Стеклянный дождь

Концерт прошел отлично, хотя незадолго до его начала в гримерке разразился скандал. Казуки сразу понял, что Бё закинулся чем-то – принял какую-то дурь, хотя до этого обещал больше так не делать. После того случая, когда за пятнадцать минут до выхода на сцену ему стало плохо и пришлось вызывать скорую. - Мудак ты конченный, - у Казуки даже не было сил повысить голос. – Мы же договорились. - Все будет нормально, - зрачки Бё расширились почти во всю радужку, он казался перевозбужденным, но терять сознание вроде бы и правда не собирался. Казуки чувствовал острое желание съездить Бё по челюсти, и тот, видимо, понял, что рассердил лидера всерьез. - Пойдем, - Бё дернул Казуки за рукав, увлекая за собой в коридор. Делать минет Бё умел и любил, у Казуки прежде не было партнера, который с таким упоением доставлял бы ему удовольствие. Бё знал, как следует поступить: когда они выходили из туалета клуба, настроение Казуки заметно поползло вверх, да и Бё выглядел довольным. Или, скорее, самодовольным. После концерта они поехали к их барабанщику – к Джину. Джин, невысокий и светловолосый, являлся единственным, кроме Казуки, бессменным участником группы. Они начинали играть вместе еще в школе. Бё присоединился к ним через пару лет после выпуска и оставался вокалистом по сей день. А вот с басистами группе не везло. Поначалу с ними играл двоюродный брат Джина, но ему быстро надоело. Потом – Юуто, лучший школьный друг Казуки. Он играл с группой, пока не уехал учиться в Штаты. Впрочем, даже если бы он остался, вряд ли бы задержался, музыка не слишком его интересовала. А после этого началась бесконечная канитель, Казуки уже даже не считал, сколько басистов прошло через их коллектив. Как раз в этот вечер Рене, продержавшийся целый год, играл с ними в последний раз. Начинался сентябрь, и уже через неделю родители Джина должны были вернуться из трехмесячного отпуска. Отец Джина был пожилым и очень больным, оставаться в Токио в летнюю жару он не мог физически, и каждый год самую теплую пору года родители коротали за границей. Джина, единственного сына, просили присмотреть за двухэтажным особняком, а заодно и за двумя собаками, которых брать в путешествие было накладно. Джин не отказывался: постоянно безработный и откровенно безалаберный, он был рад месяц-другой не снимать никакого жилья. С другой стороны, жизнь под одной крышей с родителями вгоняла его в тоску, и он съезжал за день до их возвращения. Относительный компромисс был достигнут, стороны оставались довольны друг другом. И вот незадолго до возвращения своих стариков Джин предложил устроить домашнюю вечеринку в просторном доме в честь прощального концерта Рене. - Может, лучше в клуб? – поморщился Бё, которому идея не понравилась. – А то как школьники, пока мамы нет... - Наоборот, круто, – возразил Казуки. – Вот именно, что как в школе. Здорово же. Спорить Бё не стал, дата вечерники была назначена, спиртное куплено, количество приглашенных перевалило за два десятка, и Казуки не сомневался, что на деле гостей окажется раза в полтора больше. Кто-то другой на месте Джина забеспокоился бы о сохранности родительского дома, но Джин в принципе не волновался никогда и ни о чем. - За Рене! Пусть он уже завтра пожалеет, что ушел от нас, и вернется назад! – провозгласил Казуки первый тост. Кто-то рассмеялся, а Рене демонстративно посмотрел в потолок – подобные шутки он выслушивал целый месяц. Казуки пил только пиво, но его было очень много. Уже через час происходящее мелькало перед глазами, события вечера сливались, и круговерть лиц, бокалов, чужих голосов и смеха вокруг пьянила Казуки. Бё, очевидно не остановившийся на одной дозе и догнавшийся еще чем-то, затащил Казуки в одну из пустых комнат на втором этаже и, даже не заперев дверь, набросился на него едва ли не с порога. Отношения с Бё Казуки очень нравились. Их двоих не связывали никакие чувства, они не давали определения тому, что между ними происходило, и, как следствие, ничем себя не ограничивали. Секс без обязательств являлся именно тем, что требовалось Казуки. А секс с Бё, как он не мог не признать, был отличным. Бё даже не успел снять свою пеструю футболку, да и Казуки не разделся полностью, когда они повалились на широкую кровать. У Казуки мелькнула мысль, что они нечаянно попали в комнату родителей Джина и сейчас займутся сексом на их постели. Это было и глупо, и смешно. У Казуки кружилась голова, и лицо Бё расплывалось перед глазами. Бё отключился, едва все закончилось, Казуки же, наоборот, немного протрезвел. Он накрыл Бё покрывалом и, натянув джинсы, отправился покурить. В доме было два одинаковых балкона, симметрично расположенных слева и справа над входной дверью. В летнее время их украшали вьющиеся растения – Казуки не знал их названия, но помнил еще с детства мелкие белые цветы, которыми те были густо усыпаны почти до самого конца августа. Теперь лепестки осыпались, припорошив дорожку внизу, которую неаккуратный Джин не спешил подметать. - Казуки, вот ты где! – оглушило его, едва он переступил порог и вышел из комнаты на балкон. Снаружи творилось нечто невообразимое, и Казуки вскользь подумал о том, что или родители Джина поставили звукоизоляционные окна, или они с Бё слишком сильно увлеклись – иначе не услышать такой гвалт было просто невозможно. На соседнем балконе хохотали девушки. Их было трое, одну, кажется, звали Миа, имена остальных Казуки или не знал, или забыл. Миа держала в руках бокал с коктейлем, она запрокидывала голову, смеясь, и ее волосы черным водопадом скользили по голым плечам. Подруги на ее фоне выглядели куда бледнее – рядом со сверкающей Миа они словно попадали в слепое пятно, и их никто толком не замечал. - Казуки, на тебя вся надежда! – выпалил Джин, и Казуки посмотрел вниз, рассматривая собравшуюся толпу. Едва ли не все гости высыпали во двор, где было светло как днем – Джин включил внешние фонари. Только тут Казуки заметил, что от балкона девушек до самой земли тянулась какая-то веревка, тонкая и совершенно ненадежная, а снизу тощий парень делал отчаянные попытки забраться наверх. Выглядело это до того комично, что Казуки сразу понял, почему так заливалась Миа. - Миа сказала, что выйдет за Хару, если он заберется к ней на балкон, - продолжал объяснять Джин, пытаясь перекричать гремящую в доме музыку. – Теперь надо спасти Миа от Хару! Всеобщее веселье было таким заразительным, что Казуки позабыл о сигаретах. Спасать Миа было не от кого – одного взгляда хватало, чтобы понять: Хару не заберется по веревке, даже если его подкинут вверх друзья. Но Казуки всегда поддерживал любые сумасшедшие идеи и правила этой игры принял охотно. - С удовольствием спасу вас от дракона, принцесса, - он отвесил шутливый поклон Миа. – Может ли ваш покорный слуга рассчитывать на один поцелуй в знак благодарности? - Эй, так нечестно! – пропыхтел снизу раскрасневшийся от тщетных усилий влезть на балкон Хару. - Ты сам больше похож на дракона, Казуки, - Миа смерила его веселым взглядом. – Умеешь летать? Как ты меня спасешь? - Не сомневайтесь во мне, ваше высочество! – торжественно выдал Казуки и легко запрыгнул на балконные перила. Внизу кто-то ахнул, одна из подружек Миа прижала ладонь ко рту, да и улыбка самой Миа померкла. Видимо, она уже была не слишком рада, что поддержала спектакль Казуки. А сам Казуки не думал об опасности. Он никогда не боялся высоты, напротив, она его только пьянила и завораживала. Да и второй этаж казался слишком близким к земле, чтобы начать волноваться. Босые ступни холодил металл перил, Казуки чуть качало, но чувствовал он себя уверенно – алкоголь выветрился из крови, остался один адреналин. Казуки знал, что смотрится эффектно с голым торсом и растрепанными волосами. Красоваться он всегда любил. - Казу, слезай, - окликнул кто-то из гостей. – Не надо. Но Казуки пропустил предупреждение мимо ушей. - Ради ваших прекрасных глаз, принцесса! – объявил он, осторожно двинувшись в сторону Миа. Запоздало пришла мысль, что можно было забраться с пола на перила ближе к балкону девушек, а там уже просто перепрыгнуть с одного на другой. Балконы располагались достаточно близко, чтобы Казуки хватило для этого сил. Но слезать теперь и запрыгивать снова было несолидно. Казуки, балансируя словно канатоходец, шел к цели, раскинув руки в стороны. - Да наш Казуки был самым ловким парнем в школе, он не свалится, вы что, - бодро вещал Джин. Кто-то одобрительно засвистел. "Один неверный шаг, и мои мозги украсят садовую дорожку", - подумал Казуки, но мысль его не испугала, а взбодрила, и вместо того, чтобы сосредоточиться, он громко запел последнюю песню их группы. - Осторожней, Казу, - с тревогой попросила Миа, но ее слова потонули в голосах толпы, принявшейся дружно подпевать. "Почти", - отметил Казуки, когда оставалось сделать пару шагов, и невольно расслабился, что и стало роковой ошибкой. Ни с того, ни с сего на очередном шаге нога соскользнула, и небо перед глазами Казуки перевернулось. Он попытался ухватиться за перила, за балконный выступ – хоть за что-нибудь, но в пальцах остался только воздух. За ту секунду, что Казуки летел к земле, он успел подумать, что падать здесь невысоко и что ничего страшного с ним не случится. *** Из больницы Казуки выписали через две недели. Еще через две уехали его родители, и только когда за ними закрылась дверь, Казуки почувствовал, как его накрывает волной тихой паники. - Полная функциональность, к сожалению, уже не восстановится. Вы можете проконсультироваться у разных специалистов, можете пройти терапию. Улучшения возможны, однако... – врач, несимпатичный мужчина неопределенного возраста, все бубнил и бубнил, он смотрел Казуки в лицо, но не в глаза, а куда-то на переносицу. - Так, - не слишком вежливо перебил его Казуки. – Вы что, хотите сказать, что ходить я не смогу? Мученически вздохнув, врач кивнул, явно недовольный тем, что его вынуждают говорить прямо. - По сути, да. Без вспомогательных средств не сможете. Казуки улыбнулся. Улыбка почти сразу сползла с его лица, но он заставил себя улыбнуться еще раз. "Этого не может быть. Так не бывает. Со мной – не бывает", - сказал себе Казуки. - Не отчаивайтесь, - врач пожевал губами, будто подбирая правильные слова. – Множество людей с ограниченными возможностями живут полноценной интересной жизнью. И только в этот момент до Казуки начал доходить ужас ситуации. "Человек с ограниченными возможностями", попросту инвалид, калека – это он, Казуки Сатоо, гитарист отличной рок-группы, самый веселый тип в их шумной компании, любимец парней и девушек и просто красавец. Казуки Сатоо – теперь человек с ограниченными возможностями. Родители прилетели на следующий день – они давно перебрались на Окинаву, а известие о несчастье, приключившемся с единственным сыном, настигло их в отпуске. Мать старалась держаться, когда была рядом, но Казуки видел ее глаза, красные и заплаканные. Отец ходил, постоянно поджимая губы. Казуки не знал, как объяснить им, что случилось, но те и сами откуда-то узнали. Возможно, рассказали друзья. За Казуки приехала скорая, а следом и полиция – наверное, они подозревали, что Казуки кто-то столкнул, и подвыпившей компании пришлось рассказать все, как было. Жизнь начала стремительно меняться, еще пока Казуки лежал на больничной койке, и самые разные специалисты проводили многочисленные анализы, проверяли его измученное тело, пытаясь выяснить, на что оно еще способно. Казуки повезло – он почти не ударился головой, точнее ударился, но отделался легким сотрясением мозга. А вот позвоночник повредил всерьез, и последствия оказались неотвратимыми. Друзья Казуки проведывали его, почти все они приходили к нему в палату, но никто больше одного раза. Люди смотрели сквозь него, он чувствовал это, и не глядели в глаза, как будто он уже умер, и только память о том, другом Казуки – Казуки, который еще не запрыгнул на перила балкона, Казуки, который был "до", заставляла их приходить в больницу. Бё с Джином тоже навестили его один раз, пожелали скорейшего выздоровления, но так как рядом все время крутилась мать Казуки, не задержались надолго. Когда вместе с родителями он вернулся в свою квартиру, то с удивлением понял, какой же тесной та стала. Некогда просторная, с широкими коридорами, она едва ли годилась для человека, перемещающегося на коляске. - Можно подыскать что-то другое, - несчастным голосом предложила его мать, наблюдая, как сложно Казуки повернуть из прихожей на кухню. - Врачи сказали, что со временем я смогу передвигаться на костылях, - бесцветно возразил Казуки. - Ты можешь поехать с нами, пожить некоторое время у нас. - Нет. Одна мысль о том, что он снова будет жить с родителями, видеть каждый день их жалость и горечь, едва не свела Казуки с ума. Он и так считал дни до их отъезда, благо, отца не отпустили с работы надолго. Как-то вечером, когда до отъезда родителей Казуки оставалось несколько дней, к нему пришел Бё. Мать готовила на кухне ужин, отец ушел за покупками, и Казуки со своим гостем смог закрыться в единственной комнате. - Я ухожу, - сообщил ему Бё. Он подошел к окну, скрестил руки на груди и смотрел в темноту. Казуки думал о том, что Бё так поступает вовсе не потому, что ему неловко смотреть в глаза, – тот никогда не отличался излишней щепетильностью. - Куда уходишь? – спросил Казуки, хотя ответ уже знал. - От тебя и из группы, - Бё передернул плечами. – Тем более, группы и так уже нет. - Я могу играть, - возразил Казуки. – Мне отшибло ноги, а не руки. - Кого ты сейчас обманываешь? – Бё обернулся, и в его взгляде читалась усталость с тенью раздражения. – Где ты видел группу, в которой гитарист сидит в инвалидном кресле? Это даже не было больно, быть может потому, что отпущенный лимит страданий он уже исчерпал. А может потому, что чего-то такого Казуки ожидал. - Я знаю группу, в которой играет однорукий барабанщик*, - Казуки усмехнулся и сразу пожалел, что сказал это. Просить снисхождения было унизительно. - Давай не будем разводить полемику, - отмахнулся Бё. – Я все решил. Уверен, что у тебя масса близких, которым не все равно, что с тобой случилось, ну а я просто не очень хороший парень. - Мягко сказано, - Казуки пытался, чтобы его голос звучал ровно. - Ты всегда это знал, - пожал плечами Бё. Казуки и правда знал. Им с Бё было хорошо и весело, пока отношения не напрягали ни одного из них. Теперь же Казуки стал обузой, с которой можно жить, но зачем, если можно уже сегодня найти замену? - А что Джин? – только и спросил он перед тем, как Бё ушел. - Не знаю, мы ничего не обсуждали. В этот вечер Казуки напился бы, если бы не родители, дневавшие и ночевавшие у его постели. Обсуждать с ними он ничего не хотел, группу те всегда считали юношеской блажью и не теряли надежду, что со временем желание играть на сцене Казуки отпустит и он возьмется за ум. То, что сыну было уже двадцать семь, этих надежд ничуть не умаляло. Некогда разрывавшийся целыми днями из-за входящих звонков телефон Казуки молчал. Изредка некоторые из друзей присылали сообщения, спрашивали, как он. Казуки перестал отвечать: жаловаться было бессмысленно, а лгать и строить из себя оптимиста не хватало сил. Вскоре перестали приходить и сообщения. - Тебе следует попробовать пройти реабилитацию, - каждый день повторяла его мать. - Зачем? Я все равно не смогу ходить. - Но возможно тебе станет лучше. - Как мне может стать лучше, если я не буду ходить? Казуки с болезненным нетерпением ждал, когда родители наконец уедут, но когда за ними закрылась дверь, он понял, до чего оглушающей была тишина в его пустой квартире. Последние полгода Казуки не работал, перебивался мелкими заработками и играл в группе. Теперь группы не стало, идти ему было некуда. За окном стоял октябрь, теплый и солнечный. Золотистый свет лился в чистые, вымытые его матерью стекла, городской шум доносился с улицы. Жизнь шла своим чередом, кипела, бурлила, и ничего не изменилось, никто даже не заметил, как молодой и совсем недавно счастливый человек оказался похоронен в четырех стенах, привязан к сидению инвалидного кресла – навсегда. - Даже самые печальные события в жизни могут стать толчком к хорошим переменам, - сказал ему на прощание отец. Если бы это был кто-то другой, Казуки ему врезал бы. Произнесенные слова вызвали в нем только злость, а больше всего бесило то, что отец сам не верил в то, что говорил. Казуки читал это в его глазах. *** Через три дня затворничества у Казуки закончились почти все купленные матерью продукты, но на него навалилась такая апатия, что он не хотел никуда выходить и перешел на простую лапшу. Однако когда еще через два дня закончились сигареты, выбора не осталось. Казуки очень много курил, почти постоянно, и даже проветривание не помогало – сизый дым висел пеленой в воздухе, сигаретами пропахли вещи, волосы, сама душа Казуки. По вечерам он прикладывался к бутылке саке, пил прямо из горлышка, по чуть-чуть, чтобы хватило надолго. Казуки не напивался, он просто не мог уснуть, не выпив. Нет, он не чувствовал физической боли, хотя был бы рад даже ей. Лучше боль, чем ничего. Так странно было осознавать, что половина его тела все еще существует, но ему не принадлежит и никак не реагирует на приказы мозга. Только теперь Казуки понял, какое это счастье проснуться утром, потянуться и почувствовать под ступнями холодный пол. К выходу на улицу Казуки готовился три часа: тридцать минут заняли приготовления сами по себе, остальное время он настраивался морально. Из зеркала на Казуки смотрел растрепанный тип, исхудавший, с темными кругами под запавшими глазами и неприлично длинной черной щетиной. Крашенные в каштановый цвет волосы отросли, темные корни смотрелись некрасиво, да и весь вид Казуки был помятый и неопрятный. Решив хотя бы побриться, Казуки водил станком по щекам и хмуро смотрел перед собой. Он думал о том, что скоро изменится внешне: из-за сидящего образа жизни растолстеет и станет окончательно безобразным. Уже скоро знакомые будут проходить на улице мимо, не поворачивая головы. И вовсе не потому, что не захотят с ним общаться, хотя и это возможно, а потому, что в толстом, быстро постаревшем калеке с потухшим взглядом они не узнают того прежнего Казуки, которым он был когда-то. Казуки стало так невыносимо жаль себя, что, закончив бриться, он наспех умылся и отвернулся от зеркала, чтобы больше не смотреть на отражение. В свое время, арендуя квартиру, Казуки прочитал, что выбранный им дом подходил для людей с ограниченными возможностями и был для них весьма комфортным. Тогда Казуки было плевать на это, а теперь он смог оценить преимущества. Хозяин квартиры не врал, здесь действительно все было рассчитано на калек: от большого лифта с широкими дверьми до покатого пандуса у крыльца. Казуки чуть ли не впервые за целый месяц выбрался на улицу. Он вдохнул полной грудью свежий вечерний воздух, но ничего не почувствовал – ни радости, ни облегчения. Мать предлагала купить ему кресло с электродвигателем, страховка частично должна была покрыть расходы, но Казуки отказался. Такие кресла ассоциировались у него с немощными стариками со слабыми руками, неспособными крутить колеса коляски. Стариками, которые перегораживали проходы в комбини и мешали другим – нормальным – людям. Коляска Казуки была самой простой, пускай морально устаревшей, зато компактной. Он пристально всматривался в лица прохожих. Казуки крутил головой, пытаясь поймать насмешливый или снисходительный взгляд, одновременно опасаясь и болезненно ожидая, что на него будут показывать пальцами дети, что за спиной прохожие будут посмеиваться от радости, что это Казуки, а не они едут в кресле вместо того, чтобы идти на своих двоих. Но все было напрасно: люди вокруг спешили по своим делам, ловко лавировали мимо кресла Казуки, и никому не было до него дела. Больше всего Казуки боялся встретить кого-то из знакомых. Он не хотел объяснять, как оказался прикованным к креслу. Если бы он попал в аварию или пострадал от какой-то неизлечимой болезни, это и то было бы не так ужасно, как горькая правда. Казуки с радостью винил бы обстоятельства, ругал свою злую судьбу. Он даже себе не хотел признаваться, что пострадал по собственной глупости. Ему почти повезло, Казуки уже заехал в лифт и нажал кнопку своего этажа. Устало прикрыл глаза и снова открыл их. Именно в этот момент двери разъехались, но вместо знакомой лестничной клетки он увидел перед собой человека. Взгляд Казуки уперся в ширинку его джинсов, и даже от понимания такой мелочи передернуло. Отныне Казуки предстояло всегда смотреть людям в причинное место, потому что все вокруг стояли, а он один сидел. - Казуки?.. – растеряно протянул сосед, и Казуки обреченно вскинул голову. Сегодня определенно был не его день. Соседа звали Манабу, он жил в квартире напротив. Казуки давно заприметил его, потому что ему нравились такие парни – невысокие и худые. По общепринятым меркам Манабу вряд ли можно было назвать красивым, но на взгляд Казуки он был очень ничего. Манабу собирал длинные темные волосы в хвост и носил очки. Когда Казуки впервые увидел его, то подумал, что Манабу студент. Когда они познакомились, тот подтвердил догадку. Кажется, он учился на медицинском, но Казуки не помнил точно. У них вышло спонтанное знакомство. Около года назад, в очередной раз столкнувшись с Манабу возле лифта, Казуки подмигнул ему и спросил: - Эй, не хочешь сходить на концерт самой офигенной рок-группы на свете? Манабу нахмурился, но не отказался и вечером пришел на их концерт. После выступления они выпили, Манабу что-то рассказывал о себе, но Казуки едва ли слушал. Он рассматривал своего собеседника и приходил к выводу, что знакомство надо продолжить. Манабу был нездорово бледным, у него были длинные, как у музыканта, пальцы и потрясающие губы. Последнее особенно волновало Казуки. Уже через час Манабу стоял перед ним на коленях в туалете клуба и отсасывал – не слишком умело, зато старательно. Казуки смутно помнил, как они туда попали, но впоследствии был уверен, что ему понравилось. Общение с Манабу захотелось продолжить, тем более что Бё всегда было плевать, с кем Казуки спит помимо него. - Заходи на чай сегодня? – широко улыбаясь, предложил Казуки через два дня, когда Манабу открыл ему дверь своей квартиры. - На чай? – переспросил тот. - Ну да, - нахальный тон Казуки говорил за него, что чай пить они не будут. - Тебе сегодня потрахаться не с кем? – мрачно поинтересовался Манабу. - Почему не с кем? – удивился Казуки. – Мы неплохо провели время в клубе, почему бы нам не потрахаться друг с другом? - Извини, меня это не интересует, - холодно процедил Манабу и закрыл перед его носом дверь. Потом Казуки пытался понять, почему Манабу так на него взъелся. Наверное, ему не понравилось, что в тот единственный раз Казуки не подумал о его удовольствии, а просто натянул штаны и благодарно отрепал Манабу по волосам. Казуки искренне недоумевал, почему Манабу не пожелал, чтобы он вернул долг теперь, но долго над этим не задумывался – таких, как Манабу, было миллион, с недружелюбным соседом они в дальнейшем лишь здоровались, если случайно встречались в подъезде. И вот теперь этот самый Манабу стоял перед Казуки. Он был без очков, длинные волосы опускались на плечи, а глаза широко распахнулись в удивлении. Манабу разглядывал коляску и Казуки, Казуки и коляску, Казуки на коляске. Судя по выражению его лица, он не верил тому, что видел. - Что с тобой случилось? – тихо спросил Манабу через несколько очень долгих секунд. Казуки не ответил, он решительно катнул коляску вперед, и Манабу едва успел отскочить в сторону. Когда Казуки закрывал за собой дверь, он слышал, как сдвинулись створки лифта, и почему-то был уверен, что Манабу так и не уехал, а стоит и пялится ему в спину. В прихожей было темно и тихо, затхло, но Казуки почувствовал облегчение, когда за ним захлопнулась дверь. Его берлога, его убежище отлично защищало от внешнего мира, который слишком хорошо знал Казуки прежнего и в который не мог вернуться Казуки нынешний. Он не успел включить свет, когда неожиданно завибрировал его мобильный. Кроме родителей ему никто не звонил, но Казуки по старой памяти держал телефон при себе. Казуки подумал, что это Манабу, почему-то испугался и мгновенно испытал облегчение, когда вспомнил, что у Манабу нет его номера. - Да?.. – спросил Казуки, прижимая трубку к уху. Сто лет или даже больше ему никто не звонил, а номер на дисплее был незнакомым. - Здорово, старик. Я рад, что у тебя все тот же телефон. Голос трубке был немного хриплым, знакомым, но каким-то бесконечно далеким, словно Казуки слышал его в прошлой жизни или во сне. - Только не говори, что не узнал, - его собеседник рассмеялся, и Казуки мгновенно понял, кто позвонил ему. Такой смех очень нравился женщинам, еще в старших классах все девушки были без ума от него – и от смеха, и от его обладателя. - Я вернулся, вот только прилетел, - доносилось из трубки, но Казуки уже опустил руку с телефоном на колени. – Эй? Ты слышишь меня?.. Казуки нажал на сброс, едва попав по нужной кнопке на дисплее. Пальцы подрагивали, и чтобы ему не перезвонили, Казуки торопливо выключил телефон. Это было странно: Казуки так долго ни с кем не общался, и вот за какие-то пять минут с ним захотели поговорить сразу двое, сосед Манабу и школьный друг Юуто, с которым Казуки уже давно не поддерживал связь. Но почему-то ни в том, ни в другом случае ему не удалось произнести ни слова. Казуки вдруг показалось, что он разучился не только ходить, но и разговаривать тоже. ______ * У группы Def Leppard однорукий барабанщик.