--fire-work--

Когда ночь спускается на город в этот день, Паскаль решает выйти на улицу. Он слегка раздражен отсутствием в кармане сигарет, тем, что мигрень душит его в своих объятиях, и тем, что на улице почему-то неимоверно тепло и сухо, и пыль клубами носится вслед за горячим ветром. Пахнет летом: выхлопными газами, прелыми листьями и пылью — и от запаха голова болит еще больше. В городе пусто, словно кто-то прошелся по нему метлой, и темные здания возвышаются над ним, сияя своими черными проемами окон и холодным разноцветьем вывесок, слишком ярких, как кажется Паскалю. Он идет к реке, туда, где запах гниющих водорослей и рыбы заставляет его голову болеть еще сильнее, но туда, где есть хотя бы доля влаги, которая избавляет его от пыли и смога. В синеватой от горизонтально падающих в нее вдалеке тухнущих небес воде отражаются редкие звезды и по-турецки тонкий серп луны, Паскаль кутается в ветровку и проклинает летящие в лицо брызги бриза. Около воды возится какой-то парень, и Паскаль с разочарованием закатывает глаза, желая, чтобы парень не заметил его, ушел сейчас же, просто не вмешивался в его пространство. Белесые волосы парня почти светятся в синеватой темноте, высовываясь из-под надетой козырьком назад бейсболки. Он держит в руках какую-то не то палку, не то плетку, и. В какой-то момент, Паскаль сам не понимает как, но эти чертовы палки в его руках вспыхивают. Огонь языками цепляет, кажется, густой и цельный воздух над рекой, и Паскаль завороженно смотрит на пламя, уверенный, что парень сейчас себя подожжет, но. Тот и не думает делать чего-то подобного. Горящие ленты в его руках крутятся из стороны в сторону, переплетаются, перехлестываются, перемещаются в трехмерном пространстве, оставляя за собой яркие отблески и световые пятна в привыкших к темноте глазах Паскаля. Сам же Шилло будто под чарами, он стоит на месте и, кажется, даже не дышит, пусть это и шаблонно. — Эй, ты в порядке? — Паскаль не замечает, как парень заговаривает с ним. Словно тому не надо концентрироваться на чертовых горящих кнутах в своих руках, словно он делает это на автомате. Он раскручивает их, и ждет пока они потухнут. Начинает подходить к Паскалю, и тот пятится, не желая разговаривать с этим странным парнем. — Парень! Но Паскаль уже далеко. Его внезапно бесит то, что парень вообще обратил на него внимание. Он надевает капюшон глубже и оттягивает засунутыми в карманы руками ветровку ниже, горбится и проклинает чертово отсутствие сигарет, словно в этом вся причина. Парень не следует за ним, и Паскаль этому несказанно рад. Из приоткрытого люка валит пар, пропахший канализацией и теплотрассой, а на переходе свежеположенный асфальт противно липнет к ногам, и на кедах от него остаются битумные пятна. Ветер гоняет полусгнившие листья по тротуарам, сбивая их в кучи по углам, а асфальт пустых улиц отражает оранжевый свет фонарей, ярко-зеленое и красное сияние светофоров, желтые и синие пятна вывесок, из-за света которых по лицу Паскаля, прикрытому капюшоном, ползут разноцветные тени. До рассвета он больше не задерживается рядом с людьми. *** На следующий вечер он все-таки решает потратить бóльшую часть своего скромного бюджета на пачку сигарет. Он бредет по улице, и внезапно его взгляд цепляется за всполох огня. Паскаля словно током бьет, он спотыкается и почти падает. Моросящий дождь усиливается, его челка намокает и противно липнет к лицу, в воздухе крепчает запах озона, и крепчающий шквалистый ветер заставляет деревья между тротуаром и проезжей частью зловеще трещать ветками. Фонари почти не горят, и в тонких ореолах оранжево блестят струи воды. Паскаль едва слышно выругивается и смотрит вверх — на нависающие сплошным потолком над городом тучи, окрашенные в ржаво-рыжий от уличного освещения. Деваться Паскалю некуда — мимо того фаера лежит его наикратчайший путь в единственный круглосуточный магазин в районе, а чтобы обходить его Шилло слишком устал и замерз. Он накидывает капюшон и надеется, что парень будет слишком занят и не обратит на него внимания. Он почти пролетает мимо, прячась в темнеющих от яркого источника света тенях, сам больше похожий лишь на тень, а не на реального человека. С сигаретами становится легче. Он тихо стоит и курит, все так же скрытый от фаера тенью, и линии огня завораживают его. Огонь в какой-то момент начинает казаться Паскалю такой же частью летающих шаров и кнутов, как и ручки и цепочки, на которых держатся снаряды. Красноватый свет пламени освещает грязные покрытые граффити стены и почему-то даже на большом расстоянии греет Паскаля. Шилло кажется, что он влюблен. Не в этого парня, во всполохи огня и световые пятна, слабое мерцание теней на стенах соседнего дома и тепло, которое, несмотря на холодный дождь, дарят ему затухающие факелы. *** Как во всех историях любви, Паскаль видит это представление в третий раз. В какой-то из выходных дней он выходит к реке, и натыкается на огромную толпу, скапливающуюся у парапета моста. Паскаль проталкивается к самому ограждению и смотрит на виновника этого столпотворения. Внизу, на небольшом понтоне — три на три метра, если не меньше, — стоит тот самый фаер, которого Паскаль так хорошо знает. Чертов волшебник с белесыми волосами и вечной бейсболкой, одетый в узкие джинсы и безразмерную майку, он готовится творить свою чертову магию, и Паскаль решает остаться. Он снова заворожен. Вплоть до того, что абсолютно не слышит музыки, не видит людей вокруг, не чувствует давки. Фаер в какой-то момент поднимает взгляд и улыбается ему, и эта улыбка врезается почему-то в память Паскаля ярким пятном. Словно очередной всполох. Фаер сыплет искрами из специальных установок и невероятно быстро чуть ли не жонглирует снарядами, и когда все заканчивается, Паскалю становится немного не по себе. В воздухе отчетливо пахнет керосином, и Шилло снова очень тепло, хочется снять даже тонкую джинсовую жилетку и остаться в майке. Он смотрит на парня внизу, на расходящихся людей и звезды, отражающиеся в спокойной воде вокруг понтона, и почему-то снова ему кажется, что он влюблен, вот только это немного глупо, а люди до сих пор раздражают Паскаля. — Не поможешь? — голос фаера разрезает тишину и нить мыслей Паскаля. Тот смотрит вниз немного запуганно и злобно одновременно. Паскаль неуверенно спускается под мост, где парень уже ждет его, протягивая мешок со своими вещами. — Я одолжил этот понтон у одних местных жителей, надо вернуть все, иначе они заметят и заявят в полицию. Они бредут по берегу, Паскалю некомфортно, но и уйти он уже не может. Молчание немного неловкое, но Паскаль нарушает его только в тот момент, когда окончательно формулирует вопрос. — Ты же делаешь это все абсолютно бесплатно. Зачем? — А так веселее жить, — пожимает плечами парень, поправляя веревку, к которой привязан понтон, на одном из них. — Ты тратишь на это столько денег… — А еще времени и сил, но, черт, ради риска сгореть я готов на это. Лицо фаера в свете тонкой, но яркой луны счастливое, словно у ребенка в день рождения, он трет нос и смотрит на Паскаля. — Я Давид, — улыбается он и протягивает Паскалю руку, которую тот еле видит в темноте. — Паскаль, — бормочет Шилло, в ответ тоже протягивая руку. Они доходят до места назначения в полной тишине, и Давид быстро возвращает понтон туда, где взял его, забирает сумку у Паскаля и выводит его туда, откуда они пришли. После ухода фаера Шилло снова кажется, что он влюблен. Не в огонь, в Давида. *** Лето медленно подходит к концу, и с каждым днем небо хмурится все больше. Паскаль почти не выходит из дома по вечерам и почти забывает о Давиде, когда под его окнами одним дождливым вечером внезапно вспыхивает пламя. Паскаль испуганно выглядывает на улицу, только чтобы обнаружить машущего ему рукой Давида. Он одет в вечную майку и все те же, кажется, джинсы, и волосы его все так же убраны под чертову бейсболку. Давид возится у самой земли, чиркает зажигалкой, и через несколько секунд расползается по земле тонкая надпись «ПОШЛИ ГУЛЯТЬ», которая почему-то напоминает Паскалю о том, как в детстве его друзья мелками рисовали такое на асфальте. Теперь буквы сделаны из огня, и это зачаровывает. Паскаль вздыхает и накидывает джинсовую безрукавку, выходя на улицу. Давид ждет его у самого подъезда, из его небольшого рюкзака торчит канистра с керосином, и сам он весь перемазанный в саже. Впрочем, Паскалю не кажется это чем-то необычным. Ведь фаер должен быть перемазан в саже, верно? Под моросящим дождем некомфортно, но Паскаль беспрекословно следует за тараторящим о чем-то Давидом, практически не удивляясь тому, что тот знает, где Паскаль живет. Это даже не пугает, хотя, наверное, должно бы. Вечная мигрень в присутствии Давида не мешает почти, да и на дождь становится наплевать уже через несколько минут. Паскаль слишком увлечен тем, куда ведет его Давид. А тот ведет его в какие-то очередные закоулки, переплетения узких улиц, освещенные, порой, лишь догорающими угольками в бочках, тонущие в мерцающих лужицах и опадающей листве, цветах липы и безумном количестве мусора, вонь которого иногда заставляет с трудом подавлять рвотный рефлекс. Они оказываются не то в какой-то подворотне, не то в каком-то промежутке, подобном тому, в котором Паскаль курил и смотрел на Давида еще до их личного знакомства. Давид останавливает Паскаля, и тот хмурится, откидывает мокрую челку и тянется за сигаретой, вот только закурить не успевает. Давид взмахивает руками и через секунду огненные шары описывают вокруг него круги. — Хочешь, я научу тебя? — спрашивает Давид. — Ты за этим меня сюда привел? Если да, то мы зря мокнем, пойдем лучше напьемся и не будем тратить время. — Вообще я немного по другой причине тебя позвал, — замечает Давид. Пахнет керосином и очень тепло, а дождь льет ледяной. От контраста у Паскаля от самой макушки до копчика ползут волнами мурашки, он вздрагивает. — Зачем? — Иди ближе, — Давид слегка кивает, и разводит руки в стороны, не прекращая этого личного «шоу», которого удостоился Паскаль. Тот шагает раз, два, три. — Ближе. Еще шаг. Паскаль смотрит на промокшие кеды и порванные колени своих джинсов, испещренные тенями. — Еще ближе. Паскаль стоит почти перед самым лицом Давида, и если он еще хоть шаг сделает, он уткнется тому в грудь. Паскалю становится некомфортно. Паскаль больше всего хочет домой, но огонь так прекрасен, и Давид так близко, что, почему-то, он не двигается с места. — Паскаль, не бойся, — Давид улыбается, и Паскаль поддается. Он шагает прямо в объятья фаера, который сводит руки прямо за его спиной. Паскалю жарко, и он не знает от чего: от пузыря тепла ли, который словно окружает Давида, или же от самого фаера, прижимающегося к нему. — Ты хотел пообниматься со мной, жонглируя горящими предметами? — язвительно, но тихо спрашивает Паскаль. — Возможно, не только пообниматься… Давид ниже Паскаля, но Шилло почему-то кажется, что тот смотрит на него сверху вниз, и снова, он улыбается. Давид всегда улыбается. Паскалю это непонятно и незнакомо, для него это ново и совершенно непривычно, но он очень даже не против. Между их переглядками и поцелуем проходит секунд пять, по крайней мере, столько ударов сердца насчитывает Паскаль. Их окружает пламя и какие-то обшарпанные домишки, стены которых давно облезли, и расписанная граффити штукатурка хрустит под их ногами, а с неба льет, словно из ведра, но все, по крайней мере, в голове Паскаля, выглядит так, как и должно выглядеть. Фаер же должен быть окружен именно этим?