Monster

Белые снежинки падали c небес, танцуя свой медленный танец. Каждая из них, красиво вальсируя, летела вниз, к земле, где ее ждала верная смерть. И она таяла, соприкасаясь с тёмной, безжизненной землёй. Он тоже был похож на эти невинные, пушистые снежинки. Каждый раз, когда он бегал босиком по уже мёрзлой почве, его шоколадные кудри высоко взлетали и падали ему на белое, красивое личико, а затем он всегда заливисто смеялся. Он кружился вокруг себя, а его белоснежная незастегнутая, как всегда, рубашка, разлеталась в стороны, обнажая идеальное тело без единого изъяна, как у прекрасного атлета. Он танцевал вместе с тающими снежинками, не понимая даже, насколько был близок к ними. Я любил наблюдать за ним, любил знать, что он никогда не будет таким, как я. Таким тёмным и чёрствым. Тёмным и чёрствым, как полумерзлая земля, соприкасаясь с которой, умирали невинные девственные снежинки. Я был тем, кем не пожелал бы быть никто в этом мире — я был Смертью. Смертью, забирающей чужие жизни. На самом деле, я никогда не хотел быть таким, и вообще старался казаться обыкновенным парнем, который ненавидит общество людей. Но как бы я не старался, все уходило коту под хвост, и я решил сбежать. В лес, где никто бы не нашёл меня, а я мог бы тратить свою силу на животных, которых здесь уже почти не осталось. И я мог бы жить так, вдали ото всех, питаясь душами животных, если бы не он. Если бы не эта первая упавшая мне на голову, за всё мое время проживания, снежинка. Ever since I could remember, Everything inside of me, Just wanted to fit in Я долго не мог понять, зачем он здесь. Зачем он все больше разжигает во мне пламя, которое росло каждый раз, когда я видел его гуляющим босиком, в своих просторных рубашках и черных обтягивающих джинсах. А потом понял. Он был сумасшедшим. Просто человеком, который видел мир в другом свете. Я бы назвал это так. Я замечал, что он разговаривает с некоторыми животными, которых на следующий день я убивал. Я видел в его глазах странный огонёк, которого не было у других людей в глазах. Этот огонёк был моей ярчайшей путеводной звездой. Iʼm only a man with a candle to guide me, Iʼm taking a stand to escape whatʼs inside me. Мои руки сводит то, что изнутри управляет мной, рвется наружу. Монстр внутри меня так хочет дотронуться до него, забрать его светлую, яркую душу, а я, с остатками здравого смысла, сдерживал натиски тьмы. Я пытался сдерживаться, но это, как минимум, смешно. Я хищник, пред которым бегает его жертва. Безуспешно предотвращать то, чего уже итак не остановить. — Тут кто-то есть? — его голос разносится по лесной чаще, ударяясь прямо в моё сознание. Я наблюдал за ним, но из-за неосторожности задел ветку. Он заметил меня. — Эй, кто ты? — я не успел убежать. Я стоял спиной к парню, чувствуя его взгляд на себе. Хорошо, что он не видел моего лица, я бы не хотел пугать его своими глазами, потемневшими от близости с человеческой душой. Небольшие волны, исходящие от него, пронизывали меня насквозь. Мои колени подгибались, а пламя внутри разгоралось с такой силой, что конечности тела под плотным чёрным плащом сводило. У него до ужаса сильная душа, такая удивительная. Я хорошо ощущал эту силу, и чем больше я находился здесь, тем быстрее мне хотелось поглотить ее, потому что я слаб. Я жил здесь слишком долго, чтобы быть достаточно сильным. Души животных в какой-то степени заменяли человеческие, но не давали утоления голоду, пламени внутри меня. Осторожно делаю несколько не быстрых шагов вперед, пока он не останавливает меня вновь. Нет, дай мне уйти. Пожалуйста. Хочу прорваться вперед, но слышу позади тихие всхлипы, которые переворачивают мои внутренности. На свою беду, поворачиваюсь к нему лицом, широко распахнув глаза от увиденного. Гарри стоял на коленях, смотря растерянно на меня, грудь у него часто вздымалась от рыданий, по щекам текли непослушные слёзы, а его распущенные кудри свисали на лицо, вот только сейчас он не смеялся, а плакал. Даже его душа подрагивала от слёз. — Не уходи, прошу. Стою как вкопанный, чувствуя мольбу в его голосе. Ох, черт, если бы он знал, кто я. Если бы он знал, кто я, стал бы он просить меня остаться? Медленно подхожу к нему, сам не осознавая этого. Подхожу к нему, испытывая небывалое притяжение, словно от мощного магнита. Какая-то сила, словно ломает меня пополам, и я, не в силах противиться, падаю на колени перед ним, сцепив свои дрожащие руки в кулаки. Его глаза с необыкновенным жаром рассматривали мое бледное, истощенное лицо, а маленькие снежинки, падая, таяли на его розовых щеках. Неизвестно, сколько мы сидели так, не осознавая, как тянется время. — Кто ты? — его голос, уже успокоенный, но хриплый, разрезает тишину, а я еле борюсь с пламенем. Желудок переворачивался от его голоса, а голова гудела от потока энергии, исходящей от него. Это становилось слишком невыносимым. А теперь еще и его вопросы… Готов ли он вообще знать, кто я? Убежит ли он от меня? Поверит ли мне? If I told you what I was, Would you turn your back on me? And if I seem dangerous, Would you be scared? — Ты можешь сказать свое имя? Я Гарри, — я ощущаю его движение, так как уже давно отвёл взгляд, чтобы держаться и противостоять монстру, рвущемуся наружу. Парень тянет свою руку к моей, что еле выглядывает из-под длинных рукавов плаща. Я тут же одёргиваюсь и смотрю на него своим резким, вводящим некоторых в ужас взглядом, из-за которого парень неуверенно отстраняется, смотря на меня чуть виновато. — Прости, эмм, ты говоришь? — я смотрю в сторону, поэтому ему приходится склонить голову в бок, чтобы взглянуть на меня. Пара прядей падает ему на глаза, и он сдувает их, а затем рукой заносит назад. Я еле заметно киваю и опускаю голову вниз, тем самым мой капюшон полностью скрывает мое лицо. Мне нужно бежать, почему я ещё здесь? — Не прячься, ты очень красивый, — я сжимаю челюсти, едва слышу эти слова. Как я могу быть красивым, когда у меня нет ни души, ни сердца, а одно лишь пламя в груди, желающее смерти и ничего кроме неё? Я не могу быть красивым даже внешне. За все время, что я прожил здесь, пламя становилось сильней и забирало мои силы, если я не находил себе жертв. Поэтому выгляжу я, как монстр, и все эти слова просто невозможны. Наверное, поэтому я горько усмехаюсь его словам, жмурясь от силы пламени внутри меня. — Пожалуйста, скажи свое имя. — Луи, — мой голос звучит устрашающе, каждая его нотка пропитана чем-то мертвым и темным. Отвечаю ему лишь потому, что не вижу иного выхода. Я ощущаю это чувство, заполняющее его. Это одиночество. Оно окружает его всего, но душа все так же сильна и красива, не смотря ни на что. Одного я не мог понять: если он наполнен одиночеством, для чего нужно было бежать в дремучий лес? И я мог бы ссылаться на то, что он сумасшедший и действует против своей воли, но что-то подсказывало мне, что это далеко не из-за этого. — Давно ты сидишь здесь? И зачем ты следишь за мной? — я глубоко дышу, но этим только усугубляю всё. Он открылся мне, от чего его душу я чувствовал все отчётливее и отчётливее, и мне становилось все труднее. Я дрожал, зная, что сейчас, в один момент, сорвусь и убегу, оставляя его в полном одиночестве, а он так этого боится! Какая же чертовщина. — Луи? Его голос, глубокий и размеренный Я слышу его, словно через пленку, и знаю из-за чего. Он коснулся меня. Я отскакиваю на чертову кучу шагов, смотря испуганно на то, как кудрявый удивленно рассматривал свои посиневшие от касания пальцы. Он был так удивлен этим, что его рот приоткрылся. I get the feeling just because Everything I touch isnʼt dark enough If this problem lies in me Я забрал его малую часть. Я не хотел. Я… Срываюсь и бегу в глубь леса, запутываясь в своих ногах и спотыкаясь о ветки. Вместо громко бьющегося сердца в моей груди полыхал пожар. Я не должен был. Я, черт подери, не смел делать этого, хотя по сути виноват он сам. Тем не менее, я посмел остаться с ним. Позволил открыть ему свою душу мне. Я ничтожество. A monster, a monster, Iʼve turned into a monster, A monster, a monster, And it keeps getting stronger .

***

Прошло около недели, а я не могу думать ни о чём, кроме как о Гарри. Я перестал убивать животных и, кажется, я истощен еще сильнее, чем неделю назад. Я был чертовски слаб и не мог ходить, не спотыкаясь или о свои ноги, или обо что-то еще. Частичка его души уничтожала меня, потому что я хотел еще. Еще и еще. И это настолько ужасно, что я не выдержал, хотя дал себе обещание не возвращаться. Да, я снова был там и смотрел, как он ходит босиком, совсем не заботившийся о своем здоровье. Да, я мучаю себя. И, да, я ничего не мог с этим поделать. Он был печален и бледен. Его кудри не пружинили при движениях, а сами движения были полны тоски и уныния. Он сильно похудел, его щеки были впалыми, а с костлявых бедер слетали черные джинсы, которые некогда идеально на нем сидели. Его большие глаза казались еще больше из-за худобы, а огонёк жизни горел так тускло, будто бы он потерял весь смысл своей жизни. Я боялся даже думать о том, что именно я сделал из него это. Это создание, еле дышащее жизнью. Мне хотелось задушить себя собственными руками, чтобы избавить мир от себя самого, но, как назло, я был проклят гнить в своих пороках и мыслях здесь, на земле. Гарри сидел на лестнице своей хижины, водя по земле палкой и вырисовывая какие-то узоры. Сегодня вновь летел снег, но в этот раз таял он быстрее из-за тёплой погоды и, словно вместе со снегом, таял и он — быстро и непрекращающе. Я замечал, как тяжело он дышит, иногда хватая воздух так быстро, что я боялся, что он задыхается, но затем он так же резко успокаивался. Запястье, которым он дотронулся до меня, было полностью синим, и от одного взгляда на этот ужас меня воротило. Я ничтожное существо, недостойное уничтожать настолько невинное и хрупкое создание, как Гарри. Я просто не достоин. Выдыхаю и разворачиваюсь, чтобы уйти и не видеть этот ужас, но, к несчастью, вновь задеваю ветку и та предательски хрустит, раскрывая моё нахождение здесь. — Луи? Луи! Это-это ты? — его голос мгновенно разносится эхом по лесной чаще, и я не могу не отметить, что он стал слабее и чуть более хриплым, чем раньше. Прорываюсь вперед, но оказываюсь в каком-то кустарнике, ветки которого, словно плети били мне в лицо. И я заслужил этого, ведь не должен был вновь присутствовать рядом с ним. Он догоняет меня, и тоже начинает пробираться через ветки. — Луи, прошу! Остановись! Я не могу идти долго, мне тяжело, — я слышал, как он дышал еще более тяжко, но не поворачивался. — Погоди же. И мне приходится остановиться лишь потому, что я врезаюсь в ствол дерева, а когда касаюсь его рукой, мне приходится смотреть на то, как кора дерева превращается в труху под моими пальцами. — Ты не должен останавливать меня, Гарри! — я шепчу, потому что на большее у меня не было сил. Одергиваю руку от ствола дерева, а затем утыкаюсь лицом в свои ладони, ощущая силу, исходящую от них. Он, не смотря на свою худобу, по-прежнему сильный, а я стал еще слабее, тем более, когда парень находится так близко. — У тебя волшебные руки? Как ты это делаешь? — я издаю звук, похожий, то ли на рык, то ли на стон бессилия. Он наивный, как ребенок. — Они не волшебные, они убивающие, Гарри. Поэтому я не должен быть сейчас здесь! — я говорю чуть громче, сжимая ткань плаща на своей груди. Боль от пожара невозможно было терпеть. — Я связал тебе варежки! Так я смогу держать тебя за руку, и мы бы продолжили дружить, — его голос звучит серьезно, а я хочу взвыть. Это невероятно. Он ничего не понимает. Между нами быть не может дружбы. Темное и светлое не дружат. Темное поглощает светлое в нашем случае. Я хочу что-то сказать ему в ответ, чтобы дать ясно понять, кто я, чтобы он сбежал и ненавидел меня так же, как и я, но он делает немыслимое. Он что-то достает из заднего кармана, а затем берет меня за часть руки, которая была покрыта плащом, и надевает на одну из рук яркие розовые варежки, с вышитым рисунком снежинки на них. Затем он проделывает то же самое и с другой рукой. Я застыл, смотря на эту нелепость, и глупую наивную нежность в его глазах. Я не мог промолвить и слова, смотря на свои руки в ярких варежках, выглядевших до ужаса смешно, по сравнению со всем моим образом. Он чисто и улыбался, смотря на мои руки, а затем взял меня за одну и сильно сжал, глубоко вдыхая мерзлый, но теплый воздух. Мои губы сжимаются в тонкую линию от этого жеста. Его горячая ладонь согревала мою оледеневшую, как и моя душа, руку, даже через варежку. Его ресницы трепетали и я забоялся того, что ему все же больно от этого прикосновения, поэтому я постарался отнять свою руку. Он же схватил её сильнее и поднес к своей щеке, прикрыв глаза. Ему определённо было больно, и из его глаз одна за другой закапали слезы. Он не старался их вытереть или показаться сильнее, нет. Он выглядел слабым, тающим в моих руках, а я не мог оторвать глаз от него. Такой чистый, за что же ты попался мне под руки? И что-то было в этом моменте, вызывающее немую печаль. Что-то, что тревожило меня так сильно, что я не мог пошевелиться и оторвать своих глаз от его детского румяного лица покрытого слезами. И это что-то, наверное, должно разрывать мне сердце, которого к сожалению, не было. Он так крепко сжимал мою руку, словно она была ему безумно дорога, и он бы ни за что в жизни не отпустил ее. Словно… словно он искал спасения, которого я не мог ему дать. — Я так одинок, не оставляй меня одного, — он тихо шепчет, не открывая своих плачущих глаз. Я не осмеливаюсь спросить, почему же он на самом деле одинок, так же, как и не осмеливаюсь оставить его и больше не возвращаться сюда, дабы не испытывать судьбу и жизнь мальчика. Гарри слегка отстраняет мою ладонь, и я замечаю иней на его щеке после моего касания. Он переливался в свете неяркого солнца, проглядывающего сквозь ветки вековых деревьев. Но этот иней на щеке вызвал у меня сильнейшее отвращение. Я знал, что даже варежки не смогут помочь и скрыть то, что есть во мне. Я знал, что все равно уйду, как бы не были сейчас красивы его зеленые глаза. — Пойми, Гарри, я не тот с кем тебе нужно общаться. Я другой. Тебе будет больно, разве ты не видишь? Я уничтожаю тебя, Гарри, — я одергиваю руку тяжело вздыхая. Какое-то вязкое, неприятное чувство тянуло меня вниз, и я был беззащитен перед ним. Я был жертвой жалости к парню, медленно умирающему от моих рук. — Ты не знаешь меня, Гарри. Забудь обо мне и не вспоминай никогда. Просто выкинь из головы. Я ничтожен и не достоин твоей жизни, — я хриплю из-за сильного истощения от огня внутри меня. Его глаза были полны слез, а все лицо ужасно напряжено и тихо умоляло меня о чем-то своём, чего я не мог понять. Качаю головой, чтобы выбросить его образ из головы и, разворачиваясь, ухожу, не поворачиваясь даже тогда, когда его рыдания становятся невыносимыми. Я не поворачиваюсь даже тогда, когда слышу тихое «Я знаю, кто ты». Дни шли за днями, а я более менее превращался в самого себя. Нашел парочку старых оленей, уходивших из жизни, поэтому выглядел сейчас чуть лучше, нежели при встрече с Гарри. Гарри. Я бы соврал, сказав, что не думаю об этом по-детски чистом парне. Я бы соврал, сказав, что не порывался сбежать к нему и хоть одним глазком взглянуть на него, узнать, как он. Танцует ли все так же босиком или, может, он уже медленно погибал от моих касаний. Последнего я страшно боялся. Боялся однажды прийти и не увидеть его нелепых танцев, не услышать его заливистого смеха. Боялся настолько, что что-то тянуло меня назад. Какое-то тревожное чувство заполняло голову, и она буквально разрывалась от этого. Я хорошо его чувствую, так как все же смог забрать часть его души. И прямо сейчас, я ощущал боль в районе груди. Такую жуткую боль, ни как от пламени, которое более-менее успокоилось, а как от чего более серьезного, словно я мог заболеть, хотя этого произойти не могло. Оставалось только одно — с Гарри что-то происходило, из-за чего ему было невыносимо больно. Больно в груди. Иногда я еле стоял на ногах, поэтому приходилось цепляться за деревья, и я ощущал, как словно задыхаюсь. Хотя это и стало повторяться так часто, что я иногда падал от боли, но я все же не решался идти к нему, зная, что в этот раз точно не выдержу. Я так хочу коснуться его. Коснуться, ни как убивающая все смерть, а как человек, испытывающий теплые эмоции. Я понял это после того, как пришел в свой обветшалый дом и увидел на руках варежки, которые не успел снять. Они хранили его тепло и воспоминания, не дающие мне спокойно жить. Я так хорошо помнил, как он брал мою руку в свою и подносил к своей румяной щеке. Черт, я так хотел бы сделать это без розовых варежек, но мои руки быстро убьют его, и в эти минуты я понимаю, что никогда бы не пожелал быть таким, а если бы мне дали выбор, я лучше бы был душевнобольной, слепой, безногий, да кто угодно, лишь бы не это бездушное создание, превращающее все в тьму, чем я и являлся сейчас. Я отдал бы все. I never said that I want this, This burden came to me, And itʼs made itʼs home inside Вечером я гулял по лесу, чувствуя, что боль в груди чуть прекратилась. Я выискивал какого-нибудь старого и немощного животного, чтобы, не испытывая совести, забрать их в свой темный, грязный мир, но мне попадались детеныши, весело бегающие вокруг своих мамочек, и радостно кричащие что-то неразличимое. И, глядя на них, я опять возвращался к Гарри. Прохожу мимо них, оставляя на земле иней после себя. Забирать их жизнь так же ужасно, как и ужасно было давать какую-то надежду Гарри. Возвращаюсь к дому я уже поздно, да и не спешу слишком, любуясь звездным небом. Вокруг было умиротворенно тихо, и лишь где-то ухал филин, забравшись на высокую сосну, но тут мою грудь пробила режущая боль, и я стал задыхаться. Ощущение, словно в грудь вонзили кинжал, а затем еще и еще, совсем оставляя меня беззащитным. В лесу раздался крик, такой до боли знакомый и воспламеняющий все внутри меня. Это был Гарри, и ему было плохо. Я так боялся, что ему вдруг действительно вонзили в грудь кинжалы какие-нибудь разбойники, что сразу бросился к нему, пытаясь не падать от резкой боли. Ветки били в лицо, но я не чувствовал их. Ноги подкашивались и от страха, и от боли, но я продолжал бежать, слыша громкие вскрики, что пронзали меня хлеще этой боли в груди. Наконец, добежав до нужной полянки где находилась хижина Гарри, я замер, видя, как тот сгибается пополам, лежа на грязной, мокрой земле и выкрикивает нечленораздельные слова. Его руки цеплялись за рубашку, и он рвал ее на себе, плача от бессилия, рвущего его, которое ощущал и я. Овеянный ужасом, я подбежал ближе и упал на колени перед ним, видя его совсем истощенное лицо и тело. Было заметно как его колотило, а жизнь совсем умирала в нем. Не замечаю, как смахиваю несколько слез, не то от боли, которая передавалась мне, не то от жалости, глодавшей меня, так же как и не замечаю его пустого взгляда на себе. — Я знаю, кто ты, — он шепчет, но я еле разбираю что именно. Наклоняюсь к нему, не дотрагиваясь до него и пальцем. Он смотрел на меня, иногда жмурясь и охая, но все еще пытаясь говорить что-то. — Если ты вдруг думаешь, что в этом виноват ты, то горько ошибаешься, — он стонет, прогибаясь в спине и хватая воздух синими губами. — У меня рак легких, Луи. Я умирал задолго до того, как встретил себя. Я замираю. Мои руки дрожат, и я не знаю, что сказать. Все слова пропали, а остались лишь он, я, и его неизлечимая, убивающая болезнь. — Но зачем ты пришел сюда? — я обвожу руками лес, говоря охрипшим голосом. Он кусает губу и не сразу отвечает. — Я… Меня не приняли мои сверстники и… бывшие друзья. Они считали меня уродом, который с каждым днем умирал. Я стал агрессивным и… и не мог держать себя в руках, а затем, когда я избил кое-кого, я убежал, как трус, сюда. Наверное, я ощущал что здесь ты, потому что не мог больше мучатся от этой боли и мучений. Я хотел бы, чтобы ты убил меня, забрал к себе, — он кашляет, и легкие с трудом переносят это, усиливая боль с каждой минутой. — Здесь я стал другим, забыл о своей болезни, пока не начались приступы. И, они начались до тебя, — я не верил ушам. Я не мог поверить тому, что он кого-то бил, он так невинен и прост, это невероятно. Но я все же ничтожество. И ему не переубедить меня, никогда. — Я увидел тебя в лесу, заранее зная, кто ты. Я хотел попросить тебя убить меня, но ты убегал. Мне так больно, Луи… В конце своей речи он уже не шепчет, а хрипит. Я разрывался. Значит, все это время я делал все не так. Если бы я избавил его от мучений, было бы гораздо лучше. Но смог бы я себе тогда простить это? Нет, я бы не простил себе его смерть, не зная предыстории. А сейчас? Сейчас я ни в чем не уверен, и боюсь. Боюсь сделать что-то не так. — Пожалуйста, Луи, сделай это. Убей меня. Я прошу об этом сам. Это не останется на твоей совести, Луи, — ему все тяжелей говорить, а его душа постепенно слабела, как и еле горящий огонек жизни в его глазах. Я не верил всему этому, и мне просто хотелось закрыть руками уши и закричать. Но я этого не сделал. Аккуратно беру его за плечи, приподнимая с земли. Он тут же тихо выдыхает, устремляя взгляд на меня. Его руки еле шевелятся, но он подносит одну к моему капюшону и стягивает его. Я смотрю, как волна нежности проплывает в его глазах, а сами они слезятся. Я и сам плачу, не в силах сдерживаться. — Ты красивый, Луи, знаешь? — он касается тыльной стороной ладони моей щеки, с ярко выраженными скулами, его пальчики мгновенно синеют, а я отрицательно качаю головой, кусая губу. — Я монстр, Гарри. — Нет, ты прекрасный. Ты жалел меня, ведь так? А монстры не жалеют, Луи, они убивают сразу же. Ты прекрасный, знай это, — я уже плачу, покрывая его худое лицо своими ледяными каплями слез. — Ты тоже удивительный, — я зажмуриваю глаза, боясь разрыдаться вслух. Медленно, как фарфоровую игрушку, я чуть приподнимаю его и прижимаю к своей груди, чувствуя его тяжелое сердцебиение, после чего касаюсь своими губами его, даря ему его последний, смертельный поцелуй. Его губы были холодны, но, как я и думал, хороши на вкус. Его руки пытались прижать меня сильнее, но у него не хватало сил, пока… Пока силы не исчезли вовсе. Мой огонь тихо пылал, поглощая его душу через поцелуй, пока тело парня не обмякло в моих руках. Колющие снежинки ложились на нас, смешиваясь со слезами. Холодный и безжизненный снег, как и тело Гарри, летал повсюду и скрывал землю под собой, но теперь он не таял, а укрывал нас, словно одеялом. И теперь снег цветом сливался с кожей кудрявого. Такой же белый, блестящий в свете луны, но все такой же юный, как и самые первые сугробы в декабре. Я долго сидел с Гарри, пока его тело не стало окончательно холодным. Мои слезы ещё долго лились, при падении превращаясь в снежинки. И возможно, я не такой монстр на самом деле, или Гарри просто дал мне почувствовать себя таким. A monster, a monster, And it keeps getting stronger…