***
Утром Раймон проснулся поздно. Никто его не будил, в комнате было тихо и сумрачно, но сквозь неплотно задёрнутые шторы пробивались яркие лучи, подсказывающие, что время движется к полудню. В тазу для умывания поблёскивала свежая вода, на столе стояла ваза с фруктами – значит, Кончита или Лучо заходили, но почему-то оставили его спать. И Хуан с его неизменным «доброе утро, дор Рамон» куда-то подевался… Мальчик сел на постели и потёр глаза. Кажется, они были припухшими – во всяком случае, ныли и чесались отменно. Выходить из комнаты и встречаться с отцом не хотелось – было очень стыдно за свои вчерашние слёзы. Это ж надо, разревелся, как самый ико байка (младенец, маленький ребёнок – бакр.)! Соберано и так вечно усмехается, глядя на него, а теперь вдобавок ко всему будет считать его нытиком и нюней. Но не просидишь же в спальне целый день… Раймон медленно выбрался из постели, так же медленно оделся, вытащил из вазы персик, покатал в ладонях, потёрся щекой о тёплый мохнатый бочок, надкусил. Персик был вкусным, и к тому моменту, как он закончился, мальчик немного повеселел и утешился. По привычке вытер липкие от сока пальцы о штаны, спохватился, вытер ещё раз – платком, для очистки совести этим же платком потёр штанины и выскользнул за дверь. – Встали, дор Рамон? Вот и славно, а я уж заглянуть к вам хотела, – шедшая навстречу Кончита ласково улыбнулась. – Я всё проспал, – покаянно сморщил нос Раймон. – Почему меня никто не разбудил? – Соберано не велел. Он и нам, и Хуану наказал, чтобы вас сегодня не трогали. – А… он где? – Соберано? Уехал, едва солнышко встало. В Эльче беда случилась, да из порта письмо срочное от начальника прислали. Ну вот, значит, можно не бояться, что отец встретит заспавшегося наследника колкостями и язвительно приподнятой бровью. Можно сбежать в сад, поискать Амадо… Раймон честно попытался обрадоваться. Не получилось. Было немного обидно и почему-то пусто. – Да не грустите так, дор Рамон, – смуглая полная рука приобняла его за плечи. – К вечеру вернётся, а то и раньше. Мальчик почувствовал, что у него заполыхали уши. Кончита мягко привлекла его к себе, прижала к белому накрахмаленному переднику. Сказала что-то по-кэналлийски, Раймон не понял, чмокнула в макушку, подвела к зеркалу, расчесала гребёнкой растрёпанные волосы, поправила воротник. Довольно улыбнулась: – Вот теперь молодой дор выглядит как надо! Раймон посмотрел на своё отражение и скорчил ему рожу – чтобы не задавалось. Кончита шутливо шлёпнула его пониже спины: – Ай, как не стыдно! Такой красивый молодой дор, вылитый соберано, и как себя ведёт?! Мальчик снова покосился на зеркало, на этот раз недоверчиво. Вылитый соберано? Он? Ну Кончита и скажет… Герцог говорил, что он похож на деда и дядюшку Карлоса, а на самого отца – не очень-то, а жаль… Несмотря на персик, всё сильнее хотелось есть. Раймон сбежал по лестнице на первый этаж, толкнул тяжёлую дубовую дверь, отделявшую кухни от остальной части замка. Вообще-то его воспитатель не слишком одобрял, когда Раймон проводил время здесь – говорил, что надо привыкать правильно вести себя за столом, как полагается сыну соберано. Да и слуги, мол, неловко себя чувствуют. Что тут неловкого, Раймон не очень понимал, а всякие вилки, тарелки и бокалы старался запомнить, но в этой комнате, где Кончита когда-то прикладывала железную ложку к его подбитому глазу и мазала щипучей настойкой царапины, всё равно было уютнее, чем в здоровенной столовой наверху. Если бы ещё соберано был дома, а то сиди там за столом один, как дурак… Сегодняшние неожиданности продолжались, и обнаружившийся тут же на кухне Хуан не стал ничего ему говорить, а только улыбнулся и пожелал доброго утра. Уже допивая большую кружку свежего молока, Раймон вдруг вспомнил: – Лучо, Хуан… а что случилось… – мальчик замялся, кэналлийские названия всё ещё упорно не хотели запоминаться, а буквы в них радостно прыгали и менялись местами, и он отчаянно боялся ляпнуть что-нибудь совсем глупое. – Ну, там, куда уехал о… Соберано? – В Эльче? – домоправитель склонил голову к левому плечу; он отменно говорил на талиг, так же, как Хуан и сам соберано, и никогда не смеялся над ошибками Раймона, просто терпеливо поправлял и подсказывал нужные слова. – Беда случилась, дор Рамон. Один человек рассорился с родичами своей жены покойной, да чтобы отомстить им, поджёг их дом. Ночью был ветер, огонь потушить не успели, перекинулось к соседям... Кто обгорел, кто без крова остался, много беды недобрый дурак наделал. – А сам он… что, рядом стоял и смотрел? – Раймон отставил кружку и нахмурился. – Не знаю, – махнул рукой Луис. – Может, и не смотрел. Сбежал, наверное, только поймали его. Хотели уже на месте повесить, да кто-то спохватился – к соберано гонца послал. Думали в Алвасете поганца привезти, на суд, да соберано сам в Эльче поехал. Сразу, говорит, и решим, кому и чем помочь можно, а негодяя не всё ли равно где вешать. – Ой уж и вешать сразу, – нараспев протянула горничная Селезия, теребя конец толстой косы. – А что ж прикажешь, наградить его? – недовольно приподнял брови Лучо. – Разобраться надо, – пожала плечиком девушка. – Вы, дор Луис, сами говорите – с роднёй он рассорился, так может, родня и виновата? А что ветер поднялся, так чья ж тут провинность? Лучо упёр руки в бока, готовясь разразится негодующей речью, но Раймон неожиданно для самого себя его опередил. – Если этот человек хотел наказать тех, кто его обидел, надо было так и сделать. А теперь… плохо всем, даже тем, кто ему ничего не сделал или, может быть, вообще хотел помочь. У нас бы за это побили камнями… А если бы он был солдат, то расстреляли бы! Слуги притихли. Селезия хлопала глазами, глупо приоткрыв рот, Кончита растерянно тёрла полотенцем тарелку, крутившиеся тут же Алехандро и Пепе переглянулись и обменялись им одним понятными жестами. Хуан оценивающе смотрел на воспитанника, но, перехватив его взгляд, ободряюще кивнул. Что он такого сказал? Может, опять что-то напутал? Первым опомнился Лучо. – Золотые слова, дор Рамон. Вот и соберано так рассудил. А ты, бездельница, думай, что говоришь, – кивнул он Селезии. – А ещё лучше – вообще рот поменьше открывай, может, работать лучше станешь. Ну-ка марш в комнаты, чтоб до обеда духу твоего тут не было! К вам, оболтусы, это тоже относится, – повернулся домоправитель к парням. – Хандро, Пепе, чего застыли? – Хуан, – тихонько позвал мальчик, когда не решавшиеся спорить с грозным домоправителем слуги разошлись. – Хуан, а почему все так на меня посмотрели? Я сказал что-то не то? Воспитатель наклонился к нему, улыбаясь, но взгляд рэя Суавеса оставался серьёзным и внимательным. – Вы всё сказали верно, дор Рамон. Больше того, вы рассудили совсем как взрослый мужчина, и этим немного всех удивили. И всё же позвольте дать вам один совет. Хуан всегда разговаривал с ним, как со взрослым, это было приятно, но и самого Раймона заставляло быть серьёзнее и больше думать, прежде чем что-то сказать. – Да… дор Хуан. Какой совет? – Дело в том, что, когда вы говорите «у нас», все думают об Алвасете. – Но я же… я говорил про Бакрию… там, где я родился. Хуан снова улыбнулся: – Я вас понял, Рамон. Хорошо, что вы не забываете о своей родине. Но для всех здесь вы – сын соберано и кэналлийский рэй, помните об этом. Мальчик нахмурился. Он себя кэналлийцем не чувствовал, и до сих пор, когда кто-нибудь обращался к нему «дор Рамон», испытывал мучительное чувство неловкости, как будто напялил чужие камзол и штаны, да так и вышел к гостям, которым прекрасно известно, чья это одежда на самом деле. Но если Хуан говорит… в самом деле, никто здесь ни разу не дал ему понять, что он чужой. Да что там здесь – ещё парни из личной охраны соберано приняли его как своего. Опекали, подсказывали, объясняли, да, смеялись иногда над его промахами – но так беззлобно, что обижаться было невозможно. Значит, здесь тоже «у нас»?.. Выходит, у него два дома… Три, если считать Бакрию и Тронко отдельно. А здесь у него тоже дом? Уже?.. – Спасибо, Хуан, – Раймон сполз с высокой лавки и вытащил из миски длинную оранжевую морковку. – Можно, я пойду проведаю Гриса?***
Соберано опять вернулся домой затемно. Раймон, весь день украдкой косившийся на подъездную дорожку, его приезд, разумеется, прозевал, и, столкнувшись с отцом на лестнице, в очередной раз стушевался, пробормотав себе под нос что-то вроде «Брыйдньсобран». – Здравствуйте, юноша, – герцог Алва стянул перчатку и поправил волосы. – Как провели день? – А… я… – Удачно, что ты меня встретил, я как раз хотел с тобой поговорить. Пойдём. Никогда не любил разговоров на лестнице. Луис, ужин мне в кабинет… Раймон? – Не… то есть спасибо, я уже поел. – Прекрасно. Раймон торопливо шагал за отцом, ругая себя за глупое мычание. Когда он уже научится отвечать такими же короткими чёткими фразами, а не размазываться по стенке тухлым киселём?! В кабинете соберано, не глядя, швырнул перчатки на стол, подошёл к окну, рывком распахнул обе створки, глубоко вздохнул, ловя ворвавшийся в комнату прохладный вечерний ветер. Обернулся к сыну, кивком указал на кресло: – Садись. Так как прошёл твой день? Что? Отец переспрашивает? Он как будто не заметил раймонова блеяния. Ему и в самом деле интересно?.. – Ну… – Бакра великий, что же он делал весь день? Ведь столько всего было! – Мы с Грисом… то есть я его чистил и… а потом мы с Амадо… – Какая прелесть, – рассеянно бросил соберано. Мальчик окончательно смутился и замолчал. Отец ничем не напоминал себя вчерашнего, того, кто обнимал Раймона, вытирал ему лицо и поправлял на нём одеяло. Но не приснился же Раймону вчерашний вечер! Герцог между тем, похоже, утратил к наследнику всякий интерес и сосредоточенно разглядывал принесённые Кончитой тарелки. Раймон поёжился в большом кресле. Отец, казалось, про него забыл. И что теперь? Можно уйти или нужно сидеть и ждать? Уходить глупо, сидеть и молчать ещё глупее. – Соберано, а вы… Чем всё закончилось в Эльче? Рука с вилкой замерла на полдороге к тарелке. – Вот как, ты знаешь об Эльче? Кто тебе рассказал, Луис? – Ага… то есть да, Луис. – Ну что ж… Дома сильно пострадали, некоторые люди тоже, но никто, к счастью, не умер. Деньги на то, чтобы пригласить лекаря и обустроить себе новое жильё, у них будут, что до остального… Думаю, будет справедливо, если мерзавец отработает то, что мы все по его вине потратили. На рудниках. – Вы его не повесили? – Нет, – усмехнулся отец. – Ты ждал от меня именно этого? – Я думал, так будет правильно, – признался Раймон. – Но вы придумали лучше. – Вот как? – соберано отпил вина, отставил в сторону бокал и с интересом посмотрел на него, склонив голову к левому плечу. – Любопытно. Вы, оказывается, кровожадны, молодой человек? – Нет, – Раймон понял, что перестал заикаться, и сам удивился. – Просто вы же сами говорите, что нужно быть готовым отвечать за свои поступки и слова… Но если можно никого не убивать, это всегда лучше. – Это всегда лучше… – задумчиво повторил герцог, задумчиво глядя на свет сквозь полупустой бокал. На миг Раймону показалось, что отец снова его не слышит, думая о чём-то своём. Но уже в следующую секунду соберано встряхнулся, умело ловя взгляд наследника: – Это лучше далеко не всегда, Раймон. И лучше, чтобы ты понял это как можно раньше. Тебе ещё не раз придётся самому решать, как поступить… Мальчик помолчал несколько секунд, ожидая продолжения, но герцог молчал. Он часто говорил что-нибудь вроде «подумайте об этом, вам это пригодится на будущее, юноша», но сегодня Раймон впервые не услышал в этих словах насмешки. – Хорошо, соберано. Я постараюсь. – Я рад. А теперь можешь идти, – герцог быстро прикрыл глаза ладонями и тут же отнял руки. Раймон молча наклонил голову.***
…А день и в самом деле выдался непростым. Отец как знал… Опомнись, что ты, какой отец, отца давно нет... Только кто тогда разговаривал с тобой вчера, если не он? Рокэ задумчиво вертел в пальцах бокал с «Кровью» и даже не выронил его на ковёр, когда в голове отозвался знакомый, чуть глуховатый насмешливый голос: «С каких это пор ты стал так узко мыслить?» Алва допил вино и улыбнулся в заоконную темноту: – Не знаю, соберано… Вам виднее. «С чего бы это? Думаешь, я наблюдаю за тобой всё время? Ошибаешься» – Да, это стало бы не самой приятной новостью. Однако я был бы признателен, если бы вы мне объяснили… «Росио, оставь этот тон. И кстати, можешь не говорить вслух. Просто думай, я пойму. Только… не надо задавать вопросов, мальчик». «Как в детской игре, – он снова улыбнулся, – хорошо, я не буду спрашивать, отец». «Ты поговорил с Раймоном?» «Ты же знаешь». «Откуда? Кажется, я уже сказал, что не слежу за тобой всё время». «А…». «Рокэ». «Да, я помню. Не спрашивать. Поговорил, вернее, попытался… Он меня боится». «Он тебя? – соберано усмехнулся. – Или ты его?» «Я не боюсь, – Рокэ поморщился и вдруг, неожиданно для себя самого, признался: – Я его не понимаю». «Это нормально, – теперь соберано Алваро почти смеялся, – я тоже не вдруг понял, что стал отцом. Мне, правда, было проще…» «Проще?» «Конечно. У меня было время привыкнуть. Во-первых, на меня дети не валились десятилетними, да и Долорес прекрасно умела объяснить, что для вас лучше и где я неправ. А во-вторых, к рождению шестого ребёнка, знаешь ли, всё видится в несколько ином свете. Нет, с тобой тоже бывало всякое, но я научился иначе к этому относиться…» «Тут мне вас не догнать, соберано». «А тебе и не надо. У тебя есть Раймон». «Как ни странно…» «Попробуй об этом не думать». «О чём?» «О том, как вышло, что он родился на свет. Это уже случилось, причём весьма давно, и ты ничего не можешь с этим поделать… К счастью. У тебя уже есть сын, хватит гадать, откуда он взялся – лучше подумай, что из него вырастет». «А если…» «Росио, – отец и не думал утешать, – да, с ним может случиться всякое. Но если бы я всё время думал о том, кто из вас станет следующим, я бы свихнулся. А ты нужен мальчишке в здравом уме» «Нужен ли?» «Куда больше, чем книги, рубашки, сласти и учителя. Вспомни себя в десять лет». – В последнее время я только это и делаю, – усмехнулся Рокэ. – Отец… спасибо тебе.***
Зарядивший с ночи дождь мало чем отличался от варастийского – вода, лившаяся с неба, была такой же мокрой, а низкое, обложенное тучами небо таким же серым. С утра Раймон уже успел получить нагоняй от Кончиты – за то, что бегал в парк, «даже плаща не накинув, охотнички небесные, где же это видано!» и промок до нитки. Ну и подумаешь, промок, не растаял бы! Будто он никогда под дождём не бывал. Они тут, похоже, считают, что он из булки сделанный – под дождём размокнет, под солнцем зачерствеет, а если не то и не другое, так кто-нибудь сожрёт. Хотя дядя Хуан, то есть рэй Суавес, его понял. Ругаться не стал, Кончите велел успокоиться, а самому Раймону – вытереться как следует и переодеться в сухое. И распорядился, чтобы никто ему не помогал – «вам, дор Рамон, следует уметь заботиться о себе самостоятельно». Подумаешь, напугал ежана голой… спиной. Раймон и так всё неплохо умеет. Даже мыться уже привык сам, и с застёжками-завязками научился справляться не хуже соберано. А в парк ему нужно было просто обязательно – во-первых, проверить, не смыло ли дождём птичье гнездо, которое он нашёл в кустах пару дней назад, во-вторых, посмотреть, что происходит в такую погоду с фонтанами – неужели так и лупят своими струями наперегонки с ливнем? А в-третьих, Раймон хотел найти Амадо, и нашёл, но тот опять оказался занят. С виноватой улыбкой показал на большущую корзину и объяснил: – Отец сейчас пойдёт проверять клумбы, он всегда сам обходит, если непогода, ну и я с ним… Раймон расстроенно шмыгнул носом. Все вокруг при деле, один он болтается, как дохлый ызарг на верёвочке. В Тронко он всегда знал, куда пойти и кому понадобится его помощь, а тут только и слышишь что-то вроде: «шли бы вы, дор Рамон, подальше». Можно, конечно, всё равно напроситься с Амадо, но если совсем уж честно, цветочки ему не так уж и интересны… Друг сочувственно вздохнул: – Ты иди… смотри, у тебя капает. Завтра встретимся, если тебя отпустят. Интересно, кто бы мог его не отпустить? Слуги, небось, будут только рады, если он не будет шататься по дому и соваться в неподходящие места. …Например, к той здоровенной изогнутой сабле, которая висит на стене в библиотеке. Раймону уже давно интересно попробовать, насколько эта штука тяжёлая. Палаши и рапиры он в руках держал, приходилось, а вот такие кривые клинки – ни разу. В комнате было полутемно – серые тучи за окном крали свет, а свечи зажигать было не для кого. Раймону нравилось здесь бывать. Среди огромных шкафов было уютно и пахло как-то по-особому – не так приятно и знакомо, как, например, на конюшне, но тоже хорошо. Книги ему трогать никто не запрещал, поэтому мальчик пару раз вытягивал наугад из шкафа какой-нибудь увесистый том, забирался с ногами в глубокое разлапистое кресло и листал тонкие страницы, разглядывая гравюры и разбирая подписи к ним, если книга попадалась на талиг. Но сейчас книги наследника соберано не интересовали. Мальчик по-кошачьи скользнул к стене, примерился. Сабля висела высоко, если просто придвинуть кресло, может всё равно не хватить… Разве что подложить парочку книг потолще? На нижней полке справа как раз виднелось что-то подходящее. Он задумчиво поскрёб макушку. Ладно, сначала попробуем просто с кресла. Мягкий ковёр глушил шаги и приятно щекотал ноги, если ступать босиком, а вот двигать по нему мебель было отчаянно неудобно. Раймон порядком взмок, когда высокая спинка уперлась-таки в стену в нужном месте, но отступать не собирался. Он скинул туфли, вскочил на мягкую обивку и потянулся к тускло блестевшей рукояти. Высоты действительно самую малость не хватало. Эх, был бы он чуть-чуть повыше! А если встать ногами на подлокотник или на спинку? Раймон уже был готов осуществить следующий шаг своего плана, но тут в коридоре послышались шаги. Мальчик единым духом слетел на пол и даже успел натянуть одну туфлю, когда на пороге комнаты возникло новое лицо. Раймон перевёл дыхание, постарался принять независимый вид и с любопытством уставился на вошедшего. Мужчина не был похож ни на слуг, ни на тех немногих из гостей соберано, с которыми Раймон успел повстречаться. Лет пятидесяти, невысокий, чуть полноватый, в простом, но добротном платье. Без шпаги, но седые волосы стянуты на затылке как-то очень по-боевому. Раймон сообразил, что пялится на незнакомца самым неприличным образом, и поспешно, хоть и неловко, поклонился. Мужчина ответил коротким кивком и заговорил на чистейшем талиг: – Добрый день, молодой человек. Полагаю, вас зовут Рамоном? – Ага, – кивнул мальчик и поспешно исправился: – то есть да… сударь. – Моё имя Мануэль Арридос, – всё с тем же спокойным достоинством отрекомендовался мужчина. Раймон понятия не имел, что полагается делать в таких случаях – с ним никогда ещё не знакомились вот так, по всем правилам. Поэтому он на всякий случай кивнул и попытался осторожненько пододвинуть вторую туфлю поближе к себе – стоять перед Мануэлем Арридосом наполовину разутым было как-то неудобно. Интересно, успел он заметить, куда Раймон лез, или всё-таки нет? – А вы… вы, наверное, пришли к соберано? – поинтересовался мальчик, стараясь вести себя солидно. – В некоторой степени, – по губам мужчины скользнула едва заметная усмешка. – Тогда вам, наверное, лучше пойти в его кабинет, – Раймон изо всех сил старался вспомнить, как разговаривал с посетителями Луис. – Если хотите, я могу вас проводить… – Благодарю вас, Рамон, – Мануэль Арридос снова коротко наклонил голову. – Я прекрасно себя чувствую здесь. Находиться среди книг весьма приятно, это успокаивает. Вы не находите? Я вижу, вы чувствуете себя здесь достаточно свободно; надеюсь, вы составите мне компанию. Мальчик почувствовал, что краснеет, и торопливо сунул ногу в многострадальную туфлю. Арридос однако не обратил на его смущение никакого внимания и продолжил как ни в чём не бывало: – Впрочем, вы правы, молодой человек, здесь и кроме книг есть на что обратить внимание… Взять хотя бы вот этот великолепный образчик холодного оружия, к которому вы так стремились, когда я вошёл. Значит, всё-таки видел! Тогда почему он не ругается? И чего ему вообще надо, этому Мануэлю? …– вероятно, морисская работа, – продолжал разглагольствовать между тем дядечка, разглядывая вожделенный клинок. – Алатская, – Раймон брякнул это прежде, чем успел сообразить, что поправлять взрослых, вообще-то, не положено. Арридос с интересом повернулся к нему: – В самом деле? А вы знаток, молодой человек! – Ну… есть маленько, – скромно признался Раймон. – Просто мориски… они по-другому делают обычно. А такие сабли, ну, не такие то есть, но похожие всё равно, алатская кавалерия носит, панцирники. Они у нас… то есть в Тронко как-то стояли неделю, я видел. – Вот как! – Арридос улыбнулся, обнажив крупные белые зубы. – Тогда у меня нет причин сомневаться в ваших словах. Значит, Алат… Чёрная Алати, как её называют местные. Удивительная страна. Между прочим, имеющая к вам, Рамон, непосредственное отношение! – Ко мне? – Раймон недоумённо вытаращил глаза. – К вам как к потомку славного Алонсо Алвы. Но позвольте, говорит ли вам это имя о чём-нибудь? Раймон фыркнул. В Кэналлоа он, конечно, недавно, но и до этого же не на дереве рос! Кто ж про знаменитого Алонсо не слышал, который и гусей, и павлинов колотил, и агарийцам носы утёр! Так мальчик и сказал, чем вызвал у Арридоса очередной одобрительный кивок. Они ещё немного поговорили про Двадцатилетнюю войну, а потом его собеседник заявил, что тёплые отношения кэналлийских соберано с алатами уходят корнями куда глубже – примерно в середину Круга Молний, и спросил, знает ли Раймон что-нибудь о соберано Диего Алве. Мальчик насупился. Имя «Диего» напоминало только о Салине, и приятным это воспоминание не было. Арридоса его недовольная рожа не смутила – мужчина прошёлся по комнате, заложив большие пальцы рук за пояс, и рассказал, как когда-то, кошки знают сколько лет назад, предок Раймона по имени Диего разбил армию короля Уэрты Максимиллиана и разрубил его самого прямо напополам. – Я видел такую картинку! – вспомнил вдруг Раймон. – Где-то здесь… сейчас! Мальчик безошибочно выволок с полки нужный том, грохнул на стол. Пролистал, нашёл запомнившуюся ему страницу. – Вот… Это оно, да, дор Мануэль? – Совершенно верно, Рамон. Это… позвольте-ка взглянуть… да, это «История правления Лорио-Строителя» с гравюрами знаменитого Абеларди. Удивительная книга, хотя описание того похода в ней далеко от совершенства… У Бартоломео Рафиано талигойско-уэртская кампания представлена куда лучше. Это творение вам не попадалось? Раймон ошалело помотал головой, потом честно признался, что книжки с полок берёт наугад и где какая стоит – не знает, а если гостю очень захотелось почитать, то лучше позвать Луиса или ещё кого-нибудь. Мануэль Арридос улыбнулся: – Думаю, мы прекрасно справимся и сами. Видите эти таблички на полках? Они могут подсказать нам, где искать нужное… Ах, вы не можете их прочитать? Пришлось, посопев, признаться, что не может. Вот если бы было написано на талиг, тогда бы он разобрался… Арридос, не долго думая, раскрыл стоящую на столе чернильницу и придвинул к себе лист бумаги. Оказалось, что кэналлийские буквы не так уж сильно отличаются от талигойских, а некоторые даже читаются так же. Вскоре Раймон запомнил их последовательность, а потом по предложению дора Мануэля даже попытался сам написать что-нибудь. Увидев его почерк, Арридос закатил глаза и поцокал языком. Раймон хотел было обидеться, но тут дор Мануэль напомнил, что они собирались найти книгу… – Вижу, вы уже встретились с вашим учеником, мэтр Арридос? Раймон вздрогнул от неожиданности и чуть не уронил себе на ногу толстенное творение Рафиано. Как в библиотеке успел появиться соберано, он совершенно не заметил. И про какого это ученика он говорит?.. – Да, соберано, – дор Мануэль поклонился так же коротко, но почтительно, как и в начале разговора с ним. – Мы с Рамоном успели уже многое обсудить. Я им доволен. Молодой человек знает не так уж мало, а главное, у него есть азарт и желание учиться чему-то новому. Думаю, дела у нас пойдут неплохо. Это что, про него? Дела пойдут… куда они пойдут? Дор Мануэль что, учитель? Похоже на то… А почему он сразу не сказал? Он доволен Раймоном, вот здорово… и соберано это услышал! Пусть не думает, что Раймон такой бестолковый, как говорил Салина! Мальчик выпрямился и неожиданно поймал короткий отцовский взгляд – весёлый и одобрительный. Встретившись глазами с сыном, герцог чуть заметно прищурился и вновь повернулся к дору Мануэлю: – Я рад. Стало быть, за описательные науки можно быть спокойным. Думал предложить вам начать с завтрашнего дня, но, похоже, вы уже начали… Не буду мешать, мэтр Арридос. Моё почтение.