Какой бы стальной ни была любовь, она все равно заржавеет под градом слез

      Шумный вдох через нос. Пахнет сыростью и ржавчиной. Точнее, воняет. За бесчисленные годы работы на Нараку, эти ароматы настолько осточертели Оборо, что теперь они могут только вонять.       Этот вдох разнесся по темным коридорам подземной тюрьмы. Нечасто тут можно было услышать дыхание жизни. Обычно, только предсмертные хрипы и тихий бред срывающимся голосом. Сюда бросали тех, кто должен был умереть сам, а не от руки наемника. Условия содержания предлагали несколько вариантов кончины: от обезвоживания и голода, до подхваченной инфекции и болезни. Наемники, что спускались сюда, часто надевали маски, чтобы не вдохнуть смертельной болезни от какого-нибудь несчастного.       Смерть, гниль и ржавчина преследовали Оборо всю его жизнь. Пока все не изменил один переломный момент, который сейчас сидел, прислонившись спиной к спине Оборо через решетку. Последняя была единственной вещью, которая своим холодом помогала возвращаться Оборо в реальность. И даже ненавистные запахи теперь не могли перебить давно забытый аромат жизни и чужого, пышущего здоровьем, тела.       Сколько лет прошло с последней их встречи? Оборо не помнил, а может и не хотел вспоминать. В любом случае, тяжелое молчание по другую сторону решетки, явно давало понять, что Шоё все помнит до мельчайших деталей и отдал бы все, чтобы забыть.       Никто из них не шевелился, возможно, боясь спугнуть то нечто, что повисло вокруг них. То, что навсегда исчезнет из их жизни после этой ночи. Шоё — как личность — погибнет, а Оборо постарается забыть. Постарается стать тем самым Вороном, который темнее ночи что снаружи, что внутри.       Земля под рукой противная и влажная. Оборо перебирает ее пальцами, чувствуя, что точно также кто-то тормошит вязкие чувства внутри него: сначала сжимая в ком, а потом отпуская на землю, превращая все это в лепешку с неразберихой. Все так, как его чувства к Шоё. Со дня их знакомства они по крупице собирались в ком, который вбирал в себя все самое лучшее: заботу, любовь, знания. По краям же прилипали сор и грязь, которые остались от горечи, боли и потери. Так он и носил этот ком в себе, пока не увиделся с Шоё снова. Эта встреча размазала по стенке все то, что он теплил в себе эти годы. Теперь хорошее смешалось с плохим, все перепуталось. Что говорить, думать, что делать сейчас? Ворон не знал. Он просто молча сидел, не желая сознаваться в том, что наслаждается присутствием рядом своего сэнсэя. Оборо был уверен, что какой бы напряженной сейчас ни была обстановка — Шоё все равно улыбается. Странная привычка, которую он никак не мог понять.       «Угодить всем и вся ни у кого не получится», — думал про себя Оборо каждый раз, когда встречался своим взглядом с задорным взглядом Шоё. Иногда ему казалось, что сэнсэй просто так играет со всеми. Ему ведь ничего не чуждо, он даже умереть не может. Физически.       Оборо не сдержал судорожного вздоха. С большой вероятностью он мог предугадать, что случится сегодня ночью. Тело останется жить, но кто будет существовать в нем? А главное... Кем будет Оборо для нового Шоё? Послышался шорох, еле уловимый. Оборо почувствовал, что Шоё поменял положение, и, кажется, сидит теперь к нему лицом. Развернуться было страшно. Слишком много чувств бились в нем при виде, при любом воспоминании о сэнсэе. Привязанность, любовь — это страшно. Оборо точно знал, что это губит. Он видел, как это губило его учителя дважды. Все из-за учеников.       Оборо ревновал. К другим, к тем, кто имел контакт с Шоё, которого он лишился по собственной глупости. Сердце колотилось с бешеной скоростью: катастрофически много чувств. Любовь, ревность, злость, грусть, отчаяние. Он боялся разорваться на части при зрительном контакте. Начать рыдать, кричать, душить в объятьях. Любовь убивает.       Все сжалось внутри, когда чужая рука обхватила его за шею, а холодный нос уткнулся в ямку под мочкой уха. Оборо почувствовал острое желание голыми руками выломать прутья темницы, и украсть отсюда эту бестолочь. Забрать в темный угол, где никто не найдет, сорвать одежду, прижаться всем телом к нему, чтобы согреть. Чтобы запомнить запах, прикосновения. Чтобы целовать до потери пульса, прокусывая чужие губы до крови.       Капля воды упала с протекающего потолка на камни. Следующей была одинокая слеза. Нет, есть только вонючая темница, умирающие кругом люди и тьма, сквозь которую, тихим голосом на ухо, слышно:       — Спасибо, мой самый любимый ученик.       Оборо зажмурился и развернулся. Он не видел лица Шоё, не мог определить, что он сейчас чувствует, но последний поцелуй отдавал привкусом горечи и ржавчины. Когда Оборо открыл глаза не было темницы, не было Шоё. Было пламя и пустые глаза напротив.       «Спасибо, мой самый любимый ученик».