Брат

Сбитые пальцы листают пожухшие страницы времени. Я, как и ты, не теоретик, практик. Мне не нужны кипы свитков и пыльные записи древних. Мне был нужен пример. И он у меня был. Несравненный. Недостижимый. Неприкасаемый. Ты должен был быть увековечен на скале Конохи. Твоё имя должно было переходить из уст в уста с непередаваемым восхищением. Ты должен был стать примером не только мне – каждому в селении. Но ты был ребёнком в водовороте смут войны прошедшей и войны грядущей. Ты старался не попасться к паукам на обед в отвратном террариуме, пронизанном паутиной лжи и правды. И сам научился плести клубок сизых нитей не хуже верхушки Конохи. Закат нашего клана стал рассветом политических отношений между странами. Селение сохранило единство, потеряв всего лишь один отряд элитных бойцов. Пустяк. Брат мой, брат - огонь поднебесный, Мне ответь, где ты отныне? Молний ряд был тебе тесным, А теперь - не тесно в камине? «Огонь поднебесный» - жалкая метафора случайно подвернувшейся мне старой книги. Что она значит точно, я выяснять даже не собираюсь. Для меня это багряно-золотое зарево, что полыхает за спиной, является символом лишь одного заката. И одного рассвета. А закрыв глаза, я даже не смогу сейчас сказать, близится ночь или разгорается новый день. Неважно. Я ушел и теперь не жди. Отсвет молний впереди - Это все, что тебе дадим. Ты теперь один. Дал мне цель. Повесил на меня цепи ненависти и мерцал на горизонте, дразня предстоящей бурей. Замечательно. Просто в восторге. Может, ещё и поблагодарить тебя за это? За «силу»? Пошёл ты. Брат мой, брат - душа водопада, Мне ответь, где твоя радость? Как же так? Наполнилось ядом То, что пело, то, что смеялось. Знаешь, Итачи, а ведь я так о тебе ничего и не узнал. Мы говорили о клане, о моём будущем, о деревне и ниндзя. Но почему ты никогда ничего не говорил мне о себе? Я ведь так и не узнал, что ты любил, я не смогу ничего рассказать о тебе… ты умел петь? Не знаю… не обязательно увлечение. Но я представляю, как ты мог мурлыкать про себя мелодии, когда устанавливал мишени для тренировок. Ты мог поить лес звуками собственного голоса, раз уж был такой неразговорчивой одиночкой. А ещё знаешь… я не могу вспомнить твой смех. Я могу его себе представить, вообразить, но я его не помню. Ты вообще смеялся хоть когда-либо при мне? Да, конечно, прекрасное воспоминание в гендзюцу, когда ты мне вырвал глаз и ржал как сумасшедший. Давай-ка я не буду это запоминать, ладно? Вот на этих моих словах ты в моей голове смеёшься. Тихо так, легко. Конечно, тебе мои размышления кажутся смешными. Мне они самому кажутся смешными. Так что не надо. Что? Зато услышал твой смех? Если бы ты меня ещё при этом и по лбу пальцами стукнул, я бы тебе точно врезал. Понял? Я ушел и теперь не жди, Снег размоют весной дожди. Средь воды и звенящих льдин, Ты теперь один. Смейся не смейся, ты бросил меня. Да, преднамеренно и целенаправленно. У тебя был великий далёко идущий план. Только меня ты в него не включил. Оставил на краю своей Вселенной и изредка заглядывал, проверить, не сошли ли с орбит моей Вселенной все звёзды. А ты был её центром. Понимаешь? Центром моей Вселенной. Ты не на край меня выставил – ты себя поставил в центр. Ах, ну да. Раз ты по центру, то я с краю. Всё сходится. Да ты у нас умник. Брат мой, брат - молчание камня, Мне ответь, где твоя сила? Горных врат нет больше. А мне Лишь остались скорбь да могила. Наивно с моей стороны было верить в успех. Я был готов умереть от твоей руки сотни раз. Ты был переисполнен силы в своём молчании. И вот тогда я был разочарован. Ты показал мне немыслимые возможности шарингана и своей пассивной тактики боя. Когда стоит лишь пошевелить пальцем – и противники у твоих ног. Точнее, у своих собственных ног. Твои ноги марали дороги дальше. Выше. Сильнее. Как я мог не поверить лже-Мадаре? Как, чёрт возьми?! Я лучше других понимал, на что ты способен, я – истинный носитель шарингана. Конечно, твоя смерть была твоих же рук делом. Зря я упивался своим отмщением. Это уже тогда напоминало хорошо поставленную игру. И я, случайный зритель, вырванный на сцену, сделал всё как по нотам. Ты доволен? И после всего произошедшего я должен был стать миролюбивым слабовольным идиотом? Я хотел сдохнуть прямо в тех пещерах. Только недосказанность и некоторые несостыковки толкнули меня на влачение своего существования на этот раз просто чисто ради удовлетворения собственного любопытства. Я ушел и теперь не жди, Камнем сердце стучит в груди. Скорбной памяти господин, Ты теперь один. Я до сих пор удивляюсь, как ты, Итачи, мог так бездушно меня унижать и сражаться со мной. Ты каменный? То есть, твои ценности и твои планы были гораздо более значимы, чем эмоции? В таком случае, твоё сердце должно было быть таким тяжёлым, что ты бы не смог сойти с места. С другой стороны, это наводит на мысль о твоей неведомой никому болезни. Я уже начинаю думать, что вряд ли ты где-то заразился. Ты сам себя угробил такой вот жизнью. Я злой? Я просто промолчу, пока ты снова не начал смеяться. Брат мой, брат - холодное сердце, Что мне скажешь вместо ответа? Как мешал боль с медом и перцем, Как устал летать против ветра? Ты не договорил. Не досказал. Мне остаётся только догадываться, где в твоих словах крылась правда, а где эта же правда мешалась с вымыслами. Мне не хватает показанного тобой – уже трупом – в гендзюцу. Это факты. Пустые факты, кусочек твоей жизни. И так мало твоего отношения к этому всему. Но я понимаю, что ты бесконечно устал. И отвечать боле на мои вопросы не намерен. У тебя после всего не осталось сил. Ни физических, ни душевных. Но ты улыбался. Ты, весь изломанный, весь в крови, остро-измученный… улыбался. Мне. И эта радость, как светлый цветочный мёд, мешается в груди с тоской, подобной чёрной пыли мелкомолотого острого перца. Я ушел и теперь не жди, Перья крыльев моих найди. В облаках и среди вершин, Ты теперь один. Я теперь поднимаю голову вверх, заслышав воронье карканье. Дурная привычка. Моя воспалённая фантазия рисует тебя, сотканного из ярких тёмных вороньих перьев. Ты заставляешь меня смотреть ввысь? А под ноги кто смотреть будет? Я смирился. Я принял твой завет. Ты и твои поступки живы теперь не только в моей памяти. Зря ты надеялся умереть, ничего не оставив после себя. Я смотрю на мир твоими глазами. В прямом смысле. Не берусь судить, как ты смотрел на мир. Но возвращаясь к мыслям о тебе, я надеюсь, с каждым разом буду понимать тебя всё лучше. Ты смешал на углях горелых Явь со снами, веру с любовью. Ты не черный, ты и не белый, Ты не с нами, мы не с тобою...