Затишье

Больше всего Ричард дорожит минутами покоя. Жизнь с Алеком — это нескончаемое испытание непредсказуемостью. Никогда прежде Ричард не встречал такого переменчивого человека, как Алек, чьи настроения зыбки как ртуть, а нрав неистов как огонь. Он ничуть не похож на обычных обитателей Приречья — те и вполовину не столь красивы. Или не столь уродливы. Алек не похож ни на кого, и Ричарду нравится это, даже когда в конце концов ведет к поединкам и пролитой крови. Будь он склонен к самокопанию, то признал бы, что это ему нравится тоже. Что бы ни было между ними, скукой это точно не назовешь. Но минуты покоя, когда в их постели на Алека нисходит безмятежность и томность, куда лучше. Это редкие и драгоценные минуты, и Ричард бережно хранит в памяти каждую, ибо жизнь коротка, и он знает, что одна из них когда-нибудь станет последней. Он не рассчитывает пережить Алека, но как бы ни было, дорожит такими вещами. — Ричард. — Голос Алека сейчас как клинок, опущенный в мед: теплый и тягучий, но под елейной поверхностью таится опасность. — Что ты там делаешь? Холодно. Ричард слегка улыбается и поворачивает голову, чтобы взглянуть на этого ученого сибарита, растянувшегося поперек кровати, занимая все пространство, доступное человеческому телу. — Уже почти полдень. — И что? Этим утром волосы Алека распущены, лента брошена где-то на полу. Густой темно-русый полог струится по подушкам, ниспадает с кровати, и Ричарду хочется дотронуться до него, чувствуя, как прохладные шелковистые пряди скользят меж пальцев. — Сегодня воскресенье. В воскресенье каждому следует поваляться в постели. Таков обычай. — Не знаю такого, — снисходительно, с ленцой возражает Ричард. Он спорит с Алеком, потому что тому хочется спорить, а в жизни главное маленькие прихоти. — Ну, значит, должен бы быть, — Алек вытаскивает одну руку из-под одеяла, жестом подзывая Ричарда. — Если ты собираешься сидеть без дела, мог бы посидеть здесь со мной, Ричард. Алек произносит его имя так, будто это его достояние. Некий трофей или собственность, чтобы хвастать и восхищаться ею. Иногда Ричард отвечает ему тем же, но из его уст имя Алека звучит совсем иначе. С Алеком никто не может сравниться. Однако у него нет никакой веской причины отказать Алеку, а видеть его довольным, улыбающимся, почти счастливым так приятно, что Ричард только пожимает плечами и снова забирается в постель. Алек тут же придвигается к нему, и к ноге Ричарда прижимаются две ледышки. — Тебе нужны носки потеплее. — В кровати? — воздевает брови Алек. — Зачем, если у меня есть ты? К чему глупая суета? Ричард вздыхает, но отодвинуться не пытается. — Ты уверен, что все еще жив? Как ноги могут быть такими холодными? Алек хватает руку Ричарда и прижимает его пальцы к своей шее. — Сам убедись. Шея у Алека бледная и мягкая, и Ричард чувствует, как пульс трепещет под пальцами, будто пойманная в силки птица. Ричард высвобождает руку и, уступая искушению, запускает пальцы в густой шелк волос. Его ладонь ложится на затылок Алека, и Ричард шепчет:  — Ты нас еще не покинул. Их губы встречаются в нежном легком поцелуе. Нежность им обычно не свойственна, но уступить слабости иногда бывает приятно. Алека трудно любить, да и Ричарда немногим проще. Они не из тех, кто рассыпается в любовных признаниях и часами льнет друг к другу в постели, и оттого дни, когда они позволяют себе это, еще драгоценнее. — Ты теплый, — шепчет Алек ему в губы. — Ты красивый, — так же шепотом откликается Ричард, хотя Алеку такие слова не нравятся. Но подчас игра стоит свеч, и прожив с Алеком не один месяц, Ричард научился понимать, когда тот не станет, пожалуй, прекословить. Алек лишь вздыхает, и обвивает своей длинной ногой бедро Ричарда, придвигаясь к нему вплотную. Он теплый и сонный, и пахнет старыми книгами и чаем. Ричард любит его, но у него и в мыслях нет говорить об этом. Сегодня день затишья, но и у затишья есть пределы. Он полагает, что ни одному из них вообще не стоит произносить это вслух. — Я хочу тебя, — Алек низко склоняет голову, его голос звучит застенчиво, почти стыдливо, но Ричард понимает, что того просто пугают собственные чувства, и прятаться от других это один из его многочисленных способов прятаться от себя самого. Ричард знает об этом и принимает это. В некоторые поединки вступать не стоит. — Я здесь и к твоим услугам. Другой рукой он обнимает Алека за плечи. Тонкие породистые кости кажутся слушком хрупкими. Хотя в действительности Алек сильнее, чем выглядит, эта хрупкость неизменно тревожит Ричарда. Тростник гнется под порывами ветра, но твердое дерево просто ломается, и в глубине души Ричард ожидает, что так оно, в конце концов, и случится. Алек вздрагивает и прижимается лицом к груди Ричарда. Это опасный момент, когда затишье легко может смениться бурей. Алеку не впервой внезапно впадать в уныние, и тогда день окажется безнадежно испорчен, а Ричарду останется только собирать осколки и пытаться начать все сызнова. Но Алек поднимает глаза, и взгляд у него ясный и чистый. Ни хмеля, ни дурмана, ни тоски. Едва ли он когда-то был ближе к обычному счастью, и Ричард наслаждается этим, отвечая ему улыбкой. Алек снова целует его, и Ричард, полагая, что прелюдия закончена, скользит рукой к узкому бедру Алека. И снова замирает при звуке тихого, едва громче шепота, голоса: — Я рад, что ты здесь. Ричард улыбается и целует его в макушку. — Я тоже, Алек. Я тоже.