Напросился, детка

- Детка, ну ты напросился, ты понимаешь это? Флэнери стоял сзади Нормана, почти прижимая того к барной стойке на кухне. Выражение его лица было довольно далеко от того полушутливого, полуигривого тона, которым он задал вопрос. Целеустремленность, жесткость, похоть. Зато Норман был почти как обычно – мальчишка за сорок лет, немного растерянный сейчас, смущенный, он не знал куда глаза деть, поэтому просто пялился на столешницу, в которую упирался руками. На всякий случай – вдруг слегка потерявший контроль Шон надумает ткнуть его лицом в эту самую стойку. Ну и для равновесия. И просто для поддержки – у него что-то ноги вдруг ослабели, как раз тогда, когда его друг вдруг развернул его к этой самой стойке и прижал к ней. Ну шутил, ну, может, слегка перегнул палку, ну, возможно, не надо шутить на эту тему с Флэнери, когда они только вдвоем, наедине. Ну, черт… Кто же знал, что у того терпение лопнет. Но Шон первый начал все эти разговорчики, он вообще скотина пошлая, он вечно загоняет Ридуса в краску и заставляет прятать лицо или делать глупый вид «все нормально, просто мой друг идиот». Ему, Шону, значит можно, а Норману нет? И Норману можно… Только вот что бывает, когда шуточки сексуального характера инициирует сам Ридус. Его практически бросают на чертову барную стойку, например. Прижимаются бедрами к заднице, и Норман может оценить по твердости в промежности друга эффект своих шуточек. - Ммм, Шон, ну чего ты… - последняя попытка свести все к шуткам. И сделать вид, что стояк померещился, ага. - Ой, ладно тебе… Ты же не маленький, сам все понимаешь, да? – отвечает Шон, и в его голосе что-то звенит, напряженно и предупреждающе. - Что? – все еще пытается отвертеться от расплаты Ридус. Попытка провалилась, Шон это игнорирует и продолжает как ни в чем не бывало. - Боже, у тебя такой зад… - и трется, скотина похотливая, своим стояком в штанах о задницу Нормана. – Детка, ты не против?.. – не дожидаясь ответа, он поднимает свитер прижатого к стойке друга выше, до середины спины, на лопатки. – Привет, демон. - Привет, - тихо отвечает за своих демонов Ридус. Его начинает потряхивать. Не от страха или неловкости – уже от накатывающего возбуждения. - Мм, Норман… - урчит Флэнери, оглаживая спину и бока друга. Скользит ладонями под свитер, наперед, доходит до груди, проводит по соскам, опускается на живот, гладит его, а потом спускается на пояс джинсов. Ремня у Ридуса нет сейчас, поэтому расстегнуть штаны у Флэнери занимает аж десять секунд. Норман молчит. Что он должен сказать сейчас? Уйди нах, Шон? Да ладно. Все равно ведь не уйдет. Он наглый, все перекрутит по-своему. Да и просто же интересно. И пофиг, что стыдно, что щеки уже начинают гореть, а дыхание сбивается. Палится как малолетка, проклятье, повзрослеешь ты когда-нибудь, Норман, или нет? А друг времени не теряет и не тормозит. Немного отстранившись, он за бедра тянет Нормана от стойки, немного так, чтобы оставалось место для маневров, и стягивает с него джинсы вместе с трусами, одним длинным движением, скользя ладонями по ногам. Аж до пола. У Нормана перехватывает дыхание, зато сердце словно собралось на волю в свободное плавание. Аж в голове потемнело. Он дернулся было, но… застыл, пытаясь что-то увидеть в темноте перед глазами. В себя его привела хватка на щиколотке – и он послушно, почему-то, поднимает одну ногу, потом другую, помогая снять одежду совсем. - Хороший мальчик, - одобрительно шепчет Шон снизу, затем поднимается, так же скользя ладонями по ногам Нормана, только вверх, и останавливается на заднице. Ну конечно. Поглаживает ее пальцами, это слегка щекотно, но вообще приятно, даже очень, и в пояснице начинает ломить от желания прогнуться и получить этой ласки больше. Норман тяжело вздыхает, пытаясь справиться со своими ощущениями. Флэнери тоже, по ходу, рвет крышу – Норман слышит его дыхание, и все сразу понятно. А потом Шон ласкает пальцами и спину тоже, вверх-вниз, плавно, осторожно, нежно, и Норман не выдерживает, рвано выдыхает и прогибается. Спорим, у Шона сейчас очень довольное выражение лица. Всего добивается, и довольно быстро, что даже обидно немного. Флэнери вдруг начинает тянуть свитер вверх, пытаясь его снять. - Не надо, - вдруг тихо протестует Норман, ему вдруг становится еще больше стыдно, чем сначала. Почему-то кажется важным сохранить на себе хоть какую-то одежду. Шон тихо смеется. - Ты думаешь, это тебе поможет, сладкий? Я так не думаю. Давай, - и он все-таки заставляет снять несчастный свитер. Теперь Ридус полностью обнажен. Зато Шон полностью одет, вдруг доходит до мужчины. Стало еще более неловко. И жарко – от возбуждения. Норман качает головой своим мыслям, и Шон по-своему трактует этот жест. - Что-то не так, детка? - Все нормально, - почти шепчет Норман. Почему он это сказал? Почему не возразил, не запротестовал, не сказал, что так вообще-то не честно, это вот все? Черт его знает. Но Шон доволен. - Хорошо, детка, это хорошо. Ты такой хороший… Такой красивый, мой хороший… - На этих словах Ридус иронично фыркает, он никогда в жизни не считал себя красавцем и секс-символом, и потому всю жизнь удивлялся вниманию к своей персоне. Честно. – Красивый, красивый, сексуальный, привлекательный… Особенный, о да… - все-таки заметил это фырканье Шон. Они об этом уже когда-то говорили. И сейчас он снова обсуждать это не будет. Есть дела поинтереснее. Он жадно, нежно и ласково оглаживает полностью обнаженное тело, снова прижимаясь к округлой попке. Что характерно, он мастерски игнорирует член Ридуса, умудряясь не дотрагиваться до него даже когда гладит внутреннюю поверхность бедер. Пока что игнорирует, пожалуй. Так что эрекция Нормана была чисто его личным «достижением». А потом Шон целует его спину. Ласкает губами и языком. От самой шеи до поясницы спускается по позвонку, затем целует поясницу, талию, заставляя Нормана дрожать и выгибаться сильнее. Как же сладко… Наверное, если бы сейчас вот ему, Норману, вставили, он бы не обратил внимания. Наверное. Может быть. Затем Шон поднимается обратно вверх. Он гладит руками и чуть массирует плечи, затем целует, начиная от руки и поднимаясь к шее. Поцелуи перемежаются с легкими касаниями губами и языком, с влажным дыханием, растекающимся по коже. И это так интимно, что ли, что Норман еле слышно всхлипывает. Красиво, как в кино, блин. Но в то же время естественно. Шону нравятся его плечи. Они это уже как-то обсуждали. Тем временем Шон накрывает губами шею Нормана сбоку и одновременно прижимается весь полностью, и Норман понимает, что друг успел и сам раздеться – если так можно назвать то, что он расстегнул свои джинсы и достал член. Горячий… и твердый. Очень, да. Словно обжигает ягодицы. И уверенный рот на шее… Ох, да, если будет засос, он будет с радостью его носить – так сладко ему сейчас целуют шею, что Ридус тихо стонет и наклоняет голову в сторону, облегчая доступ. Руки Флэнери обнимают его так крепко, что он не может вздохнуть полной грудью. Но это ничего, ничего… Задыхаться сейчас было в кайф. От этого… Да, да, да… Господи, хоть бы он это все вслух не произнес… - Детка… Мой мальчик… - шепчет Шон в волосы на затылке Ридуса, и от этого словно ток по коже – и стекает к паху. Норман давит сладкую дрожь и пытается сдержать вздох – но нет, тихо всхлипывает. И Шон шевелит его волосы, зарываясь в них носом и выдыхая. Ридус подается назад и прижимается к другу полностью – жест доверия, «я хочу быть ближе», «обними меня», «прижми меня к себе, крепче, пожалуйста», «возьми меня себе». Запрокидывает голову назад, на плечо Флэнери, прикрывает глаза. Короткий миг чего-то большего, чем физический контакт. На десять ударов сердца. Или пятнадцать. А может, и на все двадцать. Мало. Достаточно. Шон целует открытую шею. Он мог бы сейчас хоть и перегрызть горло ему – но он скорее перегрызет горло любому, кто посмеет обидеть этого странноватого парня по имени Норман Ридус, чем реально навредит другу. Он особенный, этот парень, да. Все люди по-своему особенные, но некоторые больше всех. Как вот он. Шон целует открытую шею, подставленную так доверчиво и бесхитростно, что внутренний темный Шон, тот, который начал все это, снова торжествующе смеется. Давай, бери его, говорит он. Сам отдается, видишь? Он будет рад, о да. Так не медли же. И Шон не медлит. Он так впивается в беззащитную шею, что Ридус изумленно охает. Но не мешает, да. Не боишься ходить с засосами, детка? Ты ничего не боишься, наверное… А дрожишь ты потому, что… Да тебе же все это нравится, нравится до одури, ты же псих слегка. Или не слегка. Но тебе это нравится. Нравится, что я сейчас с тобой делаю. И нравится осознание того, что я с тобой могу сделать. Сделаю. Шон отстраняется от шеи, и Ридус коротко выдыхает. Нееет, рано ты… Левой рукой Флэнери берет шею друга в захват и намеком тянет назад и вниз. Тот хватается за чуть удушающую руку, ожидаемо. - Тихо, тихо, не нервничай, детка, я тебя не обижу, - тихо, полунапевом, полушепотом говорит Шон Норману над ухом. А сам свободной рукой жадно оглаживает обнаженное тело – живот, талию, бедро, ныряя спереди между ног и гладя изнутри, но стараясь, опять же, не коснуться члена друга. Ридус расслабился, уже не дергался, постарался поудобнее расположиться даже в этом несильном, но захвате. Ласка ему нравилась. Ему все нравилось, наверное. И Шону нравилось. Так нравилось, что уже яйца ныли. Поэтому он отпускает друга из захвата, толкает намеком так к стойке, чтобы тот оперся на нее, быстро облизывает пару пальцев (ну нет совершенно никакого желания искать смазку, серьезно!) и мажет между ягодиц друга, а потом надавливает пальцем на пока что плотно сжатую дырочку. Норман чуть дергается, его мышцы словно играя обозначились под светлой кожей, но он ничего не сказал и сдержался, что бы там ни подумал сделать. А Шон вводит один палец, слышит тихий вздох, шепчет «Молодец, детка», еще немного водит одним, а потом вставляет два, проталкивает поглубже, и Норман ниже нагибает уже опущенную голову. Это всего лишь мелочь, так, чтобы немножко привыкнуть. Немножко. А Шон снова шепчет «Да, детка, вот так, хороший мальчик», целует его в шею, в затылок, намеком прикусывает ключицу, целует туда же, сильнее, чем укусил, вынимает пальцы и сразу же приставляет к дырочке член. Входит. Небыстро, пока только до половины – и Норман, тихо шипя, дергается вперед. Не сдержался все-таки. Больно. Головка члена остановилась в районе внутреннего сфинктера и болезненно давила на стенки. И он сбежал. Надо было сдать назад и насадиться до конца – но он не сообразил, и сейчас получит еще раз то самое. Точно. У Флэнери голос чуть подрагивает, когда он с придыханием тихо-тихо говорит, почти шепчет стандартное успокоительное «Тихо, тихо, успокойся, расслабься, потихоньку, медленно, давай…» и снова входит. Медленно, ну конечно… Когда он снова был на середине, Норман решил не портить себе нервы и с коротким стоном сквозь закушенные губы резко двигается навстречу, насаживаясь до конца. Выдыхает от облегчения так же коротко. Так вот. И все равно, что он от наплыва чувств, не осознавая того, добела сжимает пальцы в кулак, коротко бьет кулаком по столешнице, а потом судорожно разжимает пальцы и скребет ногтями по идеально гладкой поверхности… Теперь нужно успокоить Шона, которому нравится такое содействие, и он с довольным урчанием целует шею Нормана и уже рвется двигаться дальше. Ридус, мотнув отрицательно головой, хватает друга за бедро, удерживая на месте. Шон согласно притормаживает и прислоняется грудью к спине друга. - Я соскучился по этому… А ты? Отвык совсем, я смотрю. Ничего, ничего, ты скоро привыкнешь снова. Ты был такой растянутый, такой готовый к этому… ко мне, детка, - вдруг тихо говорит Шон. И Норман чувствует, как от этого его начинает захлестывать возбуждение. Шон умеет говорить возбуждающе. Умеет говорить всякие пошлости и не пошлости, от которых Нормана кидает в жар и тело реагирует как от хорошей порнухи. Вот и сейчас: он только рот раскрыл, а Ридуса уже накрывает. А может, его так зацепил смысл слов: и констатация/скрытая похвала его узости, и намек на то, что в свое время Флэнери весьма знатно потягал Ридуса, как кобель сучку в течку. Потом они разбежались, решив остаться друзьями и все такое, но – да, было дело… И время от времени Шон это припоминает – именно так припоминает, не просто языком треплет. Снова растягивает Ридуса под себя, подстраивает не только тело, а и душу, сволочь. Тем временем Шон продолжает: - Знаешь, это мило, знать, что ты без меня не развлекаешься… По крайней мере, твоя маленькая дырка свидетельствует об этом. Такая маленькая, такая… не тронутая никем. Скажи, детка, ты специально берег себя для меня, м? Или… О нет, я не хочу знать другого. Если я узнаю, что ты хотел отдать себя другому мужчине, я ооочень расстроюсь. Так приятно верить, что ты только мой… - и он медленно, плавно двигается внутрь. Норман чувствует, что движение уже не такое тяжелое, и с облегчением незаметно выдыхает. Не останавливает друга, не мешает. Но ничего не отвечает. А что он скажет? Что имел виды на одного мужчину, вполне конкретные виды, да и тот мужчина тайком с определенным интересом посматривал на Ридуса, но, кажется, просто держал себя в руках? А однажды даже что-то не вполне ясно сказал типа «А Шон Флэнери… он твой лучший друг, да? Наверное, вы довольно близки…» и быстро свернул тему. Что он хотел обсудить, Норман так и не понял. Только догадывался – например, что этот мужчина, его партнер по сериалу, просто подозревал, что у Ридуса что-то было или есть с Флэнери, и решил не лезть в это. Или не мешать. Или не быть третьим. Ну, как бы там ни было, но он не уточнял больше ничего. Просто иногда бросал тайком такие взгляды, от которых Норман быстро пересматривал соображения о собственной ориентации и понятия верности – хотя кому она была уже нужна… Не дважды женатому же Шону, верно? Или не верно… Хуй его знает, этого Флэнери, но сейчас очень хотелось верить, что он действительно рад тому, что он был последним в этой заднице, последним раскладывал Нормана и брал его, последним владел его телом так, как никому не позволялось, последним… И это было довольно давно. И с тех пор – ни разу, ни с кем… Шону хотелось верить в то, что Норман определил себя принадлежащим именно ему, Флэнери. Он был почти прав. Такого, как Шон, еще поискать. Но искать не хотелось. А если и подворачивалось, то Норман взвешивал все «за» и «против» и каждый раз оставлял все в пределах дружбы и флирта. Ускользал от конкретных подъездов к собственной персоне и посягательств на задницу, мило улыбался, шалил, шутил, сумасбродил, но близко не подпускал. Только раз задумался всерьез, но другой человек и сам что-то свое думал… Ах, черт! Ридус так задумался, что отвлекся от текущей ситуации, и ситуация напомнила о себе мощным движением внутрь и плотно припечатав к столешнице, выбивая дыхание и заодно стон. - Детка, ты со мной? – резковато, с тенью раздражения спрашивает Шон. - О да, - выдыхает Норман. – Ты сомневаешься? - Да. Я хочу больше тебя. Мне тебя не хватало так долго, и сейчас не хватает, а ты словно улетел куда-то. Норрррманнн… - Флэнери жадно целует шею Ридуса, с засосом, с прикусыванием, так сильно, что распластанного по стойке Ридуса скручивает наслаждением и возбуждением и то ли размазывает по этой самой стойке, то ли выгибает дугой и бросает навстречу партнеру, заставляя рывком броситься к нему ближе, на него, черт, насадиться до упора, до боли… - Иисусе… - со стоном, хрипло, с надрывом выговаривает Норман. Он бы хотел сказать что-то другое, но мысли упрямо вихрем вьются в голове и не хотят формулироваться в что-то более определенное, чем бессмысленное подобие молитвы. Лучше вообще не думать. Только чувствовать. Позволить чувствам поглотить себя и не допускать ни малейшей мысли – они не приводят ни к чему хорошему, только отвлекают и портят настроение. Лучше не думать. – Шон… Воздуха вдруг не хватает, и Норман резко вдыхает. Похоже на всхлип. Может, так и есть… Что он там говорил? Не хватает? А вот Нормана раздирали два противоположных чувства: ему было сейчас слишком много и одновременно так мало того, что происходило сейчас. Он не знал, что делать – сбежать, закрыться, уйти в себя и абстрагироваться, позволив всему происходить без его морального участия, или же просить большего. Хотя куда уж больше. Или есть куда? Проверим?.. - Я здесь, сладкий, - жарко шепчет в волосы над ухом Флэнери, так пошло и так честно, незамысловато в то же время. - Еще, - еле слышно роняет Норман. Ему немного страшно, что он с непривычки не выдержит и сорвется. Но он все равно просит больше. Если что, он все равно никуда не сможет деться… - Что ты хочешь? – шепчет как демон-искуситель Шон. Его бедра плавно двигаются, и от этих движений Норману мучительно сладко, и ему действительно хочется рвануть дальше, а не теряться в этих вязких, щекочущих изнутри ощущениях. Ему бы немножко сильнее и быстрее… - Быстрее, Шон, - нерешительно шепчет просьбу Норман. Ой, да ладно, будь что будет, действительно. - И все? – насмешливо урчит над ухом Шон. - Как хочешь, - снова шепчет Ридус. И ведь действительно, все случится так, как захочет Шон. Быстро, медленно, сильно, резко, нежно, бережно, стоя, лежа, раком, на четвереньках, сейчас или потом – решал всегда Шон. Ридус сам ему позволял. Не то чтобы их желания рознились. Но окончательно решал Шон. Норману нравилось, в общем. - Я многого хочу, - выдыхает Флэнери, а затем снова зацеловывает шею и плечи друга. И лишь потом загибает его окончательно, лицом в стойку, и отпускает себя. Норман не может сдержать изумленных и чувственных стонов – ну разве это сейчас вообще возможно? И возможно ли удержаться, чтобы не двигаться вместе, в одном ритме, навстречу другу? Невозможно… невозможно хорошо… Как же этого не хватало, оказывается… Каждый раз оказывается одно и то же. Каждый раз Норман почти забывает об этом, и каждый раз с болью понимает, что это значит для него действительно много, эта связь, эти отношения и этот секс – не такой, как с другими. - Иисусе, иди ко мне, я не могу больше… - Шон затыкает сам себя, на резком выдохе тянет Нормана со стойки на себя и крепко обнимает, прижимаясь ко спине и зарываясь лицом в шею. Продолжает трахать уже в таком положении, сильно, но как-то сладко, так, что грудь разрывает от чувств. Норман длинно тихо стонет, вжимаясь в тело Флэнери и выгибаясь в его руках. Ему так хорошо сейчас, что слезы на глаза наворачиваются от избытка чувств. Подольше бы так… И помереть от разрыва сердца сразу на выходе из оргазма. Отличная смерть. Следует бы предупредить Шона, чтобы тот не поленился одеть его в этом случае… - Я сейчас помру, так хорошо, детка, сладкий, мое солнышко, Норман… - вдруг почти шепотом, сбивчиво, прерывисто бормочет Шон и всхлипывает. – Как же хорошо, господи, почему так не всегда… - скатывается в шепот он и сильнее вжимается в тело Ридуса. Тот бы не против, чтобы даже еще сильнее, но краем мозга понимает, что и так он долго будет ощущать все произошедшее – задницей, засосами, синяками на руках и бедрах. Самое глупое, что эту легкую боль он сам будет рад продлить, баюкая ее и воспоминания о том, что происходило… - Шон… - тихо выстанывает Норман. – Шон, давай, сильнее… Пожалуйста, давай… сделай что-нибудь… Вместо ответа Шон снова ставит друга руками на стойку и начинает быстро и мощно трахать. И Норман не сдерживается, ему не надо сдерживаться, когда он с Шоном, он отпускает себя и длинно сладко стонет, не стесняясь и не боясь выглядеть девчонкой. Он не собирается упускать шанс оторваться на полную, откровенно насладиться всем, не ограничивать себя даже в мелочи. - Да!.. Даааа… аааа!.. Ох Шон… да, да, да, так… Аааах!.. – он выгибается как кошка и четко двигается навстречу, впитывает движения, ощущения и звуки, картинку он не видит нихрена, все плывет, ну и пох, так хорошо же… - Блядь, сильнее, о блядь, еще, пожалуйста!.. Шон… - всхлипывает он под конец и понимает, что все, договорился: тело живет своей жизнью, и остановить вырубающую мозг волну оргазма он уже не сможет… - Норман, детка… - с хрипом говорит там сзади Шон, ему тоже не хватает воздуха, он так старается для Нормана… - Бл!.. – договорить Норман не успел, погружаясь в сладкое беспамятство. - Ох ты ж бля!.. – коротко всхлипывает за спиной Шон и вжимается в Нормана, надолго, чтобы прижиматься всем телом, вздрагивая от удовольствия, пока трепещут от наслаждения тела их обоих. Долго, сладко, почти чарующе… Полностью отключиться не позволяет то, что оба на ногах. Приходится как-то балансировать, а потом вытягивать себя из мутного мягкого забытия, чтобы хоть переместиться куда-нибудь. - Норман, - шепчет Шон в шею Ридусу. Тот разворачивается, плавно, гибко, как тот кот, и как-то нежно смотрит в глаза Флэнери. А потом целует. С какой-то трогательной, почти убийственной нежностью. Они сегодня не целовались даже. Шон просто нагнул его, приласкал и трахнул. А ведь близкого, дорогого человека и поцеловать можно. Шон целует в ответ, стараясь не нарушить этой нежности, позволяя другу вести. Это тоже сладко. И так чертовски нежно, что не верится. Норман наслаждается каждым мигом происходящего, понимая, что это может повториться еще не скоро – или вообще никогда больше. Не думать. Только не думать. Ловить момент, carpe diem, наслаждаться каждым мигом – и не думать, не думать, ни о чем сейчас не думать. Сейчас можно просто чувствовать. Больше ничего не надо.