Солнце перестало светить, когда она ушла...

Катастрофа настигла их внезапно. Когда это произошло, торпедоносец «Этани» двигался в сторону базы после очередного учебного рейса. Стоявший на вахте матрос потом рассказывал, как океан исчезал, словно нарезаемый гигантским тесаком. Впрочем, не только он имел возможность прочувствовать наступающий конец света на собственной шкуре: в машинном отделении Пьер Смит, один из двух механиков, из-за внезапно наступившей невесомости проломил голову, влетев ею в трубу, на камбузе кок Леруа оказался зарезан собственными ножами, на мостике штурман получил сотрясение, врезавшись в переборку. И это не считая мелких ушибов и ссадин, полученных остальными членами команды. К счастью, офицерский состав и радист пострадали не сильно, так что можно было надеяться, что им удастся что-то придумать и разрешить возникшую проблему. И капитан не подвел. – Сержант Пари, каков ущерб кораблю? – капитан Маре стиснул кулаки, разглядывая горизонт. – Повреждения судна минимальны, сэр, но среди экипажа есть жертвы, – сержант с ненавистью смотрел на висящие в небе два солнца – красное и голубое. – Пусть док их еще раз осмотрит. Что с перспективами? – капитан с сочувствием посмотрел на подчиненного. – Мы неизвестно где, неизвестно как, топлива у нас еще примерно на пятьдесят-пятьдесят пять миль, механику требуется срочная операция, штурман вряд ли встанет на ноги в ближайшую неделю – док запретил, мистер Джонсон сейчас прослушивает эфир в поисках земли. – Заглушить моторы – будем ждать результатов. – Есть, сэр! – сержант отдал честь и замялся. – Да? – А если... никого не найдем? – Будем идти наугад. На сколько дней у нас хватит продовольствия? – Я уточню, – сержант Пари тихо вздохнул и добавил: – Надо похоронить кока. – Проведем церемонию через час. Подготовьтесь, а я пока попробую определить наше местоположение. И... Джон, думаю, теперь не время для формальностей. Выжить бы, – тихо добавил капитан. Сержант кивнул и покинул мостик. Те члены команды, что выжили и пострадали меньше других, споро приводили корабль в порядок. Второй механик, Андре Ларуш, заглушил все три двигателя и сейчас проверял их. Матросы Миллроад и Жером хлопотали над телом кока, вынимая из бедолаги ножи. – Что тут? – Ничего хорошего, сэр, – буркнул Миллроад, – Четырнадцать штук из него уже вытащили. Один голову почти отрубил. – Кэп велел подготовить... тело. Через час церемония. – Что, и до земли не дождемся? – помрачнел Жером. – Знать бы еще, где эта земля, – буркнул сержант и осмотрел камбуз. – Вы тут приберитесь и посмотрите заодно, сколько чего осталось. – Есть, сэр, – вяло махнул рукой Миллроад и продолжил извлекать из кока ножи. В общей сложности их оказалось девятнадцать штук. Тело было завернуто в непонятно зачем оказавшуюся на борту парадную скатерть (белый лен еле слышно хрустел, пока его оборачивали вокруг тела, и почти мгновенно покрывался красными пятнами крови: обильными в тех местах, где оказались порезаны крупные сосуды, и брызгами – там, где ножи прошлись по касательной) и перевязано бечевкой. Жером помог отнести его на палубу и уложить у борта, после чего вернулся на камбуз – проверять запасы. Церемония была проведена быстро и довольно буднично: капитан Маре признес небольшую речь и матросы, аккуратно подняв тело, опустили его за борт. И хотя кока было безумно жаль, но думали все в первую очередь о себе. Джонсон и вовсе не покинул радиорубку, продолжая вызывать землю... хоть кого-нибудь. Но в эфире была тишина. Жером, вернувшись с камбуза, сообщил, что припасов на корабле примерно недели на две. Если затянуть ремни, то, возможно, хватит почти на месяц. Багровое солнце медленно закатилось за горизонт, когда капитан принял решение: – Мистер Жером, надеюсь, вы не откажетесь взять на себя обязанности кока. Мистер Ларуш, держите силовые установки готовыми к запуску в любую минуту. Мистер Пари, возьмите себе помощника и найдите что-нибудь, из чего можно сделать паруса – будем идти под ними сколько получится... Капитан не стал уточнять, куда именно они будут идти – всем и так было понятно, что двигаться надо хоть куда-то. Иначе смерть. К моменту, когда голубое солнце скрылось за горизонтом, жизнь на торпедоносце более-менее наладилась – паруса были сделаны, и судно продвигалось куда-то на юг, если верить компасу. Хоть он и показывал что-то странное. Идиллия продолжалась целых три дня, а потом... Это существо появилось внезапно из ниоткуда: только что поверхность океана была спокойной и безжизненной, а уже через мгновение над ней взмыло гигантское щупальце. За ним еще одно. И еще. В это время на палубе находились Миллроад и Стоун – вахтенные матросы. Их крики привлекли внимание остальных. – Кракен! – в ужасе выдохнул Жером и перекрестился. – Мистер Пари, торпеды! – рявкнул капитан. – Не тот угол – пройдут мимо. – Пушки. Мистер Стоун... Но что бы ни хотел капитан от Стоуна, тот уже ничего не мог сделать: щупальца добрались до его ног, оплели их и вздернули матроса вверх, разрывая пополам. Кровь алыми струями брызнула вокруг, а монстр уже утаскивал добычу за борт. Миллроад, который все это время неподвижно взирал на происходившее, вдруг с безумным смехом бросился к пушке и принялся трясущимися руками готовить ее к бою. – Кракен! – хохотал он, – Кракен! В этом гребаном аду с двумя солнцами! Мы все умрем! Мы уже умерли! И это – наш ад! Капитан, забыв, что он на мостике, закричал, приказывая Миллроаду прятаться в укрытие, Пари бросился запускать двигатели, Жером крестился, остекленевшими глазами глядя на полосы крови на стекле. Щупальца вновь лениво взмыли над торпедоносцем и замерли, словно не зная, что им выбрать в качестве следующей цели. Миллроад вновь захохотал и навел орудие на голову «кракена». – Сдохни, сука! – он нажал гашетку. Пушка выстрелила раз, другой, третий и затихла. Зато море словно обезумело, подкидывая судно – чудовище билось в судорогах. Одно из щупалец судорожно ударилось о палубу, смяв в лепешку пушку и буквально превратив Миллроада в фарш. А потом все затихло – щупальце, проломив борт, безвольно сползло в воду, оставив после себя хаос и кровь. Капитан Маре безвольно упал на стул и, закрыв лицо руками, прошептал: – Проклятая планета. Она сожрет нас всех. – Не хочу, – вдруг раздался тихий всхлип – это Жером, обхватив себя руками и покачиваясь, шептал, – Не хочу... Не хочу... У меня дома семья... Сын родился... – Пари, – капитан устало посмотрел на помощника. – Вызывай дока. И... пусть кто-нибудь приберет на палубе. Миллроада похоронили как и кока – в океане. Настроение у выживших было подавленное. И, словно насмешкой судьбы, именно в этот момент Джонсон поймал радиосигнал. «Новый Вашингтон вызывает всех уцелевших, ответьте. Новый Вашингтон вызывает всех уцелевших, ответьте.» – Слава богу, – прошептал капитан непослушными губами и уже нормальным голосом велел, – Мистер Джонсон, ответьте на вызов и запросите курс. – Есть, сэр. Как оказалось, Новый Вашингтон находился примерно в семидесяти милях юго-западнее их нынешнего местоположения. Большую часть этого пути пришлось идти под парусом, но у команды уже не было того состояния обреченности, что появилось вслед за кракеном. И хотя корабль время от времени сопровождали неясные тени, до цели им удалось добраться без происшествий. И лишь там, на твердой земле, в окружении людей, команда дала волю своему горю – к этому моменту уже все понимали, что они никогда не вернутся домой. Пари достал губную гармошку, Джонсон – гитару. Он пел, с трудом сдерживая рыдания, срывая голос. Пел о том, о чем все думали постоянно – о потерянной навсегда Земле. Ain't no sunshine when she's gone It's not warm when she's away. Ain't no sunshine when she's gone And she's always gone too long Anytime she goes away. Wonder this time where she's gone Wonder if she's gone to stay Ain't no sunshine when she's gone And this house just ain't no home Anytime she goes away. And I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, I know, Hey, I oughtta leave young thing alone But ain't no sunshine when she's gone Ain't no sunshine when she's gone Only darkness every day. Ain't no sunshine when she's gone And this house just ain't no home Anytime she goes away. Anytime she goes away. Anytime she goes away. Anytime she goes away.