Стеклянный дождь

В тот вечер, когда Манабу впервые пришел в гости просто так, якобы справиться о делах, Казуки задался четкой целью: он хочет Манабу, и он его получит. Об этом Казуки размышлял, поглядывая на своего гостя, который крутил в руках чашку чая и чувствовал себя явно неуютно. - Чего ты так улыбаешься? – подозрительно спросил он Казуки. "Я всегда улыбаюсь, когда планирую что-то очень приятное", - мог бы ответить тот, но сказал, конечно, другое: - У тебя такое несчастное лицо, как будто я угостил тебя помоями. - Очень вкусный чай, - вежливо ответил Манабу. – Я просто на работе устал. - У меня есть кое-что поинтересней чая, - с готовностью отозвался Казуки. – Что ты предпочитаешь? Покрепче или повкуснее? - Я не пью, - поморщился Манабу. - А на нашем концерте пил, - ляпнул Казуки и тут же осекся: после тех приятных для него событий Манабу почему-то перехотел с ним общаться, и касаться этой темы было явно не лучшей идеей. Манабу в ответ даже бровью не повел: - Вот с тех пор и не пью. - Ладно, не хочешь – как хочешь, - быстро сменил тему Казуки. – Очень хорошо, что ты ко мне зашел. У меня к тебе одна просьба. Манабу без слов вопросительно изогнул бровь, но Казуки не удостоил его ответом и выкатил свою коляску в коридор. - Держи, - вернувшись, протянул он Манабу связку ключей, но специально не положил ее на стол, а сжал в пальцах, чтобы как будто ненароком коснуться его руки. - Ключи? – озадаченно спросил Манабу, принимая связку. - Да. Видишь ли, после того, как со мной это случилось, - Казуки красноречиво развел руками, будто приглашая Манабу оценить и его инвалидное кресло, и неподвижные ноги. – Есть у меня такое опасение, что произойдет еще что-то нехорошее. - Например? – нахмурился Манабу. - Ну не знаю, мало ли, - Казуки почесал затылок. – Например, кресло перевернется или я в ванной растянусь на полу и не смогу выбраться. И никто никогда меня не найдет. А так у тебя будут ключи. - Знаешь, Казуки, все это очень мило, но я не нанимался быть твоей сиделкой, - Манабу явно не относился к доверчивым простачкам, и потому Казуки призвал на помощь все свое обаяние. - Да я же не прошу тебя ходить сюда регулярно. Пусть просто хранятся у тебя. Ключи не занимают много места в доме, так? Манабу пожал плечами, но все же кивнул и сунул ключи в карман своих штанов. Казуки мысленно поздравил себя. Поступок стал для него полной импровизацией, и он сам не мог сказать четко, для чего сделал это. Однако он считал, что даже если Манабу ключами ни разу не воспользуется, все равно идея для сближения неплохая. Кому попало не дают ключи от дома. - Кстати, у меня есть еще шоколадное печенье, - вспомнил Казуки. – Раз пива ты не хочешь. - От печенья не откажусь, - Манабу вяло улыбнулся и немного нервно, как показалось Казуки, постучал пальцами по столу. - Что у тебя с руками? – только тут он заметил, что кожа на тыльных сторонах ладоней Манабу была покрасневшей и даже на вид очень сухой. - А, это, - Манабу взглянул на свои кисти и отмахнулся. – Вечная беда. По двадцать раз в день приходится пользоваться дезинфектором, а моя кожа на него плохо реагирует. - Не повезло, - отозвался Казуки. К ответу Манабу он особо не прислушивался, потому как изо всех сил старался дотянуться до полки с печеньем. "Надо переоборудовать кухню", - с досадой резюмировал он, когда искомая коробка свалилась ему на голову. *** Чего Казуки никак не ожидал, так это что посещение ортопедического центра перевернет его жизнь. Он планировал лишь ходить на необходимые для реабилитации занятия и уж точно не думал ни с кем знакомиться, хотя врач, составлявший для него программу, говорил о том, что личное общение порой даже важней физической помощи. - Не думаю, что меня это интересует, - честно ответил Казуки. - Нигде не поймут вас так, как здесь, - отозвался врач. "Вот именно. Всю жизнь мечтал стать нытиком в клубе калек", - мрачно и про себя ответил ему Казуки. Однако уже в первый день он совершенно случайно познакомился с Маи. Казуки катил в своем кресле после занятия плаваньем – он устал так, словно сутки разгружал вагон. В специальном, очень теплом и мелком бассейне имелся странный агрегат, похожий на большие качели, на котором нездорового человека опускали в воду. Увидев его, Казуки сразу понял, как неполноценные люди могут здесь заниматься. Но инструктор, проследив за его взглядом, только усмехнулся: - Это для тех, кому все тело не подчиняется. Ты будешь плавать сам. Казуки мог бы с этим поспорить, он чувствовал себя слишком немощным и уязвимым. Однако уже через пятнадцать минут, барахтаясь и ругаясь сквозь зубы, держался на воде. Омертвевшая часть его тела тянула вниз – прежде Казуки не задумывался о том, что в плаванье главные ноги, тогда как от рук проку мало. Теперь же он мало того, что понял это, он заодно еще и осознал, что плавать с помощью одних рук можно. Вот только очень сложно. - Видишь, все просто, - весело прокомментировал подвиг Казуки инструктор, когда через сорок пять минут разрешил ему выбраться на бортик. – Будешь заниматься два раза в неделю. - Если не сдохну раньше, - честно ответил Казуки. - Не сдохнешь. Ты даже не представляешь, как это полезно для позвоночника и тонуса в целом. Инструктор ошибался – Казуки отлично это представлял. Представляла каждая ноющая мышца и каждая косточка в его теле, когда он еле-еле крутил колеса своей коляски по коридору. Вот тут на него из-за поворота и налетела Маи. - Прости, я не хотела! Ох, ну что ж я как всегда-то! Извини... Ой, а ты новенький, да? Меня Маи зовут. А тебя как? Чего несчастный такой? Коляска Маи врезалась в коляску Казуки, причем довольно ощутимо, а когда следом обрушился словесный водопад, тот и вовсе растерялся. - Казуки меня зовут, - попытался ответить он хотя бы на один из вопросов. - Класс! Как здорово! Пойдем знакомиться с нашими! Казуки должен был ответить, что знакомиться он ни с кем не хочет, а после плавания так и вовсе едва ползет и мечтает как можно скорей оказаться дома. Потому он сам удивился, когда через полминуты сообразил, что катит за Маи по коридору. В тот же день у Казуки появилось столько знакомых, что запомнить их имена ему удалось лишь через неделю. На то, чтобы узнать историю каждого из них, Казуки понадобился месяц. Чизу была очень красивой девушкой, но первое, на что обратил внимание Казуки, познакомившись с ней, были ее туфли. Ярко-красные, с блестками, на толстой платформе и тончайшей шпильке – они бросались в глаза. Особенно учитывая тот факт, что Чизу, как и Казуки, перемещалась на инвалидной коляске. - Мне кажется, на этом все равно невозможно ходить, - улыбнулась Чизу, проследив за взглядом Казуки. – Убьешься, если встанешь. - Да, похоже на то, - согласился он. - А мне в самый раз. Кстати, я с четырех лет не хожу. Чизу звонко рассмеялась, и Казуки тоже улыбнулся, хотя ничего смешного в ее словах не увидел. Арата был парнем с каким-то серьезным нарушением центральной нервной системы: он тоже ездил на коляске, совершал хаотичные и порой пугающие движения руками и издавал непонятные звуки. Когда при знакомстве Арата сунул Казуки в руки желтую резиновую уточку, Казуки растерялся и пробормотал слова благодарности, предположив, что Арата не в себе. - Голову ей открути, - подсказал Иши, второй парень, с которым познакомился Казуки. Он неуверенно крутанул голову уточки и тут обнаружил, что это была вовсе не игрушка, а небольшая фляжка – голова снималась как крышка. - Что это? – удивился Казуки и поднес горлышко к носу, чтобы тут же отдернуть руку. – Ох, ёпт... Иши и Арата дружно рассмеялись, причем смех последнего звучал еще страшнее, чем его речь. - Это что, медицинский спирт? – поинтересовался Казуки, закручивая крышку. - Почти, - кивнул Иши. – Пригодится тебе. Делай пару глотков перед массажем. Саито-сан тот еще садист. Тогда Казуки подумал, что местные так шутят, но чуть позже узнал, что нет. Вытерпеть без мученических стонов мануальную терапию, на которую Казуки тоже записали, оказалось не так уж просто. Посетителей ортопедического центра было много, человек тридцать, которые там едва ли не жили, и еще полсотни, которые приходили на отдельные процедуры. Они были разных возрастов и с разными недугами, у каждого была своя невеселая история, и постепенно Казуки знакомился с ними всеми. - Так, значит, ты и есть новенький? – как-то раз, день на третий, Казуки услышал голос за своей спиной. Он прозвучал бы грозно, если бы не был детским. Казуки обернулся. Перед ним замер в кресле мальчишка лет десяти – он очень нахально улыбался. - А ты кто будешь? – в тон ему ответил Казуки. - Я – экзаменатор, - гордо ответил мальчик. – Проверяю, достоин ли ты стать одним из нас. - И как же ты это проверяешь? – происходящее начало веселить Казуки. - Легко, - фыркнул мальчишка. – Если догонишь, мы тебя принимаем, если нет – проваливай отсюда. И резко крутанул колеса коляски, сорвавшись с места. Казуки оторопел на мгновение, а потом его неожиданно охватил азарт. Коридоры в здании были широкими, полы ровными, и разогнались они за секунды. - До той стены! – выпалил мальчишка, набирая скорость. К своей досаде Казуки вдруг понял, что ему не хватает сил догнать зарвавшегося малолетку. Он чуть было позорно не проиграл это соревнование, когда впереди неожиданно появилась Юми – та самая женщина, которая сидела у входа на рецепции и встретила Казуки в первый день. Увидев ее, мальчишка резко затормозил, едва не сбив женщину с ног, и Казуки последовал его примеру. Юми успела испугаться и застыла соляным столпом, чтобы через секунду отмереть и возмущенно взмахнуть руками. - Горо, ты опять за свое! – гневно уставилась она на мальчишку, который виновато вжал голову в плечи, но Юми уже смотрела не на него, а на Казуки: - А от вас, Казуки, я вообще такого не ожидала! Вы же взрослый человек! - Мы больше не будем, - пролепетал Казуки – в этот момент время будто отмоталось на пятнадцать лет назад, и он снова стал нашкодившим на перемене школьником, тогда так Юми здорово напоминала учительницу. И лишь с запозданием в секунду до Казуки дошло, как смешно и нелепо это прозвучало. Вместе с Горо они расхохотались одновременно, и Юми, устало выдохнув, покачала головой и пошла своей дорогой. - Наш бой не окончен, Казуки, - прежде чем уехать, Горо ткнул в его сторону пальцем. – Мы еще встретимся. - И тогда ты поплатишься за все, - отозвался Казуки, зловеще улыбнувшись. Горо ему определенно понравился. Не все обитатели центра передвигались на колясках, некоторым удавалось ходить на костылях, другие обходились даже без них, но сильно хромали. За месяц Казуки увидел столько калек с самыми разными недугами, сколько иной человек не встретит за всю жизнь. Причин, по которым люди теряли способность передвигаться самостоятельно, было великое множество – от несчастных случаев до наследственных болезней. Зато абсолютно все посетители центра чем-то занимались. Они рисовали, играли на музыкальных инструментах, пели, мастерили что-то своими руками. Научиться чему-то новому можно было тоже здесь – своего рода образовательные кружки были не только для детей, но и для взрослых. Если поначалу Казуки показалось это убогим и смехотворным, позже он изменил свое мнение, когда увидел, какие чудеса творили местные творческие люди. В центре были целые залы с картинами, фотографиями и скульптурами, миниатюрными фигурками из дерева и полимерной глины, самодельными украшениями и вышитыми подушками, которые, на скромный вкус Казуки, вполне могли соперничать с хвалеными музейными экспонатами. Как-то раз, разыскивая кабинет ортопеда, к которому его направили, Казуки нечаянно выехал на застекленную террасу. Здесь был зимний сад, небольшой, но ухоженный и удивительно уютный, с фонтанчиком посередине и разнообразными растениями вокруг. Казуки хотел уже повернуть назад, когда вдруг увидел человека, сидевшего на низкой табуретке перед мольбертом и увлеченно рисовавшего что-то. Казуки стало любопытно, и он подъехал ближе. Картина у художника была необычная. Вроде как он изображал зеленый вьющийся виноград, но при этом получалось что-то совершенно сюрреалистичное. Из-под листьев побольше выглядывали злые желтые глазки невидимых обитателей нарисованных джунглей, листья поменьше сами скалились острыми зубами. - Круто... – невольно выдохнул Казуки, а художник, вздрогнув, обернулся. Это был мужчина средних лет с не слишком опрятной шевелюрой, но с пронзительными, глубоко посаженными глазами, под взглядом которых становилось неуютно. - Простите, - поспешил извиниться Казуки за то, что напугал. – Я не хотел беспокоить, но у вас такая классная картина. - Многие критикуют, - мужчина улыбнулся одними губами, тогда как его глаза оставались холодными и пустыми, как у рыбы. - А я не буду, - ответил Казуки. Чуть помолчав, художник полез в карман своих испачканных краской штанов и вытащил на свет визитку. - У меня через неделю выставка. Приходи, если хочешь. Взглянув на имя, отпечатанное простым шрифтом на картоне, Казуки от удивления раскрыл рот, а после во все глаза уставился на мужчину. - Да, это я, - кивнул тот, усмехнувшись. – Не надо так смотреть. Художника звали Такаши Мори, его имя было известно даже далеким от искусства людям. Казуки не знал, как назывался стиль, в котором тот писал картины, но зато неоднократно слышал его имя в новостях. После этой встречи Казуки еще несколько раз сталкивался с ним в ортопедическом центре, а однажды они даже перекинулись парой слов в местном кафетерии. Когда Такаши было девятнадцать, он попал в страшную аварию, и ему раздробило обе ступни. Теперь он передвигался исключительно на протезах с тростью в руке – назвать палочкой или костылем резное произведение искусства у Казуки не поворачивался язык. Ортопедический центр Акено Накамуры в свое время вернул его к жизни. - Я всегда был трусом, - сказал Такаши, когда они с Казуки пили кофе. – Когда лишился ног, я решил покончить с собой. Мне казалось, что чем жить неполноценной жизнью, лучше не жить вовсе. - И что вам помешало? – спросил Казуки. - Я сам, - невесело усмехнулся Такаши. – Потому что я трус дважды. Сначала я побоялся бороться, потом побоялся оборвать свою никчемную жизнь. Казуки отвел глаза в сторону. В этот момент он испытал странное облегчение – странное и совершенно глупое из-за понимания, что он был не один такой. Даже художник с мировым именем оказался таким же слабым, как и он – дважды слабым. Почему-то понимание этого приятно грело. - Я часто прихожу в этот центр за вдохновением, - перед тем, как уйти, сказал Такаши Мори. – Где еще его брать, как не в месте, сыгравшем решающую роль в твоей судьбе? После изнурительных и часто болезненных занятий у обитателей центра было принято собираться в кафе на первом этаже, общаться и отдыхать. Казуки сам не заметил, как стал завсегдатаем этих посиделок. Его новых друзей привело в восторг то, что раньше он играл в группе, и уже во вторую встречу Казуки сунули в руки гитару. Не зная, что можно сыграть, Казуки отбренчал простенькую попсовую песенку – первую, какую смог вспомнить, и все присутствующие дружно подхватили ее. Атмосфера напоминала Казуки школьные годы, когда он и его друзья только учились играть и мечтали собрать группу, практикуясь вот так, по домам в своей компании. - Ты просто обязан сыграть на нашем концерте, - глядя на него с восторгом, сказала одна из девушек с невыразительными чертами лица – ее имя постоянно вылетало у Казуки из головы. От этого предложения его передернуло. Слова "наш концерт" настойчиво напоминали ему о школьной самодеятельности, когда всех не в меру творческих учеников заставляли что-то готовить и демонстрировать родителям и учителям. Считалось, что так они самовыражаются, но Казуки уже тогда тошнило от подобных утренников. В исполнении же взрослых людей это должно было выглядеть вообще отвратительно. - Давайте в следующий раз, - миролюбиво предложил он. – Я хоть посмотрю, как это происходит. - Следующий концерт будет как раз под новый год, - сказала ему все та же девушка. – Не стесняйся, это очень весело. Просить не стесняться человека, выступавшего в самых разных клубах перед самой разной публикой, было откровенно глупо. Но Казуки никак не стал комментировать услышанное и взял себе на заметку к новому году придумать серьезную отмазку. *** С Джином, который так долго искал встречи, Казуки наконец нашел силы повидаться. Он предполагал, что будет непросто, но даже не думал, что настолько. Джин смотрел на Казуки с жалостью, и это было отвратительно. Родители давно уехали, и Казуки успел подзабыть, каково это – кожей чувствовать сострадание человека, которому не все равно. После отъезда матери и отца Казуки общался лишь с такими же, как он, в оздоровительном центре, да с Манабу, который большую часть времени глядел на него волком. "Уж лучше как Манабу, чем вот это", - думал Казуки, пока Джин отводил глаза и бубнил что-то невразумительное. - Ну хватит уже, - перебил его Казуки. – Со мной все нормально, я справляюсь. Хватит меня жалеть. - Да я не жалею, - смутился Джин. – Просто так странно видеть тебя в кресле. Мы же лет двадцать знакомы, а тут... Джин обескуражено замолчал, а Казуки подавил вздох. Он старался не судить Джина, на его месте кто угодно вел бы себя так же. - Я не пойму, что мне делать, - пожаловался Джин. – Бё пропал, я так понимаю, он больше не с нами. Ты не отвечаешь на звонки. Что вообще с нашей группой? Это было больной темой, думать о группе Казуки попросту не хотелось. Не хотелось признавать, что все так бесславно закончилось по его же глупости. Казуки нередко вспоминал свой последний разговор с Бё. Что бы он ни говорил тогда уже бывшему вокалисту, сам Казуки едва ли представлял себя на сцене в коляске. - Если ты найдешь себе другой проект, я не обижусь, - наконец подобрал нужные слова он. В ту же ночь Казуки приснился невероятно яркий и живой сон. В этом сне он снова мог ходить, но помнил время, когда был инвалидом. Вроде как здоровому Казуки приснилось, что он сломал позвоночник и стал калекой. Каким же счастьем стало для него проснуться! Казуки постоянно смеялся и едва ли не скакал от радости... Проснулся Казуки как будто от того, что его в плечо толкнули. Открыл глаза и все вспомнил: сон и явь, немного повертевшись так и эдак, встали на свои места. Казуки настоящий лежал на диване под теплым одеялом и мог пошевелить лишь теми частями тела, что были выше пояса. Казуки счастливый остался за гранью реальности. Не двигаясь, он лежал и смотрел в потолок, который начинал светлеть по мере того, как серый зимний рассвет прокрадывался в его комнату. Казуки старался ни о чем не думать. Не удивительно, что после такого настроение его было ни к черту, но Казуки все же выгнал себя из дома и заставил поехать на занятия – сегодня у него была какая-то оздоровительная гимнастика, пускай Казуки слабо представлял, что в его случае можно оздоровить. Между процедурами оставалась четверть часа, и он решил, что чашка кофе его немного взбодрит. В это время суток в кафе редко кого можно было встретить, большинство лечащихся в центре подтягивалось туда к вечеру, и потому Казуки удивился, когда увидел Рено. Рено был очень красивым – Казуки порой украдкой любовался им, его темными волосами, опускавшимися на плечи, такими же черными глазами, прямым носом и высокими скулами. И у Рено была история, схожая с историей Казуки: несколько лет назад он неудачно оступился на лестнице, да так, что после не смог встать. Рено работал программистом в какой-то серьезной конторе, потому в центре появлялся нечасто и в каком-то совершенно непредсказуемом графике. Поздоровавшись, Казуки подъехал к его столику и поставил свою чашку. Общаться не слишком хотелось, но проигнорировать знакомого было невежливо. - Ты чего смурной такой? – ожидаемо спросил Рено. - Ничего такого, - отмахнулся Казуки. – Настроения нет. - Это ты зря, - флегматично заметил тот. – Такую роскошь, как плохое настроение, мы себе позволить не можем. - Это почему же? – вяло улыбнулся Казуки. Рено не ответил сразу, он подъехал еще ближе к столу, пристроил на него локти, а после опустил на сложенные руки подбородок. - Казуки, - произнес он вкрадчиво. – Ты чувствуешь, что тебя не замечают? - Что? – Казуки замер с занесенной над чашкой чайной ложечкой. Рено усмехнулся и покачал головой. - Ты должен был заметить. Люди вокруг – они не замечают тебя. Оказавшись в кресле, ты стал пустым местом. Они обходят тебя, когда твоя коляска перегораживает им дорогу, они смотрят сквозь тебя и не видят. Ты для них не существуешь. Со стуком опустив ложечку на блюдце, Казуки выдавил из себя неуверенную улыбку. - Ну... Звучит как-то неприятно, но в чем-то ты прав, наверно, - признал он. - Я абсолютно прав, и ты знаешь это. Здоровые люди никогда не замечают инвалидов, мы как будто принадлежим к разным клубам или даже к разным кастам. Веришь, до того, как я сломал спину, у меня было множество девушек. Они бегали за мной, сами подходили и знакомились на улице... - Верю, - теперь уже искренне улыбнулся Казуки. Если бы Рено интересовали не только девушки, он сам с ним охотно познакомился бы. - А теперь как отрезало. Меня для них не существует. Рено невесело улыбался, но говорил он об очень серьезных вещах, и у Казуки в груди сжималось, пока он слушал. Сказать что-то в ответ не поворачивался язык. - Я долго думал, почему так, - продолжал Рено. – Пытался вспомнить, как я относился к калекам до того, как стал одним из них. И знаешь что, Казуки? - Что? - Я не вспомнил ничего. Хоть убей, но я не помню, как я раньше относился к инвалидам. А это означает только то, что я не относился к ним никак, не замечал. Как теперь не замечают меня. Казуки завис, слушая Рено, и даже позабыл о своем кофе. Во рту было горько, словно он успел сделать глоток, не подсластив. - И причем тут настроение? – наконец невпопад спросил он. - А настроение – это самое главное, - теперь уже искренне улыбнулся Рено. – Когда у меня плохое настроение, мне очень обидно, что для большинства я теперь навсегда в слепой зоне. - А когда в хорошем, тебе все равно, - предположил Казуки. - Нет, когда я в хорошем настроении, мне даже смешно. Миром правят здоровые люди, но большинство из них живут хуже инвалидов, - на этих словах Рено сделал широкий жест рукой: - Посмотри вокруг. Автоматически Казуки покрутил головой, пока не сообразил, что Рено выражался фигурально. - Все наши, все, кто наблюдаются в этом центре, живут. Они учатся рисовать, играют в шахматы, пишут стихи и песни, летом устраивают пикники, а зимой – концерты. Они постоянно в движении и к чему-то стремятся. А знаешь, что делают мои здоровые коллеги, с которыми я сижу в одном офисе? - Догадываюсь, - вздохнул Казуки. - Они пашут допоздна, а на выходных или смотрят дорамы, или рубятся в приставку. Полагаю, что перед сном они придумывают себе идеальную жизнь. - Ну это все люди делают, - хмыкнул Казуки. - Не спорю, - кивнул Рено. – Но все-таки, в отличие от них, мы делаем кое-что еще, а не только мечтаем. Говорить больше было не о чем, и они оба замолчали. Казуки наконец попробовал свой немного остывший кофе, а Рено, закинув руки за голову, задумчиво уставился в потолок. Поглядывая на него, Казуки думал о том, что, несмотря на грустную тему их разговора, его настроение почему-то немного поднялось. *** В тот же вечер Казуки напросился в гости к Манабу. Сосед, как обычно, был не рад его видеть, недовольно сообщил, что он только пришел с работы, устал, как собака, сейчас поест и ляжет спать. - Отлично, пока ты жуешь, составлю тебе компанию, - широко улыбнулся Казуки. В таком ключе они общались с Манабу уже почти месяц. Два или даже три раза в неделю Казуки напрашивался к нему в гости, и они проводили вместе немного времени. Манабу был постоянно сердит или делал вид, но гостя не выгонял, и до недавнего времени Казуки считал, что это уже хорошо. Теперь следовало переходить к более активным действиям, и он раздумывал, что бы такого предпринять. - Слушай, Манабу, у меня к тебе вопрос. Только ответь честно. Манабу ковырялся палочками в плошке с рисом и изредка осуждающе поглядывал на Казуки, который уже некоторое время развлекался тем, что подбрасывал в воздух маленькие ириски и ловил их ртом. Ни одна из конфет еще не упала, потому у Манабу не было повода его одернуть. А то, что сделать замечание очень хочется, Казуки видел по его кислой физиономии. Манабу ничего не ответил, и Казуки посчитал это молчаливым согласием. - Ответь мне как здоровый человек не совсем здоровому: почему люди не замечают инвалидов? Рука, которой Манабу ловко орудовал в тарелке, на миг замерла, но тут же он подцепил еще кусок и, прежде чем отправить его в рот, спросил: - С чего ты взял? - Ну как же, это очевидно, - пожал плечами Казуки. – В толпе, в транспорте очень заметно, что люди умышленно не смотрят на инвалидов, отводят глаза. - То, что человек отвел глаза, говорит как раз о том, что он тебя очень даже заметил. Но сделал вид, что нет. - Да? Хорошо, а почему тогда люди делают вид, что не замечают? - О, тут все просто. Потому что так принято. Манабу положил палочки и, облокотившись на стол, сцепил пальцы рук. - Вот представь себе, что ты познакомился с человеком, - начал он. – С мужчиной, с женщиной – неважно. Человек самый обыкновенный, но на щеке у него уродливая родинка. Конечно, первое, что ты заметил при встрече, это именно родинку. Но ты будешь старательно на нее не смотреть, будешь глядеть человеку в глаза, на переносицу, на его шею или просто под ноги, но только не на родинку. Потому что невежливо акцентировать внимание на изъянах. Да и просто неприятно на нее любоваться. Манабу замолчал, а Казуки поймал себя на том, что слушает с приоткрытым ртом. Передернув плечами, он отодвинул от себя коробку с ирисками. - Что-то я уже не рад, что спросил, - пробормотал он. - Ты просил честно, я честно и ответил, - Манабу смотрел на него совершенно равнодушно. - А вот ты меня заметил. - Казуки, мы были знакомы до этого, если ты забыл, - Манабу снова взял палочки и склонился над тарелкой. - Ну что ты, Манабу, такое не забывается, - подмигнул ему Казуки, но Манабу лишь бросил на него короткий незаинтересованный взгляд. - Вас замечают еще как, будь спокоен, - вернулся к прерванному разговору он. – Но вас принято не замечать, а это уже совсем иное. Люди поступают так не нарочно, на самом-то деле. А действительно не замечают они других людей. - Это каких же? – заинтересовался Казуки. - Уборщиков, охранников, иногда кассиров в комбини, - Манабу устало потер переносицу. – Много их таких. - По-моему, ты преувеличиваешь, - неуверенно возразил Казуки. - Нет, не преувеличиваю. На этих людей никто не смотрит и не запоминает. Ты можешь несколько лет ходить в офис на работу, но когда тебя спросят, как выглядит человек, который каждое утро на твоих глазах моет пол, ты не ответишь. - Я никогда не работал в офисе, - хмыкнул Казуки. - Оно и видно. Всё, тебе пора. Мне завтра рано вставать. Манабу поднялся из-за стола и, прихватив тарелку с палочками, шагнул к мойке, чтобы вымыть посуду. - Завтра пятница, - задумчиво произнес Казуки, даже не сдвинувшись с места. - И что? Пятница – обычный рабочий день. - А суббота у тебя рабочая? - Казуки, что ты пристал, а? – Манабу развернулся и упер руки в бока. За его спиной из крана текла вода. - Я хотел предложить тебе прийти ко мне завтра в гости. - Нет. - Почему нет? У тебя планы? - Мои планы тебя не касаются. - Мне дали сегодня три диска: один с боевиком и два с комедиями. Можем посмотреть вместе. Возьмем пива, ну или что ты там любишь. Вместе веселей, я терпеть не могу смотреть фильмы в одиночестве. Казуки даже нигде не соврал, а для пущей убедительности развел руками. Манабу же в ответ только вздохнул и отвернулся к раковине. - Ну так как, придешь? - Не знаю. - Ну пожалуйста. - Посмотрим. Возможно, я освобожусь слишком поздно. - Ничего, я дождусь. - Казуки. - Что? - Я просил тебя уйти. На такое холодное прощание он ничуть не обиделся – похоже, по-другому его сосед просто не умел, да и за последнее время Казуки уже привык. Быть может, если бы им двигали дружеские чувства, его бы и правда задевало поведение Манабу. Но так как руководствовался он лишь расчетом затащить того в постель, да и на нехватку свободного времени не жаловался, то и оскорбляться не видел причин. Вернувшись в свою квартиру, Казуки вдруг подумал о том, что завтра будет уже не первая пятница, которую Манабу проводит дома один. Его сосед был очень одиноким человеком, как теперь понимал Казуки. Он не мог припомнить ни единого случая, когда к Манабу приходил кто-то или чтобы тот задерживался после работы. Чтобы не ночевал дома. От этих размышлений Казуки быстро отмахнулся, лишь резюмировав напоследок, что, вероятно, скверное отношение Манабу вовсе не его, Казуки, вина. Похоже, его сосед в принципе был не слишком дружелюбным и общительным.