивая его лицом к себе и утирая слёзы с щёк парня другой рукой. Кристиану нечего было сказать, и он не ждал слов от Оливера. Слишком много скопилось в душах обоих за этот невыносимо долгий год разлуки. Он не утешал его, но и слёз мальчика ему не хватало. И он не мог сказать об этом, боялся причинить боль в тот миг, когда радость настолько остра, что ранит глубже горя. – Мальчик мой, – повторил он, запустив руку в волосы Оливера, и заглянул к нему в глаза. Он десять лет глядел в эти глаза, с каждым разом пытаясь заглянуть в них всё глубже и глубже, словно сам для себя отдалял планку понимания своего воспитанника и каждый раз ставил собственный рекорд. Это не могло не приносить плоды – шли годы, и он тоньше чувствовал Оливера, замечал малейшие движения его души, что позволяло ему быть настолько хорошим опекуном, насколько было возможно. Иногда Кристиан с невольной самоуверенностью подумывал, что ещё немного – и он научится даже читать его мысли. Но теперь настал тот момент, когда стоило усомниться во всём, дабы не совершить роковую ошибку. – Мальчик мой, – в третий раз, почти одними губами произнёс Кристиан, дрожа всем телом – то ли от холода, то ли от странной помеси радости, страха и чего-то ещё. Он видел в этих глазах блеск, желание и чувство. Но вдруг это лишь то, что он хотел там увидеть?.. – Просто, – лихорадочно дышал Кристиан, – я хочу, чтобы ты знал: сейчас я ни в чём тебя не сковываю, мой свет. Делай то, чего просит сердце… Повторять дважды не пришлось: обхватив голову Кристиана руками, Оливер уже впился в губы опекуна с неожиданной жадностью. Он совершенно не умел целоваться, и это возбуждало Кристиана настолько, что самому ему было не по себе. Но помешать Орвуду полностью отдаться полыхающей в воздухе страсти не по силам было даже тревогам, и он ответил на поцелуй так, как того требовали сухие от внутреннего жара губы Вертрана. Нутро Оливера ликовало. Он втягивал ртом тёплое дыхание, чувствовал, как язык Кристиана касался его языка, вздрагивал, когда тонкие усики покалывали его щёку. От притока крови в глазах темнело, и все чувства обострялись, хотя казалось, дальше обостряться уже некуда – нервы парня были раскалены до предела. Плохо слушающимися пальцами он пытался расстегнуть рубашку, но руки дрожали, и ничего не выходило. С тихим грудным рыком Кристиан сам разорвал одежду Оливера, и пуговицы звонко запрыгали по паркету. Подхватив Оливера, он вдруг прижал его спиной к стене и сам приблизился вплотную, касаясь горящим под одеждой пахом к такой же возбуждённо выпирающей под штанами плотью Оливера, уже тянущегося освобождать его от его собственной мокрой и холодной одежды. И когда Кристиан окончательно стянул с парня рубашку, они уже оба были голые по пояс. – Пожалуйста, – обжигающе шепнул Оливер в самое ухо опекуна. – Не торопись, мальчик мой, наслаждайся мгновениями. Он припёр парня плотнее, прижимаясь к нему крепче, и Оливер, схватившись за Орвуда и теперь держась только навесу, инстинктивно обвил талию Кристиана ногами, случайно задев плечом полку. Какая-то статуэтка упала на паркет и со звоном разлетелась вдребезги. По коридору зазвучали шаги кого-то из слуг, очевидно, поспешивших подмести осколки. «Не хватало ещё, чтобы Кристиана теперь обвинили в изнасиловании», – мелькнуло в голове у Оливера, и тут же само собой объявилось решение. – Да, Кристиан! – громко простонал парень, когда влетевшая в комнату горничная успела в ужасе приложить ладонь ко рту, готовая звать на помощь. – Ещё!.. Что-то невразумительно пробормотав, она тут же выбежала обратно, закрыв за собой дверь и уж точно позабыв о разбившейся статуэтке. – Что, так и подобает вести себя аристократам? – промурлыкал Оливер, положив голову на плечо опекуну и осторожно, почти невесомо приложился губами к мочке его уха. – Именно так и подобает, – судорожно выдохнул Кристиан, рывком подхватывая Оливера вновь и поваливая на диван. Оливер поспешно расстёгивал штаны, стягивая их в предвкушении, пока Кристиан, блестевший перед ним своим мокрым от пота и просочившегося до кожи дождя торсом, уже высвободив напряжённый член, медленно проводил по нему рукой – должно быть, покрывал смазкой. От этой сцены Оливера вдруг снова бросило в жар, снова поплыли перед глазами круги, и на мгновение он встретился с опекуном взглядом… Кристиан вошёл без предисловий. Он и забыл о них – настолько он был возбуждён. И теперь, войдя почти полностью, он замер в недоумении. Оливер не закричал. Только выдохнул, выгнулся и коснулся горячим животом его мокрого пресса. «Я не причинил ему боль», – облегчённо подумал Кристиан. – «Всё-таки этот Домиан…» – но мысль о Келе вылетела из его головы, не успев ни завершиться, ни обрести эмоциональной окраски, мгновенно вытесненная жаркой волной, внезапно накрывшей его, когда Оливер сам подался навстречу и полностью погрузил член опекуна в себя. – О Левиафан! – глубокий тембр голоса, казалось, был настолько густ, что касался кожи Оливера, заставляя его дышать громче и чаще, а дыхание его побуждало Кристиана войти в ритм. Сначала он просто подался вперёд снова. Потом снова, уже взявшись руками за колени Оливера и раздвинув его стройные ноги шире. В третий раз он прижался настолько сильно, будто хотел войти глубже, чем это было возможно, и Оливер уже было потянулся к своему члену, но Кристиан вовремя взял его за руку и положил её на свою спину. Поняв, чего хочет опекун, Оливер снова обвил Орвуда ногами и вцепился второй рукой в его лопатку. – Быстрее, – всхлипнул Оливер, но Кристиана уже не нужно было просить. Он приподнялся на коленях, давая больше свободы тазу, и, упершись в диван кулаками по обе стороны от кучерявой головы Оливера, задвигался так, что вскоре даже громкое дыхание лежащего под ним Вертрана заглушалось звуками трения и шлепков плоти о плоть. Тёплое и мягкое, обволакивавшее член Кристиана, выпускало из себя и возвращалось назад настолько податливо и нежно, что Орвуд окончательно перестал себя сдерживать. Изогнувшись в спине, но не останавливаясь, он второй раз за сегодня взял Оливера за подбородок и заглянул в его лицо: разбросанные по лбу влажные кудри, страстно закушенная нижняя губа, полуприкрытые глаза, закатывающиеся под веками от удовольствия… Случайно скатившаяся капелька пота с носа Кристиана упала на лицо Оливера, и он, будто проснулся, открыл глаза – такие глубокие и завораживающие, что у Орвуда больше не хватало терпения. Он запрокинул голову, и из горла у него вырвался громкий стон. Одновременно с этим стоном твёрдые ногти Оливера вонзились в спину опекуна, очерчивая на ней, мокрой и побелевшей от напряжения, красные полосы нетерпения, а сам он, приподнимаясь, прикладывался губами к солёной от пота груди Кристиана, пытаясь языком достать до алого соска. Заметив это движение Оливера и наклонившись ниже, чтобы ему было проще дотянуться, Кристиан взялся за твёрдый член, с головки которого вдоль набухшей вены ствола, как по желобку, уже стекала прозрачная капелька, и несколько раз провёл рукой по нему одновременно со своими последними рывками. – Кристиан… – только и смог простонать Оливер, когда его сперма, струйкой брызнув в грудь Орвуда, закапала с неё обратно на его живот, а сам Кристиан, на секунду вытянувшись и окончательно подавшись вперёд, наконец обессиленно и тяжело повалился на него.***
Они оба ещё долго не могли произнести ни слова, прежде чем отдышались. – Тебе не тяжело? – вдруг спохватился Кристиан, приподнимаясь. – Пожалуйста, побудь ещё немного внутри, – попросил Оливер, ещё дрожащий в отголосках оргазма, неожиданно сиплым голосом. – Хорошо, – ответил опекун и осторожно вернулся на прежнее место, положив голову на влажное плечо Вертрана, поглаживая одной ладонью уже мягкие соски Оливера. В ответ Оливер осторожно провёл рукой по спине Кристиана, нащупывая тонкие бороздки царапин и чувствуя невольно напрягшиеся мускулы. – У тебя кровь, Кристиан, – проговорил он, взглянув на красные кончики пальцев и, встретившись глазами с выжидающим взглядом ласковых серых глаз, секунду поразмыслил и решительно опустил окровавленный палец в рот. – Милый мой Оливер, мой любимый, – смеётся в ответ Кристиан Орвуд и, ложась на бок и обнимая совсем уже взрослое тело «своего мальчика», закрывает глаза и нежно целует его в лоб. Оливер тоже закрывает глаза и вздрагивает от этого поцелуя. Он всегда от него вздрагивал. Но Кристиан знал, что ему это нравится. До сегодняшнего вечера он всегда целовал Оливера только так. По-отечески.