Выкуп за тебя, Альбер

- ...А разве необходимо посылать Луиджи Вампа эту сумму? - спросил Франц, в свою очередь пристально глядя на графа Монте-Кристо. - Еще бы! - сказал тот. - Судите сами, приписка достаточно ясна. - Мне кажется, что, если бы вы захотели, вы нашли бы более простой способ, - сказал Франц. - Какой? - удивленно спросил граф. - Например, если бы мы вместе поехали к Луиджи Вампа, я уверен, что он не отказал бы вам и освободил Альбера. - Мне? А какое влияние могу я иметь на этого разбойника? - Разве вы не оказали ему одну из тех услуг, которые никогда не забываются? - Какую? - Разве вы не спасли жизнь Пеппино? - А-а! - произнес граф. - Кто вам сказал? - Не все ли равно? Я это знаю. Граф нахмурился, но затем губы его растянула та усмешка, которой не заметил юный вельможа раньше. А ведь она явила себя миру ещё утром того дня, когда последние струи крови хлестали из взрезанной шеи осужденного на площади. И Франц почувствовал, что колеблется. Сердце стукнуло сильнее и болезненней, когда Монте-Кристо сделал шаг, а затем и еще один в сторону юноши, глядя на него своими темными, холодными, словно адская бездна у северных народов, глазами. Мерцание свечей отражалось в его огромных, завораживающих зрачках и пришлось сглотнуть подступивший к горлу ком - кажется, он позволил себе быть слишком дерзким с этим господином. Необыкновенным богачом, про которого ходили такие чудные и странные слухи, сейчас уже не представляющиеся такими неправдоподобными. -Так отчего же это всё же должно меня убедить? - голос мужчины еще более спокоен, чем обычно, но сейчас из него исчезли ноты напускного дружелюбия. И молодой вельможа чувствует, как под камзолом пробегают мурашки. -Даже если Вы испортите мою репутацию, я просто могу не сделать ничего. Представьте, когда Вы ворвались ко мне, дорогой юный друг, я закрыл дверь, ведь Ваше дело было личным. А теперь я просто не выпущу Вас, и тогда Альбера не спасти, что бы Вы ни рассказали обществу о моих отношениях с разбойниками. У Франца пересохло во рту, а внутри что-то упало и разбилось вдребезги. Морсер, его дорогой и хороший друг, заносчивый, невыносимый иногда мальчишка, любимый сын своей семьи, совсем еще иногда ребенок... Неужели из-за его, глупого барона, заносчивости он так никогда больше и не вернется в Париж, к родным? Неужели он и сам не увидит никогда его больших глаз и белозубой улыбки, рождающей на щеках детские ямочки? - О, граф... - Франц словно со стороны услышал, как голос его сорвался, - Что... что могу я сделать? Простите. Я был невежлив и груб, но лишь из-за своего волнения. Я никогда, никогда не скажу ничего никому. Позвольте мне скорее собрать деньги и забудемте о том, что я наговорил сейчас. -Нет, - холодное слово, обрывающее все надежды. Кривая усмешка так странно шла к бледным губам этого демона в обличье человека, лишь добавляя ему мефистофелевской грации. - Нет, дорогой мой Франц, ни один из нас не забудет того, что здесь прозвучало, ведь так? Когда граф успевает подойти так близко, ведь юноша не заметил этого, иначе отошел бы. Но сейчас этот мужчина возвышается над ним ровно так, как утром у окна, и он вновь так близко, что дыхание стискивает в груди, а легким становится больно от скопившегося воздуха. Ладонь Монте-Кристо с тонкими и бледными - впрямь как у вампира - пальцами скользит внезапно вверх по рукаву чужого камзола, сжимаясь кольцом на предплечье. Какой же он сильный. Неожиданно сильный для столь утонченного аристократа. -О, как Вы хотите спасти своего друга, - внезапно наклоняется к самому его уху граф и дыхание обжигает тонкую кожу шеи. Барон выдыхает судорожно. Он больше, чем этого жара, ожидал того, что дыхание будет так же холодно, как и тон, словно промороженная и острая сталь. Но нет же, оно горячее, как пламя ада, и капля пота не зря скользит по виску француза, оставляя влажный след. Стало так жарко, когда граф никому не известного острова приблизился, почти прижимая юное тело к себе. -Вы на всё бы пошли ради этого, правда? - горячий шепот вновь касается нежной кожи, и захваченный ловушкой сильных пальцев готов поклясться, что чувствовал губы Монте-Кристо, на секунду коснувшиеся мочки его уха. Но д'Эпине не смеет даже пикнуть, не то, что оттолкнуть вельможу. В голове лихорадочно бьется лишь одно, лишь одна мысль давит и терзает виски: "Альбер может умереть. Может погибнуть из-за меня". -На всё, - соглашается барон, дыша прерывисто, будто рыба, вытащенная сетью на берег. Ему тоже не спрятаться, не скрыться, не вырваться из этих сетей аристократа и не спастись от его тихого смеха, заполнившего, кажется, всё его существо. -Даже если... - вдруг ладонь свободной руки мужчины скользит там, где даже портовых девок гладят только после оплаты, и Франц вспыхивает, пытаясь вырваться из цепких пальцев. -Что Вы себе позволяете? - вскрикивает он зло, хмуря свои брови, не прекращая своих попыток. Но ладонь ложится уже на юношеские чресла и тот просто задыхается очередной порцией воздуха, не в силах совладать с накатившим стыдом, смущением, возмущением, гневом и жаром там, куда только успела лечь длиннопалая ладонь. -Вы сказали, что готовы на всё. Меня устроит Ваше тело, - всё по-прежнему же мягко и бархатисто, словно непонятливому ребенку отвечает черноволосый дьявол, но его губы вслед за этим вдруг впиваются в тонкую кожу шеи дерзкого мальчишки, позволившего себе в своем положении огрызаться, терзая её злым поцелуем, оставляя синеватый кровоподтек, когда экзекуция оканчивается. -Я не.. я не думал, что... -О, Вы попросту не думали, - лукавый тон, черные глаза блестят особым обсидиановым блеском, а холодные губы затыкают упрямый, маленький рот жестким и настойчивым поцелуем, когда язык проникает столь глубоко, что зубы уже не сжать. Да и не посмел бы барон, ведь речь теперь шла не о чем-либо, а о жизни друга. Отчего-то ради жизни этого Морсера, с его по-детски упрямыми глазами, с его кичливой привычкой искать опасных приключений, впитанной с молоком матери-испанки, д'Эпине готов был вытерпеть такой позор, какой смывается только кровью. Сердце билось бешено, Франц то и дело забывал, как вдыхать, а потому в легких уже жгло, а губы мужчины, мягкие, горячие от влажного рта юноши стали настоящим орудием пытки. Увлеченный сплетением и борьбой двух языков, пока пытался противостоять тому, что Монте-Кристо хозяйничал в его рту, он не сразу понял, что мужчина успел уже ослабить пояс его брюк и те беспардонно сползли вниз по стройным ногам, открывая доступу холодных ладоней бедра и пах. Судорожно вельможа попытался свести ноги, но тут же был оттолкнут назад, и налетел поясницей на стол, прижатый к нему после телом Монте-Кристо. Граф наклонил его, всё не прерывая поцелуев больше, чем на секунду, словно выпивая по капле сопротивление молодого тела. -Нет! - Эпине разорвал поцелуй, вырываясь, почувствовав то, как пальцы графа настойчиво скользнули по внутренней стороне бедра, раздвигая ноги постыдно, словно римской блуднице. - Гадкий мальчишка, - прошипел едва рассерженно - о, в этом голосе даже сейчас проявлялось так мало страсти по любому поводу, что он казался голосом человека полностью сотворенного изо льда, - мужчина, резко взяв Франца за шелковистые пряди волос, одним движением поворачивая того под собою, опрокинув грудью на стол. Конечно, тот попытался вырываться, но ладони его разъехались на груде бумаг, лежащей на столе, опрокидывая чернильницу. Содержимое пролилось, пачкая стол, бумаги, камзол и ладони - буквально всё вокруг. - Вы такой неряха. Неужели Вам совсем не жаль своего друга? Его ведь убьют, - акцент голосом на этом страшном слове. - Если Вы не подчинитесь. -Делайте своё дело! - рявкает юноша, закусывая до боли нижнюю губу, когда раздается легкий смех прямо над ухом. Монте-Кристо телом прижимает его к столу, вжимаясь пахом в открытые ягодицы, ладонь его несколько секунд назад скользнула за податливо распахнувшиеся под умелыми пальцами кружева рубашки, а вторая медленным - о, до чего тягуче-медленным! - прикосновением скользит по бедру юноши к самому интимному. Пальцы касаются тонких, недлинных волосков и смех становится явнее, когда они ощущают приподнятый эрекцией гладкий член. -А Вы не настолько против, насколько Ваши слова, - язвительный шепот уксусом заливается внутрь, когда прикосновение к чувствительной головке исторгает стон из напряженной под прикосновениями груди. Графу порядком надоедает борьба с одеждой юноши, еще скрывающей это восхитительное тело. Желание к нему, обладать им так же, как мог Монте-Кристо обладать любой вещью, возникло так внезапно, с первого прикосновения к шелковым запястьям этих великолепных рук, беспомощно сжимающих сейчас ненужные, такие неважные бумаги на столе. Именно поэтому рывок, треск, пуговицы разлетаются по полу, и он стаскивает, безусловно, неаккуратно, с Франца его камзол и рубаху, оставляя нагим, со спущенными панталонами. Этот вид прелестен. Это великолепное тело не смеет дернуться, даже пошевелиться, хоть стоном или криком выразить протест, но лопатки на белоснежной спине вздымаются от каждого движения так, будто под кожей стремятся вырваться на свободу два белоснежных крыла. Крыла, которые Монте-Кристо безжалостно бы обломал, попытайся бы пташка улететь от него. -Морсер Вам и впрямь дорог, если Вы готовы отдать такое чудо мне, - шепчет черноволосый мужчина вне себя от страсти, прижимаясь бедрами к вздернутым из-за позы ягодицам, рукою все скорее водя по набухающему органу своего любовника. Юный барон отвечает уже одними лишь стонами - огонь страсти сжигает его, раскаленным свинцом наливается низ подтянутого живота... Франц уверен, что если граф прекратит, тогда сам барон умрет от возбуждения, и ничто уже не будет волновать того, на этом свете. Впрочем, с каждым прикосновением мужчины, каждый раз, как тот прижимается к нему, Эпине чувствует: тот возбужден не меньше. Через ткань его одежды чувствуется жар его напряженного паха и твердая головка члена, которому узко в брюках, подвязанных изящным кушаком. -Вы мне поможете? - о как бесит Франца этот неменяющийся тон! Право, он отдался бы дважды за то, чтоб услышать, как страсть изменит этот бархатистый, смеющийся голос. Но ответить что-либо, отражающее весь яд мыслей, не успевает - пальцы руки, ласкавшей до этого грудь, проникают во влажный рот и он вновь не смеет сжать зубы, укусить их. Беспардонно они играют с языком, погружаясь каждый раз глубже и сильнее в горячую глубину. Наконец, в какой-то момент граф решает, что достаточно и освобождает рот вельможи, отзывающегося на это полустоном-полувсхлипом. Этого звука не сдержать, ведь следующее же прикосновение ясно показывает, что будет дальше. Тонкие пальцы скользят меж ягодиц, нога, поставленная между бедер мальчишки, не дает ему сжаться достаточно для того, чтобы мужчина не трогал там. -Нет... - шепот, испещренный мольбой, а граф отвечает на это неожиданно мягко. -Я не хочу причинить боль Вам, - отчего-то на местоимении чувствуется особый акцент, хотя голос черноволосого графа по-прежнему ровен. Пряди его локонов приятно щекочут спину, когда он склоняется еще ниже и болезненный поцелуй у основания шеи заставляет Франца на секунду не понять того, что больно еще и от проникновения. Пальцы уже там, а град поцелуев, словно из рога изобилия, осыпает каждый сантиметр юношеской спины. Граф разминает, массирует, скользит внутри умелыми движениями и барону всё сложнее шептать своё "нет", не срываясь на всхлипы и стоны страсти. Он забывает всё, перед глазами мутная пелена от возбуждения и совершенно особого наслаждения. На секунду пытка прерывается, а затем руку Франца тянут назад, заставляя его выгнуться в спине, а ладонью почувствовать… почувствовать горячую, скользкую от смазки плоть самого Монте-Кристо. -Не убирайте ладонь, - тихий приказ на ухо, и барон чувствует, как член скользит по коже его руки и упирается в заботливо растянутую, но всё равно еще очень тугую дырочку. -Граф... - юноша умоляюще стонет и сам не знает, о чем молит. Чтобы тот отстранился? Отошел? Позволил сохранить остатки чести? Или... Вскрик, громкий, что режет уши! Аристократ, не дослушав, одним широким рывком погружается внутрь желанного тела. "Неужели никто не прибежит на крик?" - мелькает в голове француза перед тем, как мысли окончательно исчезают со следующим движением. Кричать снова не дает всё та же ладонь, от которой терпко и чудно, так что плывет в голове, пахнет одновременно дорогими духами и полевыми травами. Граф зажимает губы юноши до того момента, пока тот не осипнет от попыток кричать с каждым толчком мужчины, да и сами крики не превратятся в жаркие стоны. Вторая ладонь ни на секунду не оставляет члена Эпине, не забывает о том, что наслаждение нужно и партнеру. И безумная боль переплетается со столь же безудержным наслаждением. Франц теряет счет времени, Монте-Кристо кажется дьяволом, от чьих прикосновений не скрыться, не спрятаться, они находят каждую чувствительную точку. И черноволосый практически смеется, когда юный гордец, так сопротивлявшийся до последней секунды, начинает сам подаваться бедрами назад, выгибаясь за своей порцией страсти. Граф наклоняется вперед, сильнее вбиваясь в узкого юношу, поворачивает его голову и впивается в алые от прикусываний и прошлых поцелуев губы. Их хочется истерзать в кровь, но одновременно и обласкать любыми известными способами. Мальчишка стонет прямо в рот мужчины, дыхания его не хватает и на пару секунд поцелуя, всё тело обворожительно дрожит и черноволосый мужчина не в силах уже сдерживаться. Еще пара размашистых толчков, ладонь Эдмона сжимается на члене Франца, и оба любовника кончают с протяжным стоном, прервавшим поцелуй. Перед глазами у отдавшегося всё плывет, когда через несколько секунд он, заботливо поддержанный под локоть графом Монте-Кристо, пытается разогнуться. Как спокойны движения аристократа, когда он оправляет свою одежду и старательно одевает Франца. Как плавно движутся его пальцы, максимально стараясь скрыть последствия этой ночи. Барон не понимает ничего, но вот он одет уже, словно всё это помрачение рассудка или предрассветный сон. А граф..? Граф отходит на пару шагов к окну, смотрит на горизонт, не начинавший еще светлеть, затем вниз, под окна, и замечает видно посланца, принесшего письмо. Недолго он принимает решение - это отражается в легкой тени, залегшей на благородном лице, а, приняв то, возвращается к д'Эпине. - А если я поеду к Луиджи, вы поедете со мной?