Rag Doll

Коричневый бархат все гуще покрывался светлыми ворсинками, но вряд ли именно это так печалило Пеннело. Кошка под ее рукой слегка урчала и исправно толкалась в ладонь округлым лбом, и женщине казалось, что именно это движение, необходимость гладить зверька, не дает ей превратиться в статую. Гипсовую. Чуть хуже тех, что уже спрятаны в прокуренном ароматическими конусами сумраке зала, не в идеальной позе, не с чарующим лицом. В гостиной было страшно. Пара свечей освещали маленький островок, в котором помещались кошка, кресло, столик с рукоделием и четыре с половиной бирюзовых ромба на ковре, все остальное - скульптуры, цветы, клавесин, окна и двери - становилось менее и менее различимым с каждой квартой, закутываясь на ночь в темноту. Пеннело могла бы пойти в свои комнаты, но и там ее ждали темнота и тишина, ни треска, ни света от свечей не хватит, чтобы побороть их. К тому же, ей много раз намекали, что подниматься в покои до одиннадцати негоже. Пеннело могла бы приказать принести свечей, осветить залу, осветить весь дом, но это было бы глупо. Да и поднялся бы вопрос, почему в доме Габрантов такая иллюминация в неприемный вечер, а первая и наиглавнейшая заповедь ее теперь звучала как "Не вызывать вопросов". Кошачье урчание сопровождало дрейфующие минуты, стрелки на часах подкрадывались к девяти. Посидев с кошкой еще немного, Пеннело со вздохом взялась за пяльцы - ей не нравился тюль под пальцами. Не нравились и получавшиеся работы, но в этом сезоне все дамы Аркадиса были увлечены вышивкой по тюлю, так что выбора не оставалось. Зато вышивка нравилась кошке, вечноудивленные голубые глаза следили за поблескивающей нитью и Пеннело приходилось то и дело отдергивать иглу или пяльцы. Ее забавляло. В соревновании с регдоллом она еще выигрывала. В очередной раз отодвинув ткань, женщина поцеловала любимицу в обращенный к ней дымчатый лоб. Эта кошка была лучшим подарком, который она получала в жизни, пускай Пеннело и не сразу оценила это. Кошку принес Бальфир. В тот раз он задержался надолго, был в столице дней пять и почти все вечера проводил у них. Словно экзамен принимал, он отказывался говорить на "некуртуазные" темы, все спрашивал о ее новой родне и о Габранте. Спрашивал о глупых романах и о цветах. Она надеялась, что приехал друг, но это снова была дрессировка. Ее все еще боялись выпускать в свет, а во время прогулок кто-нибудь мог ее заметить и вспомнить потом, поэтому даже модистка и цирюльник призжали на дом. Подобранные Бальфиром модистка и цирюльник - они много говорили сами и не задавали вопросов сложнее "Какой из этих оттенков госпожа предпочтет для корсажной ленты? Ах, какой изумительный выбор, у госпожи прекрасный вкус!". Кошку Бальфир принес на четвертый день. После ужина, когда ей полагалось удалиться в малую гостиную, он пришел к ней и посадил на колени бежевого котенка. - Я нашел ее, - сказал он, - на улице. Кажется, этой девочке нужна забота, и дом. Я могу предложить только миску в углу ангара, но ты справишься. Серовато-бежевая, напоминающая выжженное небо над пригородом Ранабастра, шерстка кошки пахла пылью и немного, как засаленная одежда. Она ходила за Пеннело, спала и ела с ней. Она была с Пеннело чаще, чем ее муж, Бальфир, Фран и Ларса вместе взятые. В гостиной зале было чересчур жарко, дом уже перешел на зимнее отопление. С сожалением сняв кошку с колен, женщина переставила одну из свеч на переносной подсвечник и направилась к двери. Заметив краем глаза шнур для вызова прислуги в одной из соседних комнат, она помянула про себя Бахамута и его потомков, вернулась в гостиную и, сделав глубокий вдох, ткнула в серебряную кнопку на столике у кресла. Стопы в текстильных домашних туфельках даже, казалось, слегка зудели, им не хватало движения. Уже три года прошло с их сумасшедшего путешествия, с тех пор она вряд ли прошла даже вполовину столько же. Пеннело попросила явившегося дворецкого впредь лучше следить за температурой и, по наитию, приказала подать ей кошку. Отпустив слугу, она подмигнула любимице. Она молодец. Из холла донеслось уханье больших часов – десять раз. Если в одиннадцать Ларса уйдет с приема, то Баш будет дома к полуночи. Пеннело тоже могла бы поехать, но танцы были сложными, а люди непонятными, к тому же она все еще боялась выдать себя и всех, организовавших этот длинный и скучный спектакль, которым была ее новая жизнь. Она не думала, что так получится. Наверное, брошенные сгоряча Вааном слова, что она все рассчитала и продумала, так ранили именно потому, что на самом деле она не думала вообще. Просто, Баш был… Женщина заглянула в голубые глаза любимицы, ища помощи. Да, именно так. У Баша были очень несчастные глаза. Уставшие, с примесью серой пыли в голубом, глаза человека, который уже все видел и не ждет ничего хорошего. Поначалу, ей хотелось пожалеть его, удивить, принести горячего чаю или составить компанию во время стражи. Она быстро выяснила, что если спросить, и посидеть рядом подольше, показывая, что действительно заинтересована в ответе, бывший капитан много чего может рассказать. Он знал буквально таки все на свете, что и неудивительно с такой насыщенной биографией. Баш хороший человек и ему кощунственно не повезло в жизни, и Эш его совсем не жалела, а вот Пеннело было очень жалко. Но к жалости примешивалась и страсть, почти животная, чужая. У Пеннело уже был секс как с мальчишками, так и с мужчинами, и ей куда больше нравились ровесники – было как-то веселее. Баш был куда старше, но у него не было ни живота, ни засаленной бороды, ладони, когда он сжимал ее грудь, не были холодно-липкими, зато пресс и ягодицы могли дать фору мышцам любого пацана из их района. От мыслей о его бицепсах у Пеннело подгибались колени. В сравнении с ее обычными партнерами, Баш был выше, шире в плечах, сильнее, когда он держал ее на весу, обхватив под ягодицами, Пеннело только держалась за его талию и не вспоминала о земле. Секс с ним был именно так великолепен, как обещал его запах, поэтому она все чаще и чаще составляла ему компанию в ночных стражах. И именно на этот запах она пошла, когда через несколько месяцев после окончания путешествия Бальфир прилетел за ней назвал «госпожа Габрант». И совсем не думала. Если бы только она могла заставить себя ходить в салоны и на приемы, все было бы гораздо проще. Пеннело казалось, что облитые духами дамы смотрели ей в рот и только и ждали, что она выдаст себя и Баша. Она слышала, как за ее спиной шептались, - даже не шептались, переговаривались слегка понизив голос! – что она простовата и неинтересна и что от судьи Габранта все ждали большего. И Пеннело бежала. Этих монстров она не могла победить. На приемах было скучно. Пеннело любила танцевать, но однажды она заметила, что ее совсем не приглашают, более того, кавалеры, обходительные и любезные, не задерживаются рядом с ней больше, чем того требует разговор о погоде и хозяевах приема. Позже Ларса объяснил, что ее считают фавориткой – последствия того, что их часто видели вместе на прогулках и приемах. Это сделало судью Габранта влиятельной персоной не только в судейском корпусе, но и среди аристократии, так что положение всех устраивало. Но Пеннело было обидно и немножко стыдно. Обидно было в первую очередь от того, как спокойно ее маленький друг, ее Ларса говорил о ее статусе любовницы. В холле снова заухало. Одиннадцать ударов раскатились по коридорам и оставили после себя звон в ушах. Женщина больше не удивлялась, как быстро и бесполезно протекает время. Каждый час длился и длился, но в конце концов день пролетал, не оставив после себя ничего. Она позвонила в колокольчик, чтобы сменили свечи, и поцеловала короткие, пухленькие лапки любимицы. Стоило подождать мужа, уж если решили ребеночка, то решили. А то Фран в прошлый раз сказала, что нездорово так таскать кошку, как куклу, и что у животное отрастило несоразмерный зад, а Бальфир ответил, что это порода.