Когда стены окрасятся красным

      Грязно-белые стены каморки, в которую я успел забежать, плывут перед глазами, сливаясь в одно неясное серое пятно. Голова идет кругом, но я успеваю захлопнуть дверь и запереть ее перед тем, как свалиться на пол. Болезненная судорога сковывает мое тело, и я громко кричу и корчусь на полу, прижав к груди ногу. Из рваной раны на икре хлещет кровь, отчетливо видна кость с ошметками мяса и мышц на ней: эти сволочи таки успели оторвать от меня кусок и наверняка уже сожрали его, пока я пытался сбежать от них.       Моим стонам аккомпанируют крики за стеной и стук в дверь. Не будь она бронированной, я бы всерьез забеспокоился, но, к счастью, их сил недостаточно, чтоб выбить титановую дверь. Поэтому этим уродам только и оставалось, что выть от досады за порогом, пока их жертва находилась по другую сторону баррикад.       Боль адская, невыносимая, сжигающая изнутри. Будто сотня раскаленных стержней одновременно проткнули меня, а затем взорвались на мелкие кусочки. Реальность плывет, я не понимаю, где нахожусь, окружающая обстановка сливается в неясное мутное месиво. Я колеблюсь на грани сознания, но жуткая боль не дает мне отключиться. На меня волнами накатывает то жар, то холод, звук собственного крика кажется таким глухим и далеким. Хватаюсь руками за оставшуюся часть ноги, чувствую собственное мясо под пальцами, и внутренности скручивает, а к горлу подступает рвота. Липкая горячая кровь уже пропитала всю мою одежду и скапливается огромной лужей на полу, когда единственная здравая мысль посещает меня.       Надо перевязать ногу. Надо остановить кровь. Иначе ты умрешь быстрее, чем эти суки доберутся до тебя!       Толпа за дверью беснует похлеще разъяренных тигров, стремясь попасть внутрь. Они чуют кровь. Они были так близко, но я смог сбежать, и их это бесит. С трудом разжимаю руки и уговариваю себя заткнуться. Криком ничего не решить, но я все равно продолжаю стонать сквозь зубы, когда пытаюсь сесть на пол. Ладони скользят, когда я пытаюсь зафиксировать себя в сидячем положении, и капли крови летят в разные стороны. Облокотившись о стену, я вскрикнул, когда нога случайно коснулась пола. Одновременно с моим криком кто-то снаружи с особым усердием забарабанил в дверь. Я закусил губу и трясущимися руками стянул с себя рубаху. Это была единственная вещь, которая могла сгодиться в качестве жгута. Снять-то я ее снял, но перевязывать конечность не спешил. Мне было страшно прикасаться к ноге, вызывать новые вспышки боли. Я видел, как сокращаются порванные мышцы и, пульсируя, вытекает из меня кровь. Дыхание с шумом вырывается из груди, по лбу стекают капли пота. Я осторожно приподнимаю ногу, стиснув челюсть до зубовного скрипа, и протаскиваю под ней рубаху. Чуть ниже колена и выше раны. С хирургической осторожностью.       Но, когда наматываю пропитавшуюся кровью ткань, не могу сдержать слез. Я изо всех сил стягиваю узел, обматываю несколько раз икру и связываю как можно крепче. Меня трясет, как в припадке, слезы текут по щекам, и я позорно всхлипываю, чувствуя, как пульсирует нога. Комната в очередной раз теряет очертания, и на этот раз я осознанно проваливаюсь в темноту. Молюсь лишь о том, чтобы очнуться живым.       Жить…       Так хочется жить…

***

      Когда снова открываю глаза, вокруг царит тишина, в ушах стоит громкий звон, а все тело словно охвачено огнем, эпицентр которого находится в раненой ноге. Я боюсь открывать глаза, боюсь туда смотреть. Такие ранения быстро не проходят. Я знаю. Я видел. Но все же медленно открываю глаза и долго моргаю, пытаясь убрать мутность с глаз. Постепенно окружающая обстановка принимает более четкие очертания, и я шумно выдыхаю. Надо посмотреть на рану. Долго уговаривать себя не приходится. На счет три…       Раз.       Два.       Три!       …       Меня рвет кислотно-зеленой жижей с едким запахом, тело охватывает мучительная судорога, а нога от резких движением взрывается новой вспышкой боли. Это страшнее чем смерть. Сейчас я начинаю жалеть о том, что меня не съели. Я сбежал, тем самым отсрочив свою смерть. Я думал, что нет ничего страшнее, чем быть сожранным себе подобными. Но нет. Медленно умирать, не в силах ничего изменить — вот самая страшная смерть. Когда ты осознаешь, что выхода нет, и любой путь, по которому ты пойдешь, приведет к скорой кончине. Я могу либо остаться в этой каморке и умереть от заражения, либо сдаться на милость уродам, что называют себя людьми. Мне не сбежать от судьбы. С такой ногой мне не выжить.       Когда желчь прекратила литься их моего рта, я сплюнул слюну на пол и снова перевел взгляд на ногу. Это было похоже на то, как если бы меня разорвали несколько бешеных собак. Не знаю, сколько я был без сознания, но за это время мой импровизированный жгут исправно выполнял свою работу. От недостатка крови начали отмирать пальцы, а ступня приобрела черно-синий оттенок. Края раны потемнели и явно загноились, кровь на ней запеклась, кожа отслоилась и повисла клочьями. Я боялся к ней прикасаться, чувствуя отвращение к самому себе. Запах в комнате стоял омерзительный- пахло кровью, потом, рвотой - и приходилось дышать через рот, чтобы меня вновь не вырвало.       Я чувствовал жуткую жажду и голод. Острую боль в ноге. Головокружение и тошноту. Но острее всего ч чувствовал, как смерть дышит мне в затылок, но почему-то не спешит забирать к себе. Это мое наказание за самоуверенность. Я считал себя умнее всех остальных, бросаясь в толпу одичалых, чтобы спасти ребенка. Но спасать было уже нечего: бедную девочку разорвали на куски — и пришлось спасаться самому. Я опять посчитал себя самым умным, стремясь справиться с каннибалами в одиночку. Но они заключили сделку с самой смертью. Наверное, так чувствует себя зверь, подстреленный охотником. Ты чувствуешь, как вытекает из тебя жизнь, слышишь лай собак позади и громкую ругань мужчин, но все равно бежишь и бежишь, выкладываясь на полную, пытаясь обогнать смерть! А потом раздается еще один выстрел, и ты падаешь, не успевая понять, что умер.       Я шумно выдохнул воздух из легких, отрываясь от созерцания собственной ноги. Развязывать рубаху я не собирался, иначе из меня с новой силой хлынет кровь, и тогда я проживу и того меньше. Смешно, но даже в такой безвыходной ситуации я стремился прожить как можно больше.       Все тело здорово затекло от долгого сидения в одном положении, и я решил немного изменить позу. Аккуратно упершись руками, я чуть сдвинулся в сторону. Но одна из ладоней с противным скрипом скользнула по полу, и я повалился на бок, угодив головой в собственную рвоту. Нога начала пульсировать с новой силой, и я закричал, за столь короткое время отвыкший от этой боли. Перевернулся на спину, сжав руками бедро, и стиснул зубы, чтобы не заорать снова.       Я ожидал, что за дверью вновь раздастся крик и скрежет, но меня по прежнему окружала тишина. Глупо было бы надеяться, что эти уроды ушли, оставив свой ужин на произвол судьбы. Сидят, караулят под дверью, ждут, когда я сам выйду и попадусь к ним в лапы. Но я не столь глуп, у меня еще сохранились остатки разума. И он мне говорит, что выходить отсюда было бы глупейшей ошибкой.       Но не глупее, чем оставаться здесь.

***

      Я не понимал, как быстро течет время. Сколько прошло часов? Или дней? Или же прошло несколько минут?       В моей душе зарождалась паника. Лампа на потолке то и дело еле заметно моргала.       Раз.       И еще раз.       И опять.       Она сделала это 807 раз.       Звон в ушах заглушал шум двигателя корабля. Я старался не шевелиться, чтобы не спровоцировать моих «сторожил». Но за дверью было тихо. Ни единого звука не раздалось за время, пока я лежал тут.       Я облизнул пересохшие губы, и звук от этого действия отразился у меня в голове. Я слышу биение своего сердца.       Так люди сходят с ума?       Я почти перестал чувствовать боль. И голод. Я все еще человек или уже нет? Мне хотелось провалиться в забвение, но спасительная темнота не приходила. Я провел рукой вдоль тела, и тихое хлюпанье местами не высохшей крови и рвоты разрезало тишину. Сильно хотелось в туалет. Но вставать и искать укромный уголок нет смысла. Я буду терпеть, пока совсем не станет плохо. Или терпеть даже не стоит?       Пока я размышлял, на меня накатила внезапная сонливость. Мне стало страшно. Но страх моментально уступил место чувству облегчения. Наконец-то. Я сам закрыл глаза и отдался на волю судьбе. Мне надоело бороться. Я просто хочу спать…

***

      Громкий стук в дверь заставил меня прийти в себя. Я дернул головой, опьяненный своим состоянием, но глаза не открыл. Мне казалось до ужаса глупым вообще что-либо делать. Мне виделось, что я лежу в гамаке: меня словно качало из стороны в сторону. Я не чувствовал своего тела, но точно знал, что оно здесь, рядом со мной.       А стук повторился.       Я поморщился, выплывая из забвения. Стук? Да. Но почему раздается стук в дверь, если я лежу здесь? Странные мысли тучей роились у меня в голове, но я никак не мог найти верную. Кто-то забарабанил по новой, а я лишь захрипел, и хрип перерос в надрывный кашель. Вновь наступила тишина.       А затем раздался скрежет металла.       Этот звук всколыхнул мое сознание, заставляя вспомнить. Вспомнить, что дверь была заперта изнутри. Как ведро холодной воды пробуждает человека ото сна, так и меня эта мысль привела в чувство. От ужаса волосы по всему телу встали дыбом, и я непроизвольно дернулся, стремясь оказаться как можно дальше от этого места. Люди не смогли бы открыть эту дверь даже с помощью бомб. И я точно помнил, как запирал ее на все замки.       Открыть дверь могло только одно существо на этом корабле…       Тот, чье существование долго скрывали ученые. Тот, кто смог вырезать большую часть экипажа на корабле. Чьей жестокости и ненасытности нет предела. Кого боятся даже самые отчаянные смельчаки. И тот, кто владеет особой, необъяснимой силой.       Дверь с громким скрипом отворилась и ударилась о противоположную стену. Я замер, почти перестав дышать. Наступившая тишина давила на уши, по лбу скатились капли пота. А потом оно переступило через порог, с громким цокотом опустившись на кафельный пол. Мне было так страшно, как никогда в жизни. Меня будто прибили к полу, я не мог пошевелить и пальцем. Мне оставалось лишь прерывисто дышать и молиться. Но мои молитвы не были услышаны.       Я почувствовал, как холодные конечности обхватили мои ноги, и плотно сжал губы, чтобы не завыть от боли и ужаса. Не было сил вырываться или дернуть ногой. Я просто подчинился ему. И оно начало действовать. Напряглось и вытащило меня из каморки в коридор, все так же таща за ноги. Рана отозвалась болью во всем теле, но я не чувствовал этого, полностью поглощенный страхом. Меня тянули куда-то вдаль по коридору, медленно, словно обдумывая каждый шаг. Я не слышал дыхания, только цокот шагов.       Мне было страшно открывать глаза. Я не хотел видеть его. Но любопытство было сильнее ужаса. Оно съедало меня изнутри наряду с другими чувствами, разрывало меня на части, и я решился. Медленно и осторожно, я разлепил веки.       Чтобы вновь зажмурить их.       Перед глазами стоял настоящий ужас. Человеческие тела, кусками сваленные вдоль стен, внутренности, разорванные кишки… Глаза, в которых застыл ужас, скрюченные руки, ноги, гениталии… И стены, некогда белоснежные, а сейчас ярко-алые, покрытые слоем крови!       Слезы льются из моих глаз, а в голове всплыли слова старика, которого все считали сумасшедшим и убили первым: «Когда стены окрасятся красным… Когда леденящий душу страх полностью завладеет разумом… Когда не останется больше выхода… Тогда, и только тогда люди поймут, что спасения нет и не было никогда».       Меня сотрясали рыдания. Неужели, человечество все это время шло к собственному концу? Так было предначертано? Зачем мы тогда покинули нашу планету?! От осознания всей бессмысленности наших действий я зарыдал по новой. Почему-то именно сейчас во мне проснулось отчаянное желание жить. Безумно, всеми фибрами своей души я возжелал только одного — жить! Обрести дом, завести семью, вырастить сына и дочку, посадить целый сад вишневых деревьев и состариться в окружении внуков и детей! Я распахнул глаза, глядя мутными глазами в потолок, и желание начать вырываться, попытаться сбежать спонтанно зародилось в моей голове. Я выберусь! Даже если я последний человек на корабле! Я смогу сбежать и выживу на зло судьбе! Отсюда, если постараться, можно быстро добежать до рубки капитана и…       Последнее, что я помню, это огромные налитые кровью глаза прямо перед моим лицом и окровавленный топор, устремляющийся к моей голове.