Патологический придурок

Эх, славные времена когда-то были. Сколько там Жану исполнилось?.. Тринадцать?.. Половое созревание не могло не повлиять на его поведение и жизнь вообще, конечно; да и пора было уже задуматься о том, каким же будет твой соулмейт. Его имя на твоей руке с самого рождения, но ты не знаешь, когда встретишь его. Только веришь — встретишь, и вы навсегда вместе останетесь. Это было всем известно. — Эта Армин, наверное, будет хорошенькой темненькой девчонкой, в меру веселой, в меру серьезной… И с очень большой грудью! — не забыл сказать про самое важное Жан. Марко только печально улыбнулся. — Твои фантазии не имеют никакого влияния на внешность твоего соулмейта, знаешь? Да и не в груди счастье, — похлопал друга по плечу он. — Я уверен, что счастливым меня могут сделать только два… Две… — Я понял, понял, — рассмеялся тогда Марко. — Вот когда встретишь ее, тогда и поговорим, ладно? Но шло время, Жан взрослел. Ему исполнилось пятнадцать, семнадцать, вот уже и восемнадцать, и только в этот свой год на грешной земле он все-таки встретил… Великолепную… С большой грудью, иссиня-черными волосами, сдержанную, великолепную, немного азиатку, но великолепную, великолепную, великолепную… Такую великолепную… Микасу Аккерман. Эту девушку звали Микасой, и это был не «Армин». Как встретил ее в первый свой день в университете Жан, так больше и не видел, пусть они и были, вроде бы, с одного факультета. К тому же, он чем-то не понравился ей, судя по всему. И «Армин» он встретил. — Привет, ты что-то ищешь? — А-а?.. — протянул Жан удивленно немного. Около него стоял светленький худой парень, не слишком высокий, не слишком привлекательный, самый… обычный. Только улыбался как-то очень уж добро и наивно-невинно. — Просто ты медитируешь около этого шкафа около десяти минут. Никогда не был в университетской библиотеке, да?.. — еще шире улыбнулся парень. — Что тебе нужно? Давай, я помогу. Жан неловко покосился в свой список литературы. Наверное, стоило, как все нормальные люди, взять учебники до начала учебы, но Кирштейн не был бы Кирштейном, если бы все делал вовремя. Раньше он вообще в подобные места ходил только с Марко, но… Но все менялось. Теперь Марко сам учился в другом университете, и Жан впервые столкнулся с необходимостью самому искать книги в библиотеке. Стоит ли говорить, что этого он совсем не умел делать. Парень глянул в его список и, призадумавшись немного, покачал головой. — Тебе надо к другому ряду. Тут авторы на «Л», а тебе надо на «П», — взял он Жана за рукав рубашки и потянул за собой. Тот удивленно вздохнул, но решил не противиться — и его покорность была вознаграждена. Светленький помог найти ему все нужные книги в мгновение ока, и скоро Жан стоял уже с горой учебников на руках. Они были очень тяжелые, но у Жана хватило дыхания поинтересоваться: — А… Откуда ты так хорошо знаешь… Все… Ну, тут? Парень пожал плечами. — Я тут часто бываю. Люблю читать, люблю учиться. Как пришел за месяц до учебы за учебниками, так и не смог перестать постоянно приходить; тут так… тихо и спокойно, — почти любовно коснулся он корешка книжки, что стояла на полке рядом. Его руки были очень тонкие, а пальцы казались хрупкими. — А ты что так задержался с учебниками, балбес? — Эй, — возмутился Кирштейн тут же, — я не балбес! Я просто… Ну… Я забыл. — Балбес, — покачал головой парень удрученно. — Ну ладно. Если вдруг тебе понадобится какая книжка, и ты снова тут заблудишься, знай: я тут почти каждый день. Авось найдешь меня. Жан поджал губы. Парень выглядел как типичный любитель покорпеть над учебниками, и, если чему Жана и научила дружба с Марко, так это тому, что книжный червь в друзьях лишним никогда не будет. Хотя Марко был… Был другим. Он был Марко. А этого парня… Жан даже его имени не знал. — Спасибо, — пробормотал он. — А как тебя зовут-то? — А? — оглянулся тот, прекращая с нежностью рассматривать корешок какого-то потрепанного томика энциклопедии. — Я… Армин. Армин Арлерт. И вот тогда-то Жан понял, о чем говорил Марко, ну, насчет того, что фантазии никак не помогут тебе повлиять на внешность соулмейта. — Т-ты парень, — продрожал голос Жана. Армин нахмурился, но с его мягкими чертами лица это не выглядело угрожающе, и он лишь странно обнял себя руками: — Парень. Как тебя-то зовут, мистер наблюдательный? — Я… Я Марко. Меня зовут Марко. Жан был патологическим придурком. «Армин — это парень, Марко. Не молчи. Отвечай. Я вижу, что ты онлайн, не игнорируй меня, зараза ты эдакая!» Марко и правда был онлайн, но отвечать на сообщение Жана не спешил отчего-то. Лишь спустя пару минут Жан дождался ответа: «Да-да, прости, я не могу перестать смеяться». «Это не смешно!» «Нет, это очень смешно. А еще смешнее то, что ты все равно будешь счастлив с ним, дурень». Жан заскрипел зубами. Его руки задрожали, и он, поняв, что все свои эмоции адекватно высказать не сможет, быстро свернул окно фейсбука и вошел в скайп, почти мгновенно дозваниваясь до Марко. Тот, что странно, тут же ответил. Жана немного напрягло его окружение: атласы по анатомии были разбросаны тут и там, а сам Марко выглядел так, словно не спал несколько суток; еще страннее выглядело это все с учетом факта, что искусственный-то глаз Марко — настоящий он потерял, когда на него напала собака, слава богу, что этим все кончилось — оставался относительно нормальным, и такой «перекос» его лица… Жан встрепенулся. — Выглядишь невыспавшимся. — Д-да, прости, — ответил тот, зашуршав на рабочем столе, а потом, зажмурившись, надел на себя очки, — вот, так лучше. Просто… Просто тут так сразу много всего навалилось… Я знал, что педиатром сложнее стать, чем работать, но как-то не был готов к отсутствию сна в течение почти недели. — Бедняга, — проронил Жан, с сочувствием головой качая. — В любом случае! — вскинул руку в обвинительном тыкании пальцем в экран он. — Ты неправ! Тут есть такая девчонка… Прям… Прям моя мечта, только наполовину азиатка. — Нет, Жан. Перестань. Ты же знаешь, что не убежишь от судьбы, — устало зевнул Марко. — Да, у тебя сейчас стадия отрицания… — видимо, это знание дал ему особенно толстый учебник по психологии, лежащий недалеко от его ноутбука, — но это пройдет. Не глупи. — Ты не понимаешь, Марко, Армин… Армин — парень! Щупленький блондинчик, любитель почитать, он буквально живет в библиотеке! — воскликнул Жан, губы кусая. — Я не… Я не… Взгляд его упал на собственное запястье. На нем красовалось почти каллиграфическое «Армин Арлерт», такое аккуратное и изящное; Жан со стыдом натянул рукав рубашки на запястье, чтобы скрыть напоминание об имени своего истинного соулмейта. Ему стало как-то очень горько. Он не знал, почему, он не знал, отчего; просто… обидно. — Жан, нет ничего плохого в том, чтобы встречаться с парнем, — наконец протянул Марко убито, а потом вымученно улыбнулся. По его глазу настоящему было видно, что он очень уж хочет спать. — То, что твои мечты не совпали с реальностью… Скоро они поменяются. Ты же знаешь, как это работает. — Тебе легко говорить, — процедил Жан, — твой-то соулмейт точно девушка. — Да. Но сейчас я встречаюсь с парнем, — неловко поправил очки Марко и, кажется, немного покраснел. — Похоже… Мы вдвоем войдем в эту фазу. — Ты шутишь, — проворчал Жан. — Нет. Это мой одногруппник, знаешь… Мы на нем мышцы изучаем. Его фигура невероятна, — появилась уже по-настоящему милая улыбка на лице Марко, — думаю… когда мы встретим своих соулмейтов, мы сможем остаться хорошими друзьями. Но сейчас мне правда хорошо с ним, и я… Я просто хочу сказать, что с парнем тоже может быть здорово. Ведь, по сути, единственное, что будет различаться — это секс… — Так, все, — замахал руками тут же Жан, испуганно вскочив, — не-не, избавь меня от подробностей, прошу! Ты, может, в универе и не такое каждый день обсуждаешь, но не я! — Прости, — потупил взгляд Марко. — Но просто… Не ставь на всем крест. Давай разберемся, — зевнул он еще раз, — ты встретил своего соулмейта. Неважно, парень он или нет, он… Он понимает, почему ты ошарашен. Я уверен. Он же твоя вторая половинка, он тебе судьбой предназначен, дурень. Вы же обменялись номерами? Просто позвони ему, когда будешь готов обсудить. Жан неловко сглотнул, и метка на руке зачесалась отчего-то. Он мазнул языком по ставшим сухими губам; отвел взгляд стыдливо, и Марко оживился, причем не в самом лучшем смысле. — Жан! — воскликнул он, хватаясь за ноутбук, — я слишком хорошо знаю это лицо! Что ты натворил опять?! Жан дернулся от неожиданности: сонливость Марко, казалось, пропала в мгновение ока, а в ярости Марко был… Не страшен, нет, скорее, мил, но расстраивать Жану его совсем не хотелось. — Я… Я вроде как представился ему твоим именем, — пробормотал тихо Жан, испуганно косясь в сторону. — Прости. Марко начал качать головой, как настоящая мамочка, и разочарованно вздыхать. — Жан, Жан, Жан, Жан, Жан… — запричитал он, — ты что… Так же нельзя… Это же… — Да, я повел себя, как говнюк. Сюрприз, — пробурчал Жан. — Я такой. — Нет, ты не такой! — печально пробормотал Марко. — Ты просто… Ты должен сказать ему правду. Пообещай, что сделаешь это, Жан, прошу… Я хочу, чтобы ты был счастлив. — Ты же счастлив со своим новым парнем, — фыркнул Жан, — значит, и я смогу быть счастливым вместе не с соулмейтом. — Нет, Жан! Это не так работает! — мотнул головой Марко. — Это… У меня нет времени читать тебе лекции по физиологии, Жан, но… Ты же знаешь, что феромоны твоего соулмейта в любом случае… — Я не хочу об этом слышать! — вскочил со стула Жан. — Но ты должен! Если не слушать, то хотя бы понимать! Ты поступил низко, так не падай еще ниже, Жан! Пожалуйста… Жан заскрипел зубами. Если он кого и не хотел огорчать, так это Марко: еще никогда у Жана не было никого ближе. Они были не просто друзьями с самого раннего детства. Марко желал счастья Жану даже больше, наверное, чем Кирштейны, и это была правда. А еще Марко всегда оказывался прав. Чертовски прав. Очень жаль, что именно в этот раз Жан забыл об этом, и забыл надолго. — Эй, Марко! Марко! Жан услышал это, сидя в лектории. Преподаватель вот-вот должен был прийти; это была вторая лекция по данной дисциплине, да только вот на первой Жан не был. Поэтому, услышав знакомый голос, встрепенулся, а потом, наоборот, вжал голову в плечи. «Марко». — Привет. Надо же, мы на одном потоке, — положил рядом с ним свою сумку Армин. — Разобрался с учебниками? Жан вот даже не знал, как сказать, что открыл за прошедшую неделю только два из всей огромной стопки, и потом просто кивнул, а потом, спохватившись, незаметно приспустил рукава так, что Армин ненароком не увидел свое имя на его руке. — А ты все живешь в библиотеке? Армин мило улыбнулся, прикрыв губы тонкими пальцами. — Ну… Можно сказать и так. Я… Ты не против, что я к тебе подсел? Мои друзья попали в другой поток, и я остался один, — забормотал он, и лицо Жана немного неловко свело в подобии улыбки. — Ла-адно, — протянул он. — Будешь помогать мне. — Хорошо, — согласился Армин даже без торга. Они встречались три раза в неделю: когда ходили на лекции. И Армин Арлерт, невысокий худой мальчишка с волосами цвета сена, из раза в раз находил Жана в лектории, куда бы он не пересаживался. Это было даже забавно, что такой внимательный Армин и не понял, что Жан его избегает, но… За почти четыре недели Жан понял, что попал, когда уже третий раз за неделю уселся на свое старое место в ожидании Армина. Он стал абсолютно зависим от него. Жан не только не понимал, о чем говорит лектор, без разъяснения Армина — нет, тут как раз ничего удивительного не было, Жан все-таки не был гением, — но и… Без него все как-то стало не то. Армин был умный, намного умнее Жана. Армин был красивый — на самом деле, Жан и сам не заметил, как стал сравнивать его светлую голову с солнцем. Армин терпел и смеялся над его шутками, а вот другие ребята, с подачи одного полудурка с другого потока, прозвали его за странный смех и «выразительную рожу» конем. Наверное, об этом говорил Марко — и от подобных мыслей Жану становилось только страшнее. «Феромоны твоего соулмейта рано или поздно сведут тебя с ума, как бы ты этому ни противился». — Я хочу найти своего соулмейта. — Ч-что? — проронил Жан. Он почти начал понимать, о чем говорит лектор, когда Армин, сидящий рядом и, казалось бы, исправно записывающий все за преподавателем в тетрадь каллиграфическим почерком, выдал… это. — Вчера в библиотеку по ошибке принесли документы со списком поступивших. Это… некрасиво, я знаю, — чуть покраснел стыдливо Армин, — но… Я почему-то решил посмотреть. Не знаю, почему, наверное, это была судьба, но я увидел в списке поступивших в этом году имя своего соулмейта. — Д-да, — сглотнул нервно Жан, и метка на руке вновь зачесалась, — но ведь в этом году поступило больше двух тысяч человек, и это не считая тех, кто восстановился, ты… Он замолк, видя, каким печальным стал Армин. Жан не мог понять, почему всего месяц назад этот парень казался ему самым обычным, а сейчас он начал подмечать каждую маленькую морщинку у его губ. Это было… так странно. И тянущее чувство в груди было таким неприятно тяжелым. — Мне… Мне уже восемнадцать, Марко, — тихо пробормотал он. — Но я все еще не встретил своего соулмейта. Знаешь же, по статистике, соулмейты встречаются в возрасте тринадцати-пятнадцати лет, и я уже потерял три года, — прижал он ладонь к плоской груди, — не хочу терять больше. Я… Я уже начинаю чувствовать себя странно, и вместе с тем плохо. Я читал слишком много книг, чтобы понять, о чем мне пытается сказать вселенная. «Наверное, больно, когда твоя родственная душа совсем рядом, но ты не можешь с ней быть». Ирония тут была в том, что Жан понимал Армина лучше, чем кто-либо другой. Но Жан и был тем, кто не дал им сблизиться — быть может, поэтому ему было не только тоскливо, но и больно. Армин сказал, что найдет своего соулмейта; но соулмейту было слишком стыдно, чтобы он сам позволил себя найти. Судьба, правда, не спрашивала разрешения у Жана, у нее были свои планы на его жизнь. Воплощением судьбы на сей раз стал Конни. — Пойдешь на вечеринку к Аккерман? Вроде как, ее устраивает ее дружок, но и она там будет, а ты к этой девчонке неравнодушен, — промычал насмешливо Конни, тыкая Жана локтем в бок многозначительно. Жан вздохнул. Да, Микаса Аккерман. Азиатка с черными, как похоронный сутан, волосами, гигантской, словно бидоны, грудью, абсолютно скучная из-за своей излишней суровости девушка с прессом, на котором можно резать овощи. Жан слишком много раз в последние дни пытался убедить себя, что она красивая. Но теперь это уже не работало. Максимум, что он мог выдавить из себя вновь — лишь интерес к тому, сколько парней она может избить разом за то, что они посмеялись над сиротством того самого полудурка, из-за которого Жан и прослыл конем. — А тебе-то что? — ответил, наконец, Жан. — Мне? Ну, там будет еда. Где есть еда — там Саша. Где есть Саша — там я, — великозначно поднял указательный палец Конни, важничая. — А ты, — подмигнул он одногруппнику, — вообще ведь любишь вечеринки. Ни разу не видел, чтобы ты напивался, но ведь на фотках с каждой попойки ты есть, верно? — поиграл он бровями. Это выглядело особенно жутко на фоне его блестящей лысины, и Жан сглотнул. — Там обычно весело. — И в этот раз будет весело, к тому же, ты знаешь великолепный способ привлечь внимание Микасы… — Нет, знаешь, она не настолько красива, чтобы терпеть от нее побои, — передернуло Жана от одной мысли о подобном. И тут он услышал сзади: — О, Марко, ты здесь?.. Жан обернулся на столь знакомый голос: Армин, прижав к груди папку с кипой бумаг, быстренько подошел и встал рядом. — Не думал, что ты ходишь по таким… местам, — покачал головой он немного неловко, как бы намекая, что около студенческого бюро Жану явно не место. Что же, он был как никогда прав. Не стоило сюда приходить — тогда бы ничего не случилось. Тогда бы Армин не узнал. — Привет, Конни, — кивнул он лысому, и тот поднял приветственно руку. — Здорова. Только чего ты его Марко зовешь? Я вот с ним учусь уже как бы два месяца, и он, вроде как, всегда был Жаном, — удивленно пробормотал Конни, — с твоей-то памятью, Армин… Конечно, он не успел договорить, а когда появилась возможность, просто не стал уже. Армин бросил взгляд на подвернутые рукава Жана, потом на запястья — и, только Жан успел понять, что к чему, его руки задрожали. «Сила равна произведению массы на ускорение», — учтиво отозвался голос Армина в голове у Жана, когда он получил удар папкой прямо по лицу и, ударившись затылком о стену, тихо сполз вниз. Он почти ничего не запомнил из того дня, но отчетливо запечатлел в мыслях тихий всхлип Арлерта. — М-м-м, попробуй аспирин, — проронил Марко, поправляя очки на своем веснушчатом носу. Жан невыразительно промычал в ноутбук: — Да ты оригинален. — Я не врач, я только учусь. И вообще я педиатром буду, ты априори мимо моей специальности, — рассмеялся Марко, свои темные волосы поправляя, а потом вновь стал серьезным. — Послушай, это ведь не главное сейчас. Скорее всего, у тебя легкое сотрясение, и с этим твой организм как-нибудь да разберется. Что с Армином делать собираешься? У Жана в груди была словно огромная дыра, которую невозможно стало заполнить. Метка на руке, эти красивые буквы, складывающиеся в изящное «Армин Арлерт», горели уже шесть дней, не давая Жану даже спокойно спать. Ему помогало только снотворное — настолько это было ужасно. Он разомкнул губы. — Я уже все испортил. Что еще можно сделать? — почти безразлично протянул он, а потом ладонями глаза прикрыл. — Черт, Марко, ты был прав! Как всегда прав! Хотелось плакать. На самом деле, на самом деле хотелось плакать, и Жану еще никогда не было на душе так плохо. Он почувствовал, что, кажется, от него оторвали какую-то частицу, которая появилась недавно, к которой он уже привык и которая успела стать незаменимой, а теперь ее просто выдрали из тела Жана, оставив на ее месте зияющее отверстие. Жан никогда не думал, что дойдет до такого. Жан никогда не думал, что будет так плохо. Он услышал тихий смех, убрал ладони от лица: к Марко подсел какой-то парень и начал нежно целовать его веснушки. Марко улыбался; Жан устало хлопнул ладонью по столу. Сейчас он почувствовал себя просто жалко. Марко был счастлив с человеком, который даже не был его соулмейтом, а Жан потерял своего единственного. Наверняка в занудных книжках по физиологии, что маячили на заднем плане у Марко, было какое-нибудь объяснение, почему именно сейчас Жан чувствовал себя так, но… Господи, ему было плевать. — М-м-м, Берт, я тут как бы общаюсь, — немного попытался поубавить пыл своего парня Марко, и тот неловко посмотрел в камеру, а потом обмер. — О-оу… П-прости… — пробормотал он, и Марко качнул головой, обнимая его. — Да ничего, ничего, только не вспыхивай, — потрепал он его по волосам. Жан смотрел на них. У них все было так хорошо, что… Он поджал губы. — Ты его парень, да? — процедил он. — Э… Да, — уже спокойнее ответил парень, поправляя Марко сползшие из-за его поцелуев очки, — я Бертольд. Мы не соулмейты, но, кажется, все хорошо, так что… — Я Жан. — Он мой друг детства, — представил его чуть более полноценно Марко. — У Жана сейчас сплошные косяки по жизни. — Это объясняет, почему ты вечно в скайпе. — На этот раз правда все серьезно. Он… — Я обманывал своего соулмейта, представившись чужим именем, пару месяцев, он узнал, не выдержал и избил меня, — вместо Марко коротко рассказал всю историю Жан и покосился к окно своей комнаты. Его лицо отразилось в стекле: оно было осунувшимся и жутко невыспавшимся. Кирштейну стало мерзко; он обнял себя руками. Бертольд разомкнул губы, пару раз выдохнул и пробормотал: — Ты… Что?.. — Я говорил ему, но он не слушал меня, — покачал головой Марко. — А теперь ощутил на себе все прелести отрицательного феромонного ответа… Берта передернуло, он застучал зубами, тихо пробормотав: «Жуть какая», — а потом повернулся к камере ноутбука Марко вновь. — Н-но, Жан, ты можешь его вернуть. В этом и суть соулмейтов: вы просто не сможете друг без друга. — Может, по вашим книжкам оно и так работает, — скрипнул зубами Жан устало, — да только вот что мне делать с… С ним?.. Я не думаю, что он просто так меня простит. — Он простит. — Он простит, — почти хором сказали Марко и Бертольд, — у него тоже не будет выбора. А вот как завоевать его доверие — это уже вопрос к тебе. «Соулмейты просто не смогут жить друг без друга». На самом деле, это звучало не очень обнадеживающе. Да, соулмейты не могут жить друг без друга – буквально; так мало времени вдали от Армина уже чуть не убило Жана, но никто не говорил, что «не смогут жить» — это здорово. Это лишь означало, что соулмейты могут всю свою оставшуюся жизнь мучиться в присутствии друг друга. Речь не шла о прощении или том, что судьба будет всячески им помогать, нет; тут дело было в обязательной, болезненной привязанности. Жану было плохо, но скоро стало еще хуже. Он еще мог ходить на занятия, но честно не знал, почему не отказался в последний момент от приглашения Конни. Вряд ли бы ему на вечеринке стало лучше, верно? Когда тело отказывается подчиняться, когда тело предает, одержимое влечением к родному соулмейту, бутылка пива в просторной квартире однокурсницы может быть не лучшей идеей. Но Жан сразу понял, что здесь что-то не так. Именно потому, что, стоило ему переступить порог квартиры Аккерман, его руки перестали трястись, глаза — болеть, голова — раскалываться. Он не посмел притронуться к напиткам, поэтому быстро ретировался подальше от этого самого придурка, из-за которого носил свое прозвище. Как он понял из объяснения Конни, «Эрен» жил вместе с Микасой. Прежний Жан бы начал немного ревновать и завидовать. Но нынешнему Жану было уже все равно. В этот день он окончательно убедился, что перестал видеть в Микасе привлекательную девушку. На кухне было относительно тихо. Глаза все еще закрывались, но уже не горели из-за ужасного недосыпа; Жан устало вздохнул, прикрыл за собой дверь, и лишь потом заметил, что за столом сидел Армин, дрожащими руками переворачивающий страницы какой-то книги. Армин выглядел ужасно; Жан понимал, что со стороны он сам столь же убит, но, но… При виде того, как и без того худой Армин превратился в подобие мумии с осунувшимися щеками и красными глазами, ему стало больно на душе. Армин стал таким из-за него. И пусть с каждым глотком воздуха около Арлерта Жану становилось лучше телесно, душевную боль никто не отменял. Армин, наконец, заметил, что он на кухне не один. Его внимание стало очень рассеянным; поэтому он искренне удивился, но удивление это было с щепоткой горести. — Что ты тут делаешь? — пробормотал он тихо. — А что ты тут делаешь? — ответил вопросом на вопрос Жан. Армин потер тылом ладони глаза, отворачиваясь. — Я здесь живу. Микаса — моя подруга детства, — будто нехотя ответил он. Жан не нашел, как начать разговор, но Армин не собирался пускать все на самотек. — Ты это чувствуешь, да?.. Жан сглотнул. — Если бы в курсе школьной биологии проходили то, что действительно нужно, ты бы знал, — надрывисто продолжил Арлерт, — что у нас теперь нет другого выхода. Один раз почувствовав твои феромоны, я уже не смогу без них существовать, как без опиата; у тебя ведь… — его губы были сухие и потрескавшиеся, — тоже все тело ломит, как у наркомана. Да, Жан? — Да, но… — Я поверить не могу, что ты… Зная… Ты специально, — сглотнул со всхлипом Армин, — ты специально, — повторил он, — притворился другим человеком. Хотя знал, что я твой соулмейт, с первых моих слов. Жан осторожно подошел к столу, за которым сидел Армин. Книга в его руках смутно напоминала те учебники, что он видел у Марко на фоне; Жан стыдливо опустил голову. Значит, Армин правда искал способ, как больше не видеть его. Самое страшное — это не когда твой соулмейт оказывается не таким, как ты мечтал. Самое страшное — когда твой соулмейт отказывается от тебя. — Армин, — произнес Жан бархатно, — я… Я накосячил. Армин поджал губы. — Но я… Просто… Я испугался, когда ты… Когда мой соулмейт оказался парнем. Я всегда, всегда думал, что это будет кто-нибудь вроде той же Микасы, — взмахнул рукой Кирштейн, и в голубых глазах Армина мелькнуло что-то уничтожающее, — и когда это оказался ты… Я тогда не понимал, насколько ты важен для меня. — А я важен? — Ты — мой соулмейт. — То, что мы предназначены друг другу судьбой, не значит, что мы будем счастливы вместе. Эти… — Армин задрал рукав своей белоснежной рубашки, — эти надписи, — показал он слова «Жан Кирштейн» на своем запястье, — говорят лишь о том, что мы могли бы быть счастливы. Это лишь вероятность, Жан, — все тише становился его голос. — И… Неужели ты уже смирился с тем, что я парень? Ты хочешь строить со мной отношения? Ты видишь во мне нечто большее, чем друга? — едва слышно продолжал он. Армин был очень похож на Марко. Он был слишком… Да, слишком прав. От этого Жану на душе становилось еще хуже. — Я… Я всегда искал того, кто спас бы меня от одиночества. Я искал тебя. С тех пор, как мне исполнились несчастные тринадцать лет. Но теперь я вовсе не рад, что нашел, — закончил Арлерт. «Ты видишь во мне нечто большее, чем друга?» Жан почувствовал, как дыра в груди затягивается. Она может остаться, лишь собранная паутиной, или же зарасти — и Жан не знал, как поступить правильно. Только надеялся, что судьба подскажет — та судьба, которая при рождении дала им с Армином их имена на запястьях, чтобы «облегчить» поиск единственного. Но уже от разговора этого становилось лучше. — Мне сложно, Армин, — наконец честно ответил Жан. Пальцами сжал спинку стула, приблизился к Армину. Взгляд упал на его запястье: да, там было его и только его имя. Армин действительно был тем, кто должен был провести с Жаном остаток своей жизни. — Я хочу быть рядом с тобой. — Мы можем обмениваться вещами раз в неделю. Этих феромонов, что будут на одежде, будет хватать для нормальной жизни, — продрожал ставший вдруг звонким голос Армина. — Но… Если ты останешься со мной, ты можешь меня полюбить. Тебя это не пугает? Жану казалось, что он вот-вот заплачет. Армин был сильнее его, Армин был умнее его и честнее его, добрее, просто лучше. Но Жан сам довел Армина до такого состояния. — А тебя? — спросил Кирштейн. Армин впервые за эти дни поднял голову и посмотрел Жану в глаза. Жан не мог соврать: они были прекрасны. — Когда я увидел твое имя в списке поступивших… Когда я говорил тебе об этом… я думал, что, если так и не смогу найти своего соулмейта, ты, «Марко», можешь стать им. Для меня, — прошептал Армин и стыдливо заправил за ухо солнечные волосы. — Потому что, несмотря на все твои недостатки, на все то, как ты отличался от меня, я чувствовал, что ты близок моей душе. Жан сглотнул; в горло словно насыпали песок. Он виновато опустил взгляд на книгу в синей обложке, что лежала перед Армином. Он никогда не думал, что скажет это парню. — Я постараюсь влюбиться в тебя, Армин, — мягко сказал он. Тонкие руки Армина затряслись, и Жан вновь заметил свое имя на его руке. Да. Так будет правильно. Не просто так же судьба решила, что они подходят друг другу, как никто больше, верно? Верно?.. — …луй меня. Поцелуй меня, и я поверю, — дрогнул голос Армина. Он сказал это тихо, но в то же время с болезненным порывом, ведь, похоже, он знал, чего хотел. Он-то точно знал. Пальцы Жана сильнее сжали спинку стула, и он сглотнул. Да, в этом… Этом была логика. Если Армина можно было охарактеризовать одним словом, то слово это было «логичный», и Жан знал, что Армин прав. Снова. Тогда как Жану было страшно. Ведь, как и было сказано мгновениями ранее, то, что они предназначены друг другу судьбой, вовсе не значит, что им будет хорошо вместе. В голове вдруг прозвучал голос Марко: «Неужели ты даже не попытаешься?» Да, наверное, Марко назовет его дурнем, если Жан так и не решится. Ему самому ведь вовсе не хотелось предавать Армина… опять. За своими размышлениями он и не заметил, как Армин аккуратно вложил закладку в книгу, закрыл ее и прижал к груди, тихо встал, отодвигая стул, и, мельком глянув на Жана, с сочувствием и горестью протянул: — Я так и думал. Он облизнул розовым кончиком языка сухие губы. — Я… Правда хотел бы простить тебя, Жан. Но я не могу сделать этого, пока ты не докажешь, что можешь исправлять свои ошибки. Я не хочу наступать на одни и те же грабли вновь. Лицо Жана вытянулось, и в горле пересохло. Когда Армин проходил мимо него, он дернулся; на самом деле, вовсе даже не подумал, просто схватил Арлерта за руку. Сильно схватил; на миг даже понял, что Армину может быть больно, но разжать пальцы не смог и притянул его к себе, сам же на дрожащих ногах медленно отошел к стене, Армина за собой ведя. Армин смотрел на Жана своими голубыми глазами. Жану было стыдно, что его взгляд не может быть столь же честным и кристально чистым. Ему на самом деле нравились глаза Армина. Такие большие для парня и такие глубокие, красивые и открытые, добрые, умные. Он осторожно прижал Армина к стене и уже двумя руками взялся за его плечи, приблизился; замер в страхе. Армин почувствовал его дыхание на своих губах и тихо произнес: — Твое дыхание дрожит. Жану было правда страшно. Если он сейчас ошибется… это может стоить ему всего. С этой мыслью он раскрыл губы Армина своими, целуя мягко, словно пробуя, ведь он не знал, как отреагирует Армин. Он не знал, что почувствует сам. А потом понял, что Марко был действительно прав: Жан по жизни идиот. Он упустил такой шанс. Целовать Армина было так… просто, правильно и хорошо. Он сам, казалось, был рад поддаться: не увернулся, лишь пальцами холодными подбородка Жана коснулся, к себе приманивая вновь. Он немного покраснел; не могло, не могло быть такого, что это был первый поцелуй Армина, Жан был уверен. Но вместе с поцелуем этим желание жить будто вливалось в тело Жана вместе с дыханием Армина. В какой-то момент только расширившиеся зрачки Армина, большие и темные, сузились до мелких точек, и Жан, испугавшись, отпрянул. Очень вовремя: под невнятное бормотание самого Арлерта его схватили за грудки и швырнули о стену, отчего в голове зазвенело; когда взгляд Жана смог сфокусироваться, он увидел перед собой своего самого главного врага, Эрена Чертового Йегера, а после — его кулак, и бровь тут же прошибло болью. Жан, не понимая, что творится, решил все-таки посопротивляться избиению и в ответ ударил Эрена — да, именно в такие моменты имена говнюков всплывают в голове — сначала под дых, а после и локтем в челюсть. Что-то хрустнуло; Жан не знал, стоит ли ему надеяться на то, что это была челюсть Эрена: с одной стороны, чтоб этот засранец пострадал, Кирштейн многое отдать был готов, а с другой — ну как-то не хотелось ему получить «привет» от полиции после снятия побоев. Дальнейшего ответа от Эрена не последовало, потому что на нем буквально повис Армин и затараторил: — Отпусти его! Отпусти! Отпусти его, Эрен! — Да черта с два! — рявкнул тот в ответ обозлено. — Этот парень слишком хитрожоп, чтобы я доверял ему тебя! Армин вздохнул, и его светлые волосы взметнулись вверх после еще одной проваленной Эреном — спасибо Армину! — попытки врезать Жану. Тот же начал верить в способности переговорщика Арлерта и потому не давал сдачи. Наконец, Армин все-таки произнес то, отчего пальцы Йегера удивленно разжались: — Он мой соулмейт! Армин торопливо схватил Жана за руку и задрал рукав, обнажая каллиграфически прекрасную надпись «Армин Арлерт». Эрен вновь сжал пальцы в кулак. Вот теперь позади них Жан увидел молчаливо угрожающую взглядом Микасу. Он увидел Микасу — а Микаса увидела его, похоже, и потому сдержанно поинтересовалась: — Тот самый твой соулмейт? Который тебя обманывал? Армин поджал губы и недовольно кивнул, а Жан поднял руки, будто сдаваясь: — Это… сложная история… — попытался отмазаться он, но спасти его от крепкого удара азиатки сначала под дых, а потом в пах это не помогло. Болезненно выпустив воздух из легких, Жан осел на пол, пока Армин продолжил вешаться уже на Микасу. Вот чего Жан никогда в детстве представить не мог — так того, что его первые отношения начнутся с такого вот кризиса. В смысле, какие вообще нормальные отношения начинаются с кризиса? Кирштейн был уверен, что ответом на его вопрос будет «никакие». Осознание данного факта не радовало вообще ни разу. Но, наверное, не зря столь большое количество людей на всей планете подчинялось прихотям судьбы, оставаясь навечно не с теми, с кем сами выбирали, а кого им предложила в спутники жизни сама судьба. Жан и сам начал это чувствовать. Во вздохе, во взгляде, в прикосновениях… Стал бы он встречаться с Армином, если бы его имя не было написано на запястье Кирштейна?.. Сейчас Жан уже не был уверен, что ответ — «нет». Армин точно стал бы как минимум его другом, а дальше… Ну, то было бы в другой вселенной, что уж тут размышлять. А тут роль Армина в жизни Жана должна была стать иной, как и роль Жана в жизни Арлерта. Слушать общение Марко и Армина было сложно. — Да, понимаешь, когда человек впервые чувствует феромоны соулмейта, он подсаживается на них, как на дозу. Неудивительно, что при «откате» и «отходняке» несчастные со своими соулмейтами чувствуют себя, как героинщики без героина, — чуть сползли очки на кончик носа Марко. — Это я и так понял. — Они же словно опиаты: организм, получив их, перестает вырабатывать собственное обезболивающее, — Жан мог поклясться, что уже слышал эту боль для своего мозга, — и потому отказ от феромонов соулмейта всегда болезненен. Объективно говоря, вы уже слишком «подсели» друг на друга. — Это меня и беспокоит… «Это меня и беспокоит». Армин не стал сразу кидаться в его объятия. Армин не начал доверять Жану спустя пару дней. Армин оставался осторожным, потому что он еще помнил, насколько бесчестно с ним обошелся Жан совсем недавно, и потому, наверное, считал, что Жан должен заслужить доверие. Жан же не мог сказать, что Армин был неправ. Быть может, это и к лучшему. Но в сердце Жана постепенно стали появляться новые желания: обнять Армина, взять на руки, поцеловать, потрепать по золотым, словно солнечный свет, волосам… Выслушать каждое его желание. Исполнить его — и Жан правда исполнял, даже когда Армин говорил: «Помоги мне, пожалуйста, перебрать выпуски научных журналов». Стоит ли говорить, что в подобном Жан мало того что не мыслил, так еще и не интересовался ничем таким, но против слова Армина пойти уже не мог. Точнее, мог, но это было слишком сложно. Похоже, что и Армин попал под те же чары физиологии; но, можно подумать, у них был выбор. — Армин, — дождался, пока друг отложит учебник в сторону, Жан, — Армин, ты… Ты пойдешь со мной на свидание? — С-свидание?.. — Да, свидание. «Быть может, еще рано? Быть может, он не хочет… пока. А что делать, если он не хочет? Нет-нет, он… Он должен хотеть. Ведь этого хочу я. Хочу быть ближе к нему». Такие мысли не давали уснуть Жану последние несколько ночей. Он действительно желал проводить с Армином как можно больше времени, и чтобы… Чтобы Армину это нравилось чуть больше, чем дружеские посиделки на веранде в ботаническом саду университета. Но вместе с тем Жан и помнил, что Армин еще ни разу не сказал: «Ты прощен». — Знаешь… это не так работает, — сказал на том самом свидании, первом их свидании Армин. — Я не смогу забыть того, что ты сделал. Никогда, Жан, — выдохнул он. — Но ты можешь создать новые воспоминания; тогда я буду реже вспоминать о том, о чем ты не хочешь, чтобы я помнил. Их первый поцелуй — настоящий, не вымученный и не боязливый — был в кабине колеса обозрения. Жан подумал, что это подходящий момент — и, как только он почувствовал губы Армина на своих, понял, что дышать вот так и ждать вот так куда приятнее. Просто потому, что это был Армин. Армин Арлерт, его соулмейт. — Это неплохое воспоминание, — проронил тогда тот и ладонью прикрыл рот, взгляд отводя. Тогда Жан и понял, что много что может стать теми самыми счастливыми воспоминаниями, что заместят собой самое горькое и самое яркое пока что в памяти Армина. Театр или библиотека? Парк или кино? Домашний ужин, успешно сожженный сначала Жаном, а потом и самим Армином? Или, может, скачки на ипподроме — под тихое хихиканье Эрена в трубке и кучу «лошадиных» комментариев от него же? Постепенно Жан стал замечать, что место, может, и важно, но в первую очередь рядом должен был быть Армин, чтобы Жану было хорошо. Не то чтобы он не мог отдыхать в компании друзей — да только вот другая это радость была, и настоящий друг был далеко-далеко, постигал в другом университете азы медицинской науки, параллельно общаясь с Армином. Марко был за них рад, очень рад. Армин был же готов отвесить Жану еще несколько крепких оплеух за то, что, имея при себе очевидные советы от вполне радостной, пусть и не истинной, пары, Жан все прошляпил. Жан и сам постепенно пришел к мысли, что да, немного получить стоило бы. Быть может, тогда это вправило бы ему мозги — было бы здорово узнать об этом всем до того, как Жан совершил одну из самых больших ошибок в своей жизни, за которые теперь страдал, при этом, что странно, оставаясь очень счастливым. Но самым счастливым стал для Жана тот день, когда Армин сам поцеловал его, стоя на балконе в своей квартире. Сначала кротко, а потом смял одежду Жана, в грудь вцепился, выдохнул горячо – и позволил оставить на шее пару засосов. Жан, наверное, переусердствовал тогда, потому что Армин в университет начал ходить с шарфом, а на парах отмазывался, что горло болит. Но при нем Армин этот голубой шарфик снимал. Он не ругал Жана, не попросил даже больше так не делать; вместо этого, смотря на него, случайно тянулся к темным пятнам на своей шее и, чуть покраснев, отводил взгляд. Именно тогда Жан окончательно поверил, что это судьба. Потому что Армин тоже начал в него влюбляться. Той ночью Армин засиделся у него допоздна, пусть и не очень любил заниматься дома у Кирштейна: не слишком опрятно там было. Причем заучился до такой степени, что уснул над учебником; Жан, вышедший из ванной, понял, что прогнать его просто не может. А потому взял на руки, поразившись тому, какой же легкий его соулмейт, и переложил к себе на кровать, а сам прилег рядом. Рука Армина с окончательно расцветшей надписью «Жан Кирштейн» на запястье была так близко, что Жан мог разглядеть ее в мельчайших подробностях. Это было так странно: их метки менялись по мере того, как чувства глубже становились; это было похоже на живую татуировку. Жесткое и строгое «Жан Кирштейн» начало покрываться цветами, а каллиграфически великолепно прекрасное и тонкое «Армин Арлерт» начало покрываться слоями, становясь будто объемнее. Теперь это были не просто метки-имена: теперь к каждому из них добавилось немного характера хозяина, и это будто связало их еще крепче между собой. Когда Армин проснулся, он не стал возмущаться, что Жан спит, дыша ему в затылок. У него, правда, ломило спину от непривычно жесткой постели Кирштейна, но это казалось вовсе не страшным да и прошло от одного неловкого утреннего поцелуя в висок от Жана. Жан надеялся, что Армину нравится каждый его поцелуй — и, судя по чуть заалевшим щекам, так оно и было. В какой-то момент Жан столкнулся с Микасой на кухне и понял: это конец. Потому что теперь он перестал думать о ком-либо, кроме Армина, как о прекрасном. Микаса больше не казалась ему неприятной, она просто стала… Микасой. Наверняка то был еще один защитный механизм организма, про который не дай бог спросить у Марко; но сам факт того, насколько же безразлична стала ему Микаса, девушка, о великолепии которой он писал десятки и сотни восхищенных сообщений Марко… Когда Жан нашел их в своем телефоне, искренне удивился: как он мог быть так слеп и обращать столько внимания на того человека, который его вовсе не заслуживал? Да, было сложно в этом признаться себе. В том, что сам Жан — баран тупоголовый, в принципе, тоже, но эту мысль ему нет-да-нет подкидывал Эрен, явно бдивший не только за самим Жаном, но и за Армином. Это не давало покоя Жану. Да, он провинился — и потому получил куда более жесткую «обратку», чем та, которую могли ему отвесить Микаса с Эреном. Сейчас он продолжал мучиться, физически и душевно; он хотел быть с Армином, но вместе с тем помнил — и Армин помнил, — что Жан уже однажды сделал ему больно. Да, наверное… это было глупо, печься о подобном, когда у них все уже, казалось бы, наладилось, но Жан не хотел дважды наступать на одни и те же грабли. Если он сказал, что завоюет доверие Армина вновь — он сделает это. Еще он говорил: «Я постараюсь влюбиться в тебя». И, похоже — как бы Жану ни страшно или странно было признавать это, — Жан все-таки влюбился. Это было так странно. Ни Марко с его объяснениями, ни его любимый Бертольд — который стал все чаще появляться в поле зрения камеры ноутбука Ботта весьма лохматым, что, в свою очередь, зародило в душе Жана подозрения, что он отвлекает их от чего-то весьма важного, — ни интернет не смогли дать Жану ответа на то, что же с ним происходит. Вернее, иного ответа, кроме как «Ты влюбился, Жан. Влюбился безостановочно и бесповоротно». Жан был не против влюбиться в Армина. Теперь, когда все, кажется, стало таким, каким должно было быть, ему казалось: это так просто, так естественно. Кого волнует, парень или девушка или трансвестит? Армин — это Армин. Как Жан мог провести жизнь с кем-то кроме него?! Мысли о том, что когда-то ему нравилась Микаса, Жан отгонял, как надоедливых мух: это казалось очень непонятно и неприятно. Что он в ней тогда нашел? В Микасе не было и кванта света тех солнц, что светили в душе Армина Арлерта. Армин очень мягко и нежно целовался, требуя, казалось, почтения к своим душе и телу. Вместе с тем он мог быть требовательным; осторожно-требовательным, требовательным с неловким «пожалуйста» в конце. Это очаровывало Жана; когда Армин после очередного долгого и глубокого поцелуя у стола в комнате самого Арлерта забрался к нему на колени, Жан вздрогнул. — Сделай это, Жан. — Ч-что?.. — протянул тот с опаской. От Армина пахло лучше всех на свете, хотя он, вроде бы, даже и не пользовался туалетными водами. Его аромат кружил голову Жану; он мог бы вечно дышать Армином, казалось, и от волос его пахло сильнее всего. — Я… — уже чуть более неловким стал Арлерт. — Я люблю поцелуи в шею. Очень люблю, — тонкие его пальцы коснулись щеки Жана, и голос его стих в невысказанной просьбе. — Тогда зачем ты носишь шарфы? — обнял его и прижал к себе чуть крепче Жан, недоумевая. Армин был не тяжелым, и на коленях держать его было так приятно. Армин отвел взгляд. — Я могу и не носить. Я думал, ты не захочешь, чтобы кто-то знал… Учитывая, что ты надеялся когда-то, что я буду девушкой. Эти слова будто резанули Жана по лицу, и перед глазами болезненно поплыло. Неприятные воспоминания, что у твоего соулмейта на двоих, они всегда такие тяжелые? Судьба бывала жестока к тем, кого считала идеальными друг для друга; но все соулмейты были слишком слабы, чтобы противиться ей. И им не хотелось. Уж Жану и Армину так точно. Жан сглотнул. Нет. Он уже понял свою ошибку, осознал все и поругал себя, дурня, за то, что когда-то чуть не отпустил свое счастье в свободный полет. — Но сейчас я с тобой, Армин. И всегда буду, — мягко сжал он запястье Арлерта, пальцами тепло проводя по буквам своего имени — метке. — Так что… В смысле… это нормально. Я рад, что я с тобой, что ты… прощаешь меня… — мазнул он языком по губам, — так что, если ты не хочешь — не носи шарф. Делай то, чего тебе хочется. Ему нравилось целовать шею Армина. Кожа его была светлая, казалось, ее совсем не брало солнце; пятна же засосов на ней смотрелись ярко, как еще несколько меток. «У меня есть соулмейт. Здесь тебе искать нечего. Мой соулмейт любит меня целовать», — все это словно кричали засосы на шее Армина. Но Жан в тот раз произнес тихо, прежде чем припасть к Арлерту: — Разве они не болят? Да, когда он прежде оставлял их, особо не задумывался, но после того, как Армин в прошлый раз оставил небольшой засос на его руке, понял, что они могут и тянуть. Армин же ответил: — Для меня это не больно, — и улыбнулся. Кажется, именно в тот день Жан впервые услышал тихие стоны Армина. Интересно, раньше ему было не так приятно или же именно тогда он больше не смог сдерживаться?.. И то, и то было очень важно для Жана: если что-то творить с телом соулмейта, то только так, чтобы ему было хорошо, верно же? Так он считал. Но на сей раз Кирштейн в одном был уверен: он будет добиваться того, чтобы Армин стонал чаще. Жан чувствовал, как кровь бежит под его молочной кожей; припав губами к жилке у ключицы, он ощущал биение сердца Арлерта. Это казалось куда более важным и сокровенным, чем даже поцелуи; это сносило Жану крышу. Это же тоже была судьба, да? Жану нравилось целовать шею Армина, а Армину нравилось получать эти поцелуи. На следующий день Армин в университет пришел без шарфа, а на каждый любопытный взгляд сначала поджимал губы, потом едва заметно краснел, но ни в коем случае не пытался прикрыть засосы. Казалось, он наслаждался таким вниманием, и Жан мог его понять. И, конечно, как могли они, соулмейты, учащиеся на одном курсе, не стать известными в определенных кругах — как минимум в своих группах и потоках. Никто особо не придавал этому значения, лишь только задавали странные вопросы вроде: «Эти двое… Они соулмейты? И оба парни?» Некоторые говорили: «Странно». Кто-то бормотал: «Бывает же». Кому-то просто не хватало мозгов: «Могли бы и не светиться на людях вместе, что им, вечеров не хватает?!» Эрен и Микаса относились к четвертому типу: «Армин, может, и простил тебя, но мы все помним». Их взгляды Жан чувствовал на себе постоянно, и это было не очень приятно, по правде говоря. В отличие от Эрена, которому Жан мог, в принципе, противостоять с переменным успехом — ну а что, Йегер только петушиться был горазд, на деле тоже горел, да только сил было не так много, как у того же Жана, — Микаса действительно наводила ужас. Поэтому то рождество — самое первое его рождество с Армином, — по стечению обстоятельств проведенное еще и в компании Йегера и Аккерман, Жан запомнил не только за нежные объятия, горячий шоколад и домашние свитера, но и за косые взгляды. К тому времени Жан так привык, что они с Армином спят вместе, что и не сразу понял, что происходит, когда тот начал расстегивать ремень его брюк. — Что… Что-что-что?.. — завопрошал Кирштейн, за тонкие запястья Армина хватаясь. Тот тут же поднял взгляд на него и, в глаза Жана заглянув, стыдливо отвернулся. — Прости. — Ч-что?.. — пребывая в полнейшем шоке, переспросил Кирштейн. — Ты, Армин… Ты хочешь… Он не смог закончить предложение — и не мудрено. Армин сам, казалось, при его-то таланте объяснять сложнейшие вещи, растерял свой дар убеждения, и потому лишь только тихо смог пояснить: — Я думал, что ты хочешь этого… Уже некоторое время смотришь на меня довольно… красноречиво, — ушел от прямого ответа он. И не то чтобы Армин был неправ. Жан действительно стал ловить себя на любовании Армином. Не таком, как раньше, а ином и не таком невинном. Ничего удивительного, конечно: он уже перескочил через процесс полового созревания, а некоторые ребята успевали так вообще богами в постели еще до университета стать. Но он никогда не думал, что Армин знает, что Жан поглядывает на него… вот так. Нет, Жан не гордился этим, но общение с Марко, которого учеба не отпускала ни на секунду, постепенно привело его к тому, что он смирился с такими вот позывами. Армин… Конечно, Армин не читал бульварные романчики или порно-саги. Но именно потому, что у него был хороший вкус, он должен был знать, какие «сюжетные повороты» встречаются во всяком ширпотребе. Да, в книжках для девочек-подростков ничто не могло сравниться с сексом соулмейтов. Как хорош бы ни был человек, если он не твой соулмейт — он не переплюнет его. Это просто невозможно. Марко говорил, что такое явление имеет статистически место быть. Жан же… Жану было не с чем сравнить. — Ты… девственник?.. — замерли руки Армина, когда он удивленно спросил. Он сидел верхом на Жане и медленно, но неумолимо раздевал его; Жану это казалось как странным, так и невероятно возбуждающим. Он-то, дурак, думал, что ему придется Армина склонять к непотребствам и томительно обнажать, а настоящий Армин — в отличие от Армина из фантазий Кирштейна — оказался куда более сговорчивым и заинтересованным в телесных удовольствиях. Такое открытие о своем соулмейте было действительно непредсказуемо для Жана, а потому — особенно ценно. А вышло оно в итоге вон как. — Я… Я не думал. В смысле, ты всегда выглядел как, знаешь, такой герой-любовник. Даже имя подходящее, — задумчиво запустил тонкие пальцы в свои светлые волосы Армин, и его голубые глаза встретились с серо-зелеными Жана. Жан смущенно опустил взгляд. — Обычное нормальное имя. Французское. — А… Нет-нет, я ничего плохого не имел в виду, — добродушно тут же испугался Армин, руками замахав, — просто я думал… Ну… Так было бы проще, наверное, — тихо добавил он, словно своей мысли избегая. Жан поджал губы. — Ну… Да, если бы у кого-нибудь был опыт, было бы проще, но ты же умный, — попытался улыбнуться он. — Так что вместе разберемся. Армин промолчал; это заставило Жана нехотя нахмуриться, и он осторожно сжал плечо своего любимого соулмейта, на себя взглянуть словно прося. Армин посмотрел; не очень понравилось Жану то, что он в его взгляде увидел. — Разберемся же?.. «О, пожалуйста, господи, нет, пусть только не сбегает сейчас». — М-м-м… Да, — кивнул Армин. — О, хорошо. «Хорошо, что ты в это веришь», — прошептал про себя Жан. — Жан, я… Все будет хорошо. — Я понял, — закивал тут же Жан немного нервно. Ему не нравились такие разговоры; хотелось вернуться к той сладкой теплоте, что витала в воздухе лишь пару минут назад, так было спокойнее и нежнее, а теперь лишь руки дрожали, будто вместе с неуверенными словами они оба подхватили немного страха. — Я верю тебе, и… я постараюсь. — Какой самоуверенный, — робко улыбнулся Армин, на бедра Жана садясь. Его будто совсем не смущало весьма возбужденное состояние Кирштейна; но Жан не был сильно удивлен конкретно этим. Армин был слишком умен и слишком рассудителен, чтобы бояться подобного; но его смущение было… По его лицу можно было понять, что смущение это смешивается в голове Армина с желанием. — Жан, я… Я хочу сказать, что я… — Эй-эй. Мы справимся, — мягко обнял его Жан тут же, к себе прижимая, — мы же соулмейты, помнишь? Значит, все будет хорошо. Да? Даже… Даже с учетом того, что я девственник, ты девственник… — Я не девственник, — прервал его, наконец, Армин. Для Жана эти слова были подобны тяжелому удару по голове. Жан, конечно же, был тем еще фантазером, и фантазии его были совсем разные в своем направлении. Бывали и довольно горячие, разумеется, куда уж без этого у здорового совершеннолетнего парня. Раньше он думал, что будет уже довольно опытным к встрече со своим соулмейтом, а вот девушка — он же был уверен, что его «Армин» — девушка! — будет невинна аки лесной цветок. Когда Армин оказался парнем, Жан, что странно, почти перестал фантазировать вообще. Его мысли переключились на иное: его привлекало не столько тело Арлерта, сколько сам Арлерт, ведь он был так… прекрасен. Умен. Добр. Жан начал видеть в нем, а потом и во всех остальных людях то, на что раньше не очень обращал внимание, и Марко назвал бы это хорошим изменением в его характере. С другой стороны, мысли о сексе у Жана, конечно, иногда бывали, хоть он их и отгонял, будто назойливых мух. Они были не о том, как, а о том, что же делать, когда все твои ожидания оказались напрасными, и нужно привыкать к тому, что твой соулмейт — парень. Ведь… это же должно быть сложнее, чем с девушкой, верно?.. Так считал Жан. Единственное, что не изменилось — он верил, что его соулмейт, его Армин, девственен. — Ты сильно удивлен, да?.. — донесся до сознания Кирштейна голос Армина, и он вздрогнул, моргая пару раз. — П-пожалуй, да, — согласился тихо Жан. Армин придвинулся ближе; Жан чувствовал едва его запах, и хотелось уткнуться носом в его рубашку, вдохнуть поглубже, обнять покрепче и не отпускать. Близость Армина не лишала рассудка — разум Жана, наоборот, был кристально чист, но вместе с тем его вело, вело сильнее, чем когда-либо с Армином. «Вот как оно бывает, значит», — подумал он про себя, сжимая руки на талии Арлерта. — Ты злишься? Жан поджал губы. — Нет. Теперь мы в расчете, да? — печально улыбнулся он. — Я почему-то был уверен, что мой соулмейт дождется меня. — Я… Я ждал тебя очень долго, — мягко выдохнул Армин, пальцами волос Кирштейна касаясь. — Так уж вышло. Я даже был уверен, что ты будешь… опытным. Потому и в итоге решил: нет ничего дурного в том, чтобы расстаться с девственностью. Он был, конечно, прав, Жан понимал это и даже не ревновал. Просто неожиданность оказалась… неожиданной. Иного слова Кирштейн подобрать не мог. Это была кульминация их отношений, верно?.. И, значит, стоило все сказать сейчас. Армин правильно поступил, что не стал утаивать. Отношения, которые строятся на тайнах или лжи, счастливо не начинаются. Это Жан Кирштейн знал на своем собственном опыте. Он провел ладонями по бедрам Армина. Тот не торопился продолжать расстегивать пуговицы рубашки Кирштейна; его руки лежали на голове Жана, и Жану было приятно от этого. — Расскажи, как это было, — попросил наконец он. Армину было удобно на его коленях, похоже. Он немного отстранился; прикусил тонкую губу и провел пальцем по скуле. По тому, что Армин улыбался, Жан понимал: воспоминания у него хорошие. Значит, кто-то был очень нежен с его соулмейтом. — В отличие… В отличие от тебя, — начал Армин, — я никогда не смотрел на девушек. Это было не из-за имени на моем запястье, нет, просто… меня не тянуло к ним. Сильной Микасы и мамы Эрена было более чем достаточно, так мне казалось. Так что… Я, наверное, гей. Ты бисексуален, похоже, а я гей. Жан склонил голову. Он сам не задумывался над этим; Армин же, похоже, размышлял. Что же, в их паре именно Армин был светлой головой; неудивительно. — Ты знаешь, Жан, в каком возрасте обычно люди встречают своего соулмейта? — заглянул Кирштейну в лицо Арлерт. Тот произнес: — Тринадцать-пятнадцать лет… если верить статистике, — добавил чуть позже, запнувшись. — Именно, — печально улыбнулся Армин. — Но, когда мне исполнилось шестнадцать, я… Я испугался, что совсем тебя не встречу. Ведь иногда своих соулмейтов ждут до сорока, шестидесяти лет, и только встретились — и тут же умирают… Я не хотел прожить всю жизнь в поисках того единственного. К тому же, у меня были дорогие мне люди. Он отпустил рубашку Жана и обнял себя руками, вбок глянув. Наверное, это было логично: Жан и сам думал, что лишний опыт вреда не причинит. А когда все вокруг находят свою родственную душу, оставляя тебя лишь одного одиноким, это… правда больно. Жан никогда не думал, что смысл жизни в том, чтобы найти своего соулмейта. Но он мог понять, что такое одиночество. — Только не злись, — продолжил Армин, — но… это был Эрен. Пальцы Жана непроизвольно сжались в кулаки. Он не злился, но эмоции были не самые положительные. С Эреном его связывали сложные отношения, в том числе из-за Армина, так что сдержаться было не так уж и просто. — Эрен? — подавил он недовольство в голосе. — Но… почему Эрен? Армин тихо рассмеялся. — Почему? — вновь проглотил он смешок. — Потому что Эрен был очень близок мне. Он был со мной с самого моего детства, да и… он правда мне нравился. Мне было хорошо с ним, Жан, — качнул головой Арлерт, — разве нужно другое объяснение? Да, точно. Ведь у Марко было все то же самое: ему просто было хорошо с Бертольдом, и не важно, что он не был соулмейтом Фубара. Когда-нибудь им придется расстаться, да, но они расстанутся по-хорошему, а пока наслаждаются свободой друг с другом. В этом ведь нет ничего дурного. Сложно любить лишь имя на своем запястье. Жан прекрасно понимал Марко, Бертольда и Армина. Армина — чуть в меньшей степени, ведь Эрен не был ему по душе, но… он был готов смириться. Через некоторое время. — И… Долго?.. — протянул он наконец. Армин глянул на него и немного непонимающе нахмурился. — Долго… Что? — спросил. — Долго вы были… ну… — Жан замялся. Он не мог произнести «долго вы занимались сексом?», почему-то ему казалось, что Армин и так мысли прочтет, да и вообще не очень приятно было об этом думать, но… Знать-то хотелось. Но, каким бы глупым это ни казалось, Армин и правда понял по его неловко-смущенному мычанию, что хотел спросить Кирштейн. — У нас были отношения полтора года — до того, как я нашел в списках поступивших твое имя. Жану немного поплохело, и перед глазами, казалось, поплыло. — Я… Я был с ним не потому, что мне нужен был секс, — торопливо забормотал Армин, увидев, как взгляд его соулмейта затухает от подсчетов, — на самом деле… секс у нас был редко. Примерно… — задумался он на миг, начал загибать пальцы и снова посмотрел Жану в глаза, — восемь раз. Плюс-минус. Это… Это же немного, так что… — Д-да, — пробормотал Жан, возвращаясь в реальность. — Л-ладно. Я просто… Просто хотел знать, Армин. — Ты расстроен, — подметил тот. — Совсем немного, — согласился Жан, беря своего соулмейта за руки и их на свою грудь кладя, — но… у него было полтора года, а у меня есть жизнь. Это Эрен должен быть расстроен, — пожал он плечами и, видя, как Армин радуется, улыбнулся. — Так что-о-о… — протянул Жан немного нетерпеливо. Армин ерзанул на его коленях, а потом его ладони скользнули ниже, расстегивая последнюю пуговицу на рубашке Жана. Потом — под одежду, к теплому телу, и, наконец, тонкие пальцы сжали ремень Кирштейна. — Точно, — облизнул губы Армин. — Тогда… Его глаза были добрыми-добрыми, как и всегда, и проникновенно одаренными умом — так казалось Жану. Да, по взгляду Армина сразу читалось, что он — светлая голова; теперь же Кирштейн видел в них еще и любопытство с радостью. — Я буду осторожным и нежным, — прошептал Армин. Звякнула пряжка ремня; Жан вдохнул. Его настоящая жизнь только началась, и все оставшиеся главы ее он собирался пройти вместе с Армином Арлертом, чье имя обрамляло запястье Кирштейна.