***
— Что ты делаешь? — голос вырывает меня из воспоминаний, возвращая к реальности. Мой взгляд упирается в передник официантки круглосуточного кафе, в котором я сейчас нахожусь. Два часа ночи. Сан-Паулу. Бразилия. А почему нет? — Думаю о смерти, — имя на бейджике почему-то меня смущает. Я вдруг отчетливо осознаю, что боюсь посмотреть ей в глаза. Не хочу снова видеть жалость. — И часто ты о ней думаешь? — Она не отходит от стола, а я смотрю на ее отражение в стекле. За окном дождь. Снова. Отражение движется, и я не могу разглядеть ее лица. — У меня опухоль мозга. Я умираю, — удивительно, как легко произносятся сейчас слова, которые, прозвучав впервые, перечеркнули мою жизнь. — И что? — Что? — я поднимаю голову и смотрю на нее, но прочесть, что она думает, мне не удается. — И что? — повторяет она вопрос, рассматривая меня. Невысокая, пухленькая, симпатичная. Длинные волосы собраны в хвост. Она выглядит лет на тридцать, но ручаться я не стану. Освещение тут странное. — Ты считаешь, что это дает тебе право сидеть тут с кислой миной и распространять вокруг себя негативную ауру, которую ты создаешь своими мыслями? Все когда-нибудь умирают. Не ты первый, не ты последний. — Ам… — я теряюсь, не зная, что отвечать на подобный наезд. Слова звучат жестоко и коробят. Зато я понимаю, почему меня смущает бейдж. Имя на нем мужское. Висен. — Еще кофе? — Нет, спасибо. У меня больше нет денег. — Я угощаю, — она пожимает плечами и уходит, а вернувшись, приносит кофе и тарелку с парой бутербродов. И я вспоминаю, что в последний раз ел в самолете. Почти сутки назад. — И ты потратил все деньги на билет? — переспрашивает она, глядя на меня поверх своей чашки с кофе. — И на что ты рассчитывал? Что умрешь в самолете? — Я давно не строю планов. Но да. Была такая мысль, — я невольно улыбаюсь. Это на самом деле выглядит безумно. Чужая страна. Незнакомые люди. И ни гроша в кармане. Хорошо хоть брови отросли. — Это самая нелепая история из всех, что я слышала, — она смеется. И почему-то сейчас от этого смеха мне куда легче, чем от всех лекарств, которыми меня пичкали. У нее красивый смех. И ей меня не жалко. Даже, если она считает это шуткой… Так лучше. — Завтра у моей бабушки день рождения. Соберется вся семья. Будет весело. И шумно. Тебе бы не помешал праздник. Поехали со мной? — А вот это не шутка. И я снова не знаю, что ответить. Она смотрит на часы над барной стойкой, встает и снимает фартук. Я молчу, глядя, как она уходит. Зачем она это делает? Она возвращается из кухни, на ходу перекидывая через плечо сумку. Машет кому-то рукой и снова подходит ко мне. — Идешь? Тебе же все равно спать негде. — Почему ты мне веришь? — Потому, что есть вещи, которыми не шутят. — А если я — сбежавший из психушки маньяк? — А если я — маньяк? — Женщины маньяками не бывают. — Бывают. Реже, чем мужчины. Но бывают. Она наклоняется и смотрит на меня в упор, прищурившись. Я выдерживаю взгляд. Но буквально через минуту откидываюсь на спинку стула, до крови закусывая губы, чтоб не заорать от накрывшего приступа. По затылку словно резанули ножом, вдавливая его все глубже и глубже. Неужели я пропустил маячок? Обычно начинается с легкого покалывания над левым ухом. Пары минут мне хватает, чтоб найти опору и принять таблетку. Но в этот раз маячка не было. Трясущимися руками я вытаскиваю из кармана бутылек с лекарством и пытаюсь открыть его. Пальцы соскальзывают. По подбородку ползет теплая капля. Ненавижу это состояние. Ненавижу, когда кто-то видит меня в нем. Ненавижу себя в такие моменты. Лицо становится мертвенно-бледным и покрывается холодной липкой испариной. Руки трясутся. А потом приходит темнота. Едва открыв глаза, тут же прикрываю их рукой. Слишком много света. — В бардачке есть очки. И бутылка воды, — голос кажется мне знакомым, но я никак не могу сосредоточиться. Немного успокоившись, решаю последовать совету. Надев солнечные очки, делаю пару глотков из бутылки. Вода теплая, но все равно кажется безумно вкусной. Во рту еще ощущается солоноватый привкус крови. Распухшая губа болит. Итак, я жив. Я в машине, летящей по шоссе в неизвестном направлении, а за рулем моя ночная знакомая. — Ты меня похитила, — констатирую я, проверяя ремень безопасности. — Надо было сдать тебя в полицию? — фыркает она, не отрывая взгляда от дороги. Я хлопаю по карманам и уже начинаю паниковать, когда обнаруживаю бутылек в протянутой руке прямо перед своим носом. — Может ты и маньяк, но про опухоль не соврал. Я знаю, что это. Моей сестре выписывали такое, — она поворачивает ко мне голову, но я не вижу ее глаз. Они тоже скрыты темными очками. Она отворачивается. Остаток пути проходит в молчании под шорох резины и шелест дорожного покрытия. Но оно не кажется тяжелым. Девушка грустно улыбается, поглаживая руль. А я не могу отвести от нее глаз, пока снова не засыпаю.***
— Что ты делаешь? — шаги за спиной я услышал еще минуту назад, но оборачиваться не стал. — Смотрю на звезды. Безумно красиво. — А знаешь, некоторые племена индейцев верили, что если долго смотреть на звезды, то они могут забрать твою душу. Было на самом деле весело. И шумно. Не знаю, что она сказала своей семье, но меня приняли, как старого доброго знакомого. Праздник закончился, и все разошлись кто куда. А я остался сидеть на веранде и смотреть на звезды. Небо было просто усыпано множеством мерцающих далеких огоньков, чей холодный свет пробивается к земле через мириады миль космического пространства. Она укрыла меня пледом и просто села рядом. Я взял ее руку, и она не стала возражать, сплетая свои пальцы с моими. Постепенно звезды начали тускнеть, пока совсем не угасли. — Что написать на надгробии, сеньорита Висента? — Напишите… Напишите: «Его душу забрали звезды».