***
— Что есть искусство? Болезнь! Бесполезная трата времени! Вчера я продал пейзаж, замечательный вид на Сену, знаете ли. Изобразил толпу туристов, — Парижу всегда нужны туристы, — долго смешивал краски, пытаясь подобрать нужный оттенок, — Для убедительности Грантер указал Жоли на свое запястье, испачканное голубым акрилом. — Так денег совсем не осталось! — Ты все истратил на гуашь, — Заметил Курфейрак, похлопывая пьяницу по плечу. — А последние гроши только что пропил. — Потому что занятия искусством совсем не окупаются! — Эр помотал головой, одним глотком ополовинив свою стопку с паленым виски. Жоли заботливо налил ему еще. — Лучше тратить деньги на женщин, чем на краски, друзья! Это тост. Выпьем же! Анжольрас вошел в кафе со свойственным ему пылом и решительно приблизился к Курфейраку, бросая весомую папку с документами на стол. Грантер вздрогнул и молча влил в себя горькое пойло, покраснев, опустив взгляд. Он, кажется, забыл обо всем, как только увидел единственный Свет своей жизни. — Избирательное право, Курф. Они отвергают все, что я предлагаю, — Анжольрас сложил руки на груди. Его золотые локоны были собраны в небрежный высокий хвост, а в сапфировых глазах сверкали молнии. Аполлон был невероятно раздражен — даже воздух вокруг Него потяжелел. — Я хочу, чтобы они приняли несколько значимых законопроектов, которые облегчили бы жизнь большинству граждан. — Твои предложения чересчур радикальны, мой дорогой, — С мягкой улыбкой ответил Курфейрак и взял со стола папку. — В Совете одни консерваторы, — Кивнул Жоли и приложил ладонь ко лбу лидера, проверяя наличие температуры. — Ты бы не ходил в одной рубашке, Анжо, простудишься. — Будущее в руках прогресса, а прогресс — это мы, — Аполлон прикрыл глаза и слегка кивнул Жоли, чтобы тот не волновался за Его самочувствие. Студенту-медику лучше не знать о том, что Анжольрас не ел три дня, а последний сон видел шестьдесят два часа назад. — Прогресс обернется для вас ловушкой, которая погубит все, к чему вы так упорно стремитесь, — Тихо пробормотал Грантер, сжимая пустую рюмку в побледневших пальцах. Анжольрас проигнорировал мнение художника.***
— Я — воплощение общества, за которое Ты борешься! Я — воплощение Твоего возлюбленного народа! Почему Ты, черт возьми, не понимаешь, что никому не нужна Твоя дурацкая свобода? Людям нравится быть рабами, людям нравится быть угнетенными. Аполло, впусти меня сейчас же, иначе я сломаю эту идиотскую дверь! — Грантер уже несколько часов сидел у квартиры Анжольраса, прижимаясь к двери. Сначала он просто надеялся на что-то, пытаясь не мешать своему личному Антиною, но чувства взяли вверх, когда закончилось вино. — Ты предлагаешь мне забыть о тех, кто нуждается в моей помощи? Эр медленно повернул голову. Анжольрас, безупречный, замечательный, уставший, стоял перед ним, и выражение его женственного лица не сулило художнику ничего хорошего. Но Грантер не мог держать это чудовищное море в себе. Оно разрушало его. Казалось, сама оболочка, которая так неумело хранит пропитанное болью нутро художника, вот-вот не выдержит. Брюнет резко поднялся с места, с вызовом глядя на самое прекрасное существо на свете. — Ты видишь человечество, но не замечаешь человека. Это я, твою мать, нуждаюсь в помощи, это я умру за Тебя, это я сделаю все, что Ты скажешь, — Грантер устал не меньше революционера. Он слишком слаб, чтобы покинуть Его, но слишком ненавидит себя, чтобы требовать от Анжольраса нечто большее, чем просто беречь себя и не бросаться грудью на штыки. В его мире слишком много всяких «слишком», и почти все это – из-за благородного Ангела, который «слишком» тоже. Анжольрас лишь закатывает глаза и резко распахивает дверь своей квартиры, чуть ли не задевая художника. — Я не мог застать тебя трезвым, но нам нужно поговорить. Можешь переночевать на моем диване, если только утром сможешь адекватно мыслить. Грантер забыл, как дышать, изумленно глядя на лидера. Слова Аполлона медленно, но верно возвращали разбитое сознание к жизни, проникая сквозь туманную призму дешевого алкоголя. Анжольрас впервые снизошел до своего несчастного сателлита, и невыразимая любовь и благоговение отразились в очарованном изумрудном взгляде.***
На следующий день блондин оккупировал ванную комнату в квартире Курфейрака и Комбефера. Ночью Эр водил кисточкой по лицу и плечам лидера, соединяя едва заметные веснушки ломаными линиями, превращая их в созвездия на мраморной коже. На праведный гнев Анжольраса Курф и Ферр тактично молчали, как-то загадочно улыбаясь друг другу.