Стеклянный дождь

- А почему вы заранее не предупредили, что приедете? Это стало первой связной фразой, которую смог выдавить из себя Казуки за последние пятнадцать минут. В семь утра его разбудил звонок в дверь, и Казуки сперва подумал, что ему снится. Однако через минуту позвонили снова, и, продрав глаза, Казуки направился в прихожую открывать. На пороге стояли его родители. - Хотели посмотреть, как у тебя на самом деле обстоят дела, - ответила его мать. Теперь они сидели на кухне и пили наспех приготовленный кофе. Для полноценного завтрака не хватило продуктов – в холодильнике Казуки гуляли сквозняки. - А если бы я был с девушкой? – возмутился Казуки. Тон, которым с ним разговаривали, ему не понравился. - У тебя есть девушка? – ответила вопросом на вопрос мать. - Мы бы охотно с ней познакомились, - добавил отец. Казуки вздохнул. От родительской опеки он избавился давным-давно, и никогда прежде ближайшие родственники не устраивали ему таких глупых проверок. Как школьнику. Это жутко разозлило Казуки, но он старался держать себя в руках. - У меня все в порядке, - вкрадчиво произнес он. – Нелегко, да, но я делаю все, что в моих силах. Не спиваюсь, не вешаюсь, даже в квартире иногда убираю. - Это я заметила, - кивнула ему мать. – Перемены явно к лучшему. Выглядишь ты тоже неплохо. - Спасибо, стараюсь, - Казуки надеялся, что его голос не прозвучал язвительно. За чистоту в квартире надо было благодарить Манабу: иногда сосед заходил в гости, и Казуки старался, чтобы все выглядело прилично – он не терял надежды завязать с ним интересные отношения, а тот явно был тем еще чистоплюем. - Не надо так сердиться, Казуки, - устало произнес отец. – Мы приехали не просто с проверкой, как ты думаешь, а для того, чтобы поговорить. - Я не сержусь. И о чем говорить? - Разговор серьезный. Мы хотим обсудить твой образ жизни. - Вот оно что, - несмотря на деланно бодрый тон, Казуки откровенно растерялся. Последний раз такие разговоры с ним заводили, когда после школы он не пожелал идти учиться дальше, и ему по пять раз на день ставили в пример лучшего друга Юуто, который выбрал уважаемую и серьезную профессию. Со временем родители поняли, что все бесполезно, от Казуки они отстали, и уж чего тот не ожидал, так это что те заведут старую шарманку, когда он покалечился и превратился в настоящего паиньку: никаких концертов в клубах, никаких пьянок до утра, никакого фееричного секса с малознакомыми партнерами. - Что не так с моим образом жизни? – поинтересовался он, когда пауза затянулась. Родители или специально нагнетали, или правда не знали, с чего начать. - Сколько тебе лет, Казуки? – вдруг спросила его мать. - Ты прекрасно знаешь сколько. Двадцать семь. - Я-то знаю, а вот ты, похоже, забыл. - То есть? – Казуки не понимал, куда та клонит, но предчувствовал, что ответ ему не понравится. - Тебе пора жить самостоятельно, - строго произнес отец, опережая мать, которая уже раскрыла рот для наверняка более мягкого ответа. Казуки обескуражено моргнул. Смысл слов дошел до него через секунду или две. "Жить самостоятельно, а не за наш счет", - вот что хотел сказать его отец. "Ну охренеть теперь", - мысленно ответил ему Казуки. Такого поворота он никак не ожидал. Разумеется, Казуки знал, что не очень-то хорошо здоровому лбу кормиться у престарелых родственников, но пока он был здоров, какие-то доходы приносила музыка, на мелочи этого хватало, а у родителей он просил только на житейские нужды – аренду квартиры, страховку и прочее. Про себя Казуки думал, что, возможно, со временем это закончится, если удастся поставить музыкальную деятельность на широкую ногу и получать серьезные гонорары. Ну а пока его все и так устраивало. После того, как Казуки угораздило сломать позвоночник, он вообще не думал о том, что вопрос может встать вот так, ребром. - Мы где-то ошиблись в твоем воспитании, - медленно произнесла мать, не глядя ему в глаза. - Приятно слышать, - пробормотал Казуки. - Не язви, - вставил отец. - Конечно, мы тебя любим таким, какой ты есть, но что-то пора менять, - продолжила мать. – Мы думали поговорить с тобой об этом раньше, но как раз в тот момент с тобой случилось несчастье, и тебе была нужна поддержка, а не воспитательные речи. Теперь с тобой все в порядке, как ты сам сказал, а значит, мы можешь взяться за ум. - У меня вообще-то ноги не ходят, - процедил в ответ Казуки. Он изо всех сил старался не нахамить. - Какое отношение ноги имеют к уму? – отец вопросительно поднял брови. – В свое время ты не захотел учиться. Сейчас можно наверстать, взять кредит и пойти в университет... - А потом этот кредит до старости возвращать, - подхватил Казуки. – Нет уж, спасибо. - Есть другой путь, - отец, видимо, ожидал такого ответа. – Ты можешь пойти работать. Людям с инвалидностью делаются скидки при трудоустройстве. Полным-полно должностей, которые не требуют подвижных ног. Казуки открыл рот, чтобы возразить, и тут же закрыл его. Сказать ему было нечего. - Это для твоего же блага, - мягко произнесла мать: глаза ее блестели, как будто она собиралась плакать. – В том, что с тобой случилось, отчасти наша вина. Где такое видано, чтобы взрослый человек покалечился из-за такой глупости... - Вот только не надо начинать, - в предупреждающем жесте Казуки поднял руки. - Мы не начинали, когда приезжали к тебе в больницу, и после тоже не начинали, - отец не внял его просьбе. – Но мама совершенно права. Надо меньше пить, Казуки, и меньше общаться с идиотами. Пора повзрослеть наконец. Если бы Казуки было пятнадцать, он сейчас стукнул бы по столу кулаком и убрался в свою комнату, а потом обиженно не разговаривал бы с родителями пару дней. Но в одном они были точно правы: Казуки уже вырос. Никто не был обязан его содержать, и если он хотел сторговаться хотя бы на отсрочке, следовало вести себя сдержанно. - Хорошо, - выдохнул он, после того как мысленно сосчитал до пяти. – Как долго я могу на вас рассчитывать? - Два месяца, - ответ на этот вопрос у отца был готов. – До весны мы оплачиваем твое жилье, реабилитационный центр и прочие расходы. За это время ты или находишь работу, или берешь кредит на учебу. И с марта начинаешь жить как взрослый. - Договорились, - Казуки фальшиво улыбнулся. – Думаю, мне хватит этого времени. Когда родители ушли, Казуки выругался сквозь зубы и покатил на кухню, чтобы выкурить сигарету, а то и две. На деле он считал, что двух месяцев слишком мало, чтобы понять, чем хочешь заниматься и найти себе место. Родители поставили его в такие условия, что перебирать не приходилось, надо было искать работу, причем быстро. А Казуки, который никогда ничем, кроме музыки, толком не занимался, даже не знал, откуда начинать. *** - Боже мой, какой ужас. Как жить-то теперь? – притворно возмутился Манабу, когда Казуки пожаловался ему на родителей. На следующий день после их визита Казуки впервые затащил своего соседа в кафе. В бары Манабу не ходил или просто не хотел идти с Казуки. Тащить его в зоопарк или в кино Казуки показалось глупостью – Манабу ведь не девушка, чтобы запускать программу долгих ухаживаний. Караоке Манабу отверг, стоило Казуки лишь заикнуться, заявив, что петь он не умеет и к микрофону его лучше вовсе не подпускать. В конце концов, Казуки уговорил его на кафетерий недалеко от их дома, который на проверку оказался не многим лучше обыкновенного Старбакса с таким же дрянным кофе. - Всегда знал, что найду у тебя сочувствие, - фыркнул Казуки, помешивая кофе ложечкой. - Чему я должен сочувствовать? – в отличие от Казуки, заказавшего огромную чашку сладкого капуччино, Манабу цедил двойной эспрессо, от одного вида которого у Казуки горчило на языке. – Абсолютно все взрослые люди работают и живут за свой счет. - Слушай, а ты не родственник моему папаше? – прищурился Казуки. - Боже упаси. Тогда я был бы твоим родственником, а это стыдно. Казуки подпер подбородок рукой и хмуро уставился на Манабу. Тот часто выдавал нечто подобное, и далеко не всегда ядовитые фразочки казались Казуки дружелюбными подколами. Иногда они звучали зло и обидно, как сейчас, например. Порой Казуки думал о том, что не так уж сильно он жаждет трахнуть Манабу, чтобы терпеть все это. И каждый раз, когда ему хотелось послать его и удалиться восвояси, Казуки напоминал себе, сколько ему уже пришлось стерпеть от этой язвы, чтобы теперь уйти, не солоно хлебавши. "Доберусь я до твоей задницы, - мысленно пообещал он Манабу. – Вот тогда и ответишь мне за все". - Чтоб ты знал, мой добрый друг Манабу, я всегда работал. Я – музыкант. Мысленно Казуки поздравил себя – ни одна нотка в голосе не выдала его истинных чувств. - Музыкант в филармонии? Или в опере? – равнодушно поинтересовался Манабу, и Казуки незаметно сжал пальцами подлокотники своего кресла, чтобы ненароком не протянуть руки вперед и не задушить его. - Музыканты разные бывают. И все они нужны. - Согласен, - Манабу пожал плечами. – Почему бы тебе тогда не пойти преподавать? - Что? – растерялся Казуки, который ждал, что тот сейчас выдаст очередную гадость. - Я сказал, почему бы тебе не преподавать, - терпеливо повторил Манабу. – Игру на гитаре. Или еще на чем-то, если умеешь. - Я... Не знаю, - Казуки хмыкнул: такая мысль ему даже в голову не приходила. - Учителю быть невероятным виртуозом не обязательно, - продолжал Манабу. – Чаще всего к таким репетиторам обращаются люди, которые хотят постичь азы. - Ну, начнем с того, что детей ко мне никто не допустит, - неуверенно начал Казуки. – Кто я такой? Да и все они при школах занимаются... - Зачем тебе дети? – вздохнул Манабу. Голос у него был такой вкрадчивый, будто он разговаривал с душевнобольным. – Разумеется, такому придурку, как ты, своего ребенка никто не доверит. Но есть немало взрослых, которые хотят научиться. Я вот взял гитару в руки уже после школы. - Не знаю, - еще раз повторил окончательно растерявшийся Казуки. – Правда не знаю. Идея Манабу была не такой уж плохой – Казуки обдумывал ее несколько дней. Иметь дело со спиногрызами он не хотел, а вот учить взрослых было куда интереснее. Но чем дольше он размышлял, тем больше приходил к выводу, что пускай задумка кажется чудной, на деле он не потянет. Просто не хватит терпения объяснять всяким дебилам, даже как играть бой в трехдольном размере. Что уж говорить о вещах посложней. Поэтому Казуки пошел по другому пути – он решил навести справки в центре, который по-прежнему регулярно посещал. От других пациентов он слышал, что с трудоустройством те иногда помогали. - Знаешь, Казу, есть один вариант, - Юми, бессменный администратор центра, призадумалась. – Вариант удобный, прямо здесь, у нас. Но не длительный – месяца на три-четыре. - Что за вариант? – без особого интереса спросил Казуки. - Нужно привести в порядок архивные документы. Казуки едва удержался от того, чтобы обреченно не застонать. Именно этого он и боялся – превратиться в канцелярскую крысу. - Архив наш – это какая-то свалка, - Юми не заметила кислого выражения его лица и принялась объяснять. – В 2005 году сменился бухгалтер, пришла на работу Кимура-сан. Она сразу перевела в электронный вид всю документацию, которую было возможно перевести, однако часть документов все равно составляется на бумаге. Все это надо пересмотреть, часть уничтожить, часть отсканировать и рассортировать. И с документами до 2005 тоже надо что-то сделать. "До чего я докатился", - вежливо, но очень тускло улыбаясь, Казуки слушал Юми. Предложение звучало ужасно. Но, с другой стороны, Казуки думал о том, что у этой работы были бесспорные плюсы. Во-первых, если работать в центре, с пониманием отнесутся к тому, что часть дня он будет проводить на занятиях. Во-вторых, ехать никуда не надо – катание по городу на коляске было развлечением не из приятных. И то, что работа являлась срочной, Казуки тоже посчитал преимуществом. Его не засосет рутиной: как справится с задачей – будет свободен. Он помнил немало приятелей, которые временно устроились тянуть лямку в офисе, да там и остались. Казуки не был уверен, что он настолько крепкий орешек, чтобы его не постигла та же горькая участь. "Я в бухгалтерии. Казуки Сатоо – работник бухгалтерии", - мысленно попробовал произнести он. Получилось отвратительно. Бё помер бы со смеху, если бы услышал, и Казуки решил, что до бывшего вокалиста и любовника эта информация не должна дойти ни за что и никогда. - Я заранее согласен, - перебил он Юми, которая было пустилась в детали. – Только обсудим мою зарплату, и все. - Здорово, - обрадовалась та. – Значит, надо поговорить с Кимура-сан. Она уже давно просит помочь решить этот вопрос, но пока не находилось смельчаков, которые за это возьмутся. Казуки пожал плечами. По его мнению, особая смелость для такой работы не требовалась. "Потому что любая работа – говно", - подытожил свои размышления Казуки. И разницы, где сутками страдать в рутине, он не видел. *** Уже через неделю после того, как для Казуки начались трудовые будни в центре, он понял, до чего же правильным было решение начать работать. Если бы еще месяц назад кто-то сказал ему, что копание в пыльных бумагах он станет считать мудрым поступком, Казуки расхохотался бы шутнику в лицо. Но теперь все изменилось. Нет, работа Казуки не нравилась совершенно, она была скучной и монотонной, не тяжелой, но от того еще более изнурительной – думать было не надо, напрягаться тоже, знай только бумажки перекладывай. Однако уже через пару дней Казуки понял важную вещь: у него не осталось времени думать о своем безрадостном будущем и чересчур счастливом прошлом. Возвращаясь домой, он принимал душ, ел и падал в постель. Если для прежнего Казуки, веселого раздолбая и рок-музыканта, не было наказания страшней, то для одинокого Казуки-инвалида работа стала панацеей. Чем больше он зарывался в нее, чем быстрее светлело в его голове. Кимура-сан оказалась доброжелательной пухленькой женщиной преклонного возраста. Казуки ей определенно понравился, и целыми днями она пыталась накормить его пирожными с чаем. Вскоре Казуки понял, что еще немного сладостей, и в один прекрасный день он рискует выкатиться из центра не на коляске, а просто как аппетитный рисовый шарик. Инструкции Кимура-сан оказались простыми: действительно, документы старше пяти лет надо было уничтожить, документы более новые – разложить по папкам. С историями болезней пациентов дело обстояло сложнее: их все следовало отсканировать, начиная аж с начала девяностых. - У этих документов другой срок исковой давности, - сказала Кимура-сан и, когда Казуки ничего не понял, пояснила: - Закон нас обязывает хранить их намного дольше. Если с тем или иным пациентом что-то случится, историю болезни запросят врачи или полиция. Архив был огромен, он занимал две большие комнаты, полки в которых уходили под потолки. Даже если бы Казуки прописался там, быстрее, чем за несколько месяцев, не справился бы. - Я могу отвозить тебя на машине домой, - предложила ему Кимура-сан. – Все лучше, чем с коляской на метро. Вот только я поздно ухожу. Сперва Казуки отмахнулся, и два первых дня уходил, как положено, в шесть. А потом решил попробовать задержаться, чтобы добраться до дома в комфорте. Ездить на машине было действительно куда удобней, и Казуки предпочел торчать в центре до восьми или даже девяти с главным бухгалтером. Однако и такой долгий рабочий день не слишком напрягал. Казуки успевал ходить на процедуры или иные занятия, а если бумаги начинали рябить перед глазами, он отправлялся в кафе, где, как правило, встречал кого-то из завсегдатаев и за чашкой кофе отдыхал морально. Никто за ним особо не следил, никто не требовал стопроцентной отдачи, и Казуки это устраивало. Он не надрывался, но работу старался делать на совесть – не хотелось подводить добрую Кимура-сан. Денег, правда, за не слишком тяжкий труд платили немного, но Казуки не унывал. Родителей он решил пока не ставить в известность о своем новом поприще, чтобы те на радостях, что сын нашел работу, не лишили его помощи раньше срока. "А потом придумаю еще что-нибудь", - сказал себе Казуки, рассудив, что сушить мозг раньше срока просто глупо. Как-то раз, спустя неделю после того, как он начал работать, Казуки возвращался домой очень поздно. Кимура-сан в этот день задержалась особенно сильно, и на часах было начало одиннадцатого, когда он отпер дверь в свою квартиру и заехал внутрь, бросив при этом взгляд через плечо на дверь в квартиру Манабу. Они не виделись с того самого дня, когда Казуки вытащил его на кофе в кафе. После этого у него самого не хватало времени привычно доставать соседа, а по собственной инициативе тот не являлся. Порядком уставший, Казуки вяло подумал, что надо бы нанести визит, ведь у него был отличный план сблизиться с Манабу, а теперь, поглощенный кладбищем бухгалтерских бумаг, он даже прекратил действовать. "На выходных схожу к нему", - решил Казуки. Он предполагал, что если сейчас ему не хочется слушать злого на язык соседа, то не захочется и в другие вечера после работы. Вытащив из шкафа чистое полотенце, он покатил в ванную. Купаться Казуки любил и на воде никогда не экономил, порой плескаясь в душе по сорок минут. Он решил, что надо пользоваться, пока счета еще оплачивают родители – возможно, в будущем придется сдерживаться. После купания, рассматривая себя в зеркале и вытирая мокрые волосы полотенцем, Казуки вдруг отметил, что стал выглядеть лучше. За короткий срок изнурительные силовые нагрузки привели его в тонус, мышцы на руках и на торсе стали рельефней, и Казуки не без некоторого сожаления подумал, что, если бы все еще мог ходить, отбоя от поклонников и поклонниц у него теперь не было бы. "Пора налаживать личную жизнь, - решил он, открывая дверь. – А то уже на себя заглядываюсь..." Казуки крутанул колеса, выехал в коридор и чуть было не вывалился из кресла, налетев на чьи-то ноги. Он даже испугаться не успел, хотя от неожиданности все внутри него перевернулось. Перед ним стоял Манабу и смотрел сверху вниз растерянно и немного ошарашено. - Манабу, мать твою! – выпалил Казуки. – Ты что здесь делаешь? Как рыба, выброшенная на сушу, Манабу открыл и закрыл рот. Секунду он смотрел в лицо Казуки, а потом его глаза опустились ниже, и Казуки только тут вспомнил, что он совершенно голый, если не считать полотенца на плечах. - Я... – начал Манабу и захлопнул рот, тут же отвернувшись и уставившись в стену. Казуки вмиг понял, что тот ужасно смутился. Если другие люди в таких ситуациях краснели, Манабу благородно побледнел. Усмехнувшись, Казуки смилостивился над ним и, стащив полотенце с плеч, прикрыл им самое ценное. - Ты решил ограбить соседа-калеку, пока он в душе? – насмешливо спросил Казуки. – Ай-ай-ай, как нехорошо. - Ты сам дал мне ключи от квартиры, - процедил Манабу, метнув на Казуки гневный взгляд. - А ты сказал, что не нянька мне и ходить сюда не будешь, - парировал тот. – Так что случилось-то? - Я приходил. Ты не открывал. Ни вчера, ни сегодня. Вот я и подумал, - Манабу выплевывал короткие фразы, и было заметно, что он очень зол то ли на себя, то ли на Казуки. - Ты волновался обо мне? – притворно изумился Казуки, который уже и так успел догадаться, как Манабу угораздило прийти без приглашения. - У меня просто нет твоего телефона, - Манабу говорил все сдавленней и тише. - Беспокоился. - Мы так и не обменялись номерами... - Места себе не находил. - Ничего подобного! – судя по интонациям, Манабу медленно доходил до точки кипения. - Это очень трогательно, - Казуки заморгал так часто, будто собрался прослезиться. - Заткнись, а?! – наконец вспыхнул Манабу. Несмотря даже на полотенце, которым Казуки прикрылся, смотреть на него Манабу избегал и пялился то куда-то ему в лоб, то за плечо, то просто под ноги. Теперь на его бледных скулах проступило по красному пятну, и он почти незаметно сжимал и разжимал пальцы рук, медленно отступая спиной к двери. А Казуки смотрел на него, и в голове с невероятной скоростью формировался план действий. "Была не была, - решил Казуки. – Кто не рискует, тот живет долго и скучно". - Я как раз собирался заткнуться и заняться делом, - безмятежно сообщил он и подкатил коляску на полметра ближе к Манабу. – Помнишь, за мной водится должок? - Какой должок? – нахмурился тот. Очевидно, он и правда не сообразил, о чем речь, и Казуки поздравил себя с тем, что отвлекающий маневр сработал. Он резко крутанул колеса коляски – за последнее время Казуки так приноровился ею пользоваться, что в иной ситуации мог дать фору здоровому человеку. Манабу отскочил в сторону, и Казуки, который только того и ждал, двинул коляску вперед. - Ты что делаешь, придурок? – прошипел Манабу, в мгновение ока оказавшись запертым между тумбочкой, стеной и инвалидным креслом. Теперь он стоял так близко, что Казуки пришлось задрать голову. - Я же сказал. Возвращаю долг. Разговаривать дальше было нельзя, его сосед мог просто удрать, и Казуки склонился вперед, дергая вниз домашние спортивные штаны Манабу, удачно прихватив пальцами и белье. У Манабу стояло. Стояло так, будто перед этим он не просто пялился на голого Казуки, а занимался с ним петтингом. Это открытие привело Казуки в детский восторг. "Как же ты рад меня видеть", - хотел насмешливо прокомментировать он, но тянуть дальше не следовало. Кто знает, как Манабу повел бы себя? Казуки взял в рот сразу глубоко, на всю длину, и Манабу ожидаемо задергался, упираясь руками в его плечи. - Отпусти... – выдохнул он, только в его голосе не было ни капли убежденности. Крепко стиснув его бедра руками, Казуки сжал губы сильнее и прошелся круговым движением языка по головке, а потом еще раз. Манабу сдался быстро, через несколько секунд хватка на плечах Казуки ослабла, и тот победно улыбнулся бы, если б мог. Делать минет Казуки не любил. Точнее, он не любил его делать, когда секс был регулярным и всегда отличным. Теперь же Казуки поймал себя на том, что едва ли не дрожит от удовольствия. Несколько месяцев унылой мастурбации в душе до мозолей на ладонях и на члене сделали свое дело: у Казуки кружилась голова от близости другого человека, от запаха его кожи, от тепла его тела. Казуки наслаждался так, словно это не он, а его ласкали. Закрыв глаза, двигаясь не ритмично, он просто растворялся в ощущениях, когда выпускал член изо рта почти полностью, водил языком по гладкой головке, по выступающим венам, а потом снова брал в рот. У Манабу был не слишком большой, Казуки заглатывал глубоко, но не давился до слез, как порой бывало с другими партнерами. "Охрененно", - мелькнула в его голове единственная содержательная мысль. Когда Манабу перестал дергаться и задышал часто и неровно, Казуки понял, что его можно больше не держать. Сорвав с коленей полотенце и отбросив его куда-то в сторону, он сжал свой член правой рукой. Положение вышло очень неудобным, Казуки охотно раздвинул бы колени и притянул Манабу ближе к себе, но даже такое простое действие было за пределами его возможностей. Приходилось тянуться вперед, отчего немела спина, но Казуки почти не обращал внимания на дискомфорт. Его собственный член упирался ему же в живот, когда он стискивал его со всей силы, двигая ладонью. Пальцами свободной руки Казуки поглаживал ягодицы Манабу. Он провел ими вдоль ложбинки сначала без нажима, а потом сильнее. В первый миг Манабу сжался, не пуская, но почти сразу расслабился, и Казуки надавил сильнее, не вторгаясь внутрь, но ощущая, как под чувствительными подушечками пальцев сжимаются мышцы ануса. Манабу кончил быстро и неожиданно, даже не предупредив, и Казуки лишь чудом не поперхнулся. Он полузастонал-полувсхлипнул, пока его пальцы путались в мокрых волосах Казуки. Начатое тот довел до конца и, только проглотив все до последней капли, выпустил член Манабу изо рта и откинулся на спинку кресла. Он не стал сдерживаться, закрыл глаза и тоже сорвался на короткий стон, будто подросток в свой первый раз. Все это было слишком хорошо, чтобы молчать, да и по большому счету Казуки было плевать, что о нем подумает Манабу. Перед глазами все еще плавали цветные круги, когда Казуки с облегчением выдохнул и попытался сфокусироваться на своем госте. Манабу стоял у входной двери, он уже успел натянуть штаны и, судя по взгляду, которым мерил Казуки, был очень зол. Глядя на него, Казуки подумал о двух вещах. Первое – будь тот в джинсах и пришлось бы ему бороться с застежками, Манабу успел бы сообразить, что происходит, дал бы Казуки по морде, и на этом все закончилось бы. Второе, что не без веселья отметил Казуки, – он даже не представлял, как Манабу успел так быстро удрать к самой двери. Через тумбочку перемахнул, что ли? - В расчете, Манабу, - улыбнувшись, произнес он. – Не подашь мне полотенце? - Ты в край охренел, Казуки, - голос Манабу дрожал от ярости. Заметно подрагивали и руки, когда он снова сжимал и разжимал кулаки. - Пять минут назад ты был другого мнения, - беззаботно заявил Казуки и сам склонился за полотенцем, которое валялось возле колес коляски. Манабу явно не знал, что сказать или что сделать, но выдать какую-нибудь пакость ему определенно хотелось. Теперь он побледнел до зелени и кусал губы. - Да успокойся ты, нервный, - хмыкнул Казуки, вытирая живот. – Это всего лишь минет. Ты мне тоже его делал когда-то, забыл? Теперь я отплатил тем же. У тебя секса, как и у меня, сто лет не было, думаешь, я не вижу? Так почему бы и нет? Секунду Манабу молчал, а потом прикрыл глаза и выдохнул: - Пошел на хуй, Казуки. - Эй-эй, полегче, - рассмеялся тот. Еще никогда в жизни ни один человек не вел себя после секса так, и Казуки упорно не мог понять, что именно разозлило Манабу. – Наговоришь гадостей, и я больше не сделаю тебе приятно. - На хуй, - повторил Манабу, разворачиваясь и отпирая дверь. Руки нервно дергались, замок поддался не сразу. - Захочешь продолжения, приходи, - обратился к его затылку Казуки. – Представляешь, как я хорош в постели, если даже одними губами довел тебя до такого? Манабу вылетел на площадку, оглушительно хлопнув дверью под громкий искренний смех Казуки. Его сосед был очень забавным человеком – забавным, мнительным, впечатлительным и, очевидно, просто закомплексованным. Иначе с чего так реагировать на простую оральную ласку? Казуки не огорчили ни его грубые слова, ни быстрый уход. В крови еще играло недавнее удовольствие, и почему-то в этот момент он не сомневался, что Манабу придет еще. За добавкой. "А если не придет, хрен с ним, - оптимистично подумал Казуки. – Другого найду". Настроение зашкаливало за отметку "супер", даже мысли о том, что он такой покалеченный никому не нужен, забылись, будто их и не было, и Казуки, едва ли не насвистывая, покатил обратно в ванную, чтобы отправить полотенце в стирку.