***
Ей всего пятнадцать, жизнь только начинается, а её тяготы кажутся чем-то незначительным. Она много времени проводит со школьными друзьями, познавая современность по-своему: осушает первую в жизни стопку водки без закуси, сжимает губами первый в жизни косяк – и наслаждается. Это ново, неизведанно и вкусно; хочется пуститься в пляс с друзьями и пиксельными гномами, прошедшими сквозь стены и теперь зовущими её к себе. Девушка было пыталась встать навстречу гномам, но ноги слабы, а худощавое тело словно наливается свинцом. Это кажется смешным – она смеётся громко и заливисто. Школьные друзья тут же подливают водку, протягивают самокрутку – заботливые, хорошие. Часами позже им уже не так весело, когда они зовут её по имени, делают искусственное дыхание, пытаются откачать. Кажется, у них ничего не получается, но девушка совсем не злится: пиксельные гномы сжимают её руки в своих и, наконец, уводят в танец. Весело.***
Один из школьных учителей – кажется, он преподавал литературу – говорил, что смерти нет, когда существует вероятность реинкарнации. Наверное, с учащимися нельзя говорить о таком, но он был интересным преподавателем. Учил гордиться писателями, учил жизни и не совсем. Её – в прошедшем времени, но она продолжит помнить учителя, его слова – в особенности. Разделителя миров нет. Нет и секретаря Бога, лестниц вниз или вверх. Пиксельных гномов тоже больше нет. Вокруг пусто, одиноко и очень темно, потому что глаза закрыты. Открывать их страшно: неизвестность пугает куда больше смерти, и она же сама решает всё за девушку, опрокидывая на ту ушат воды. Последняя тут же вскакивает – ноги вновь сильны, угловатое тело снова легче пёрышка – отплевывается от воды и открывает глаза. Вокруг пышнолистные деревья, широкое безоблачное небо, зелёная трава и гномы, уже не пиксельные, но по-прежнему реальные. Их семь, смотрят настороженно, не спешат приближаться и опять звать танцевать. Но ей пятнадцать, она юна, всё ещё пьяна и обкурена, и потому, не боясь, делает к ним шаг, второй навстречу, но подойти не успевает: неизвестность вновь всё решает за неё, ударяя чем-то тяжелым по голове.***
На этот раз очнуться было больно: всё тело ломило, будто по нему проехался бульдозер взад-вперед, голова нестерпимо болела, а ещё подташнивало. Наверное, то были последствия пьянки, включая померещившихся гномов и собственную смерть. Казалось, откроет она глаза и сразу же увидит рядом такие же скрючившиеся тела друзей, тоже мучившихся от похмелья. Где-то на периферии слуха послышались обрывки разговора, и девушка с облегчением выдохнула. – Не стоило оглушать её… – Она шла к вам! Как же я могла… – Она новенькая. Ты вечно всё усложняешь… – Но я… Остаток разговора, как ни хотелось, дослушать не удалось: рвотные позывы сильнейшим жгутом скрутили тело, и девушка только и успела, что свесить голову с кровати, чтобы вырвать прямо на пол. И ещё раз. И ещё. Всю боль в теле, всё успевшее привидеться, все внутренности и переживания. Разговор стих – девушка приподнялась на кровати и осмотрелась. Деревянные полы, массивная дубовая мебель, домотканые скатерти, колючая капа под девушкой и витавший вокруг запах леса, хвои, настолько сильный, что тошнота опять подкатила, но на этот раз её удалось сдержать. Убранство комнаты мало чем напоминало облезлую, но всё-таки современную однушку, в которой и происходила попойка. Наверное, друзья решили перебраться к кому-то на дачу, но было в этом всём что-то неправильное, неприятное, непонятное. Что-то, что сжимало в волнении душу и сердце. Семь крохотных кроватей на другом конце дома. Восемь пар глаз, пристально следящих за ней. Девушка моргнула. Засмеялась истерично, почти до слёз. А потом соскользнула с кровати, используя ту как баррикаду, и нервно заелозила рядом с собой рукой в поисках хоть какого-нибудь подобия оружия. Один из гномов вышел вперёд, медленно двинулся к ней, поднимая руки. Словно он безоружен. Словно она должна ему поверить, утратить бдительность, а потом её сожрали бы – медленно, обгладывая каждую косточку. Они у девушки и так слишком резко выделялись, гномы-каннибалы совершенно точно облюбовали их и мысленно смаковали каждую. – Мы не причиним тебе вреда, – спокойно говорит гном, наступая. – Не бойся. Рука нащупала что-то круглое, пальцы ухватились за импровизированный снаряд и что было силы запустили его в сторону врагов. Спелое красное яблоко довольно лёгкое, но она попала и тут же торжествующе взвизгнула, наблюдая за тем, как редкие капли сока стекают по лицу гнома. – Врёшь не возьмёшь! Получил, уродец?! Я вас всех расхреначу, я вам покажу! Она счастливо смеется, а потом её вновь выворачивает на пол. Болезненные спазмы не хотят выпускать из своих крепких удушающих объятий, тело больше не в состоянии сражаться, а гномы уже окружили её. Они тянут свои загребущие руки к ней, и девушка прощается с жизнью. Без молитв, без воспоминаний о приятных моментах, без прощаний с родителями, сестрой или братом – если они вообще были – с друзьями, любимым человеком. Хочется вспомнить что-нибудь философское, одно из высказываний того школьного учителя – он ведь литературу преподавал, да? – но не успевает. Широкие ладони гномов не терзают её, не трогают кости, не убивают, лишь аккуратно укладывают обратно на кровать и заботливо укрывают одеялом. Поят водой и чем-то мягко-травяным, снуют вокруг беспокойно, словно курицы-наседки, тихо переругиваются между собой. Заботятся. Приятно.***
Добрые сказки, мультфильмы из детства длятся не больше пары часов и заканчиваются всегда одинаково: «и жили они долго и счастливо». А потом забрасываются вглубь памяти, как и все хорошее, чтобы изредка вспоминаться и согревать нежностью душу и сердце. Счастливые, сказочные хэппи энды внезапно оказались (так обычно и бывает в реальной жизни) почти неосуществимыми. Гномы, самые настоящие, из той самой сказки братьев Гримм, поведали ей свою историю. Чувственно-вяжущую, горькую на вкус, моментами слезливую и абсолютно точно болезненную. Она ещё не настолько взросла, чтобы знать обо всей жестокости жизни, но и не так мала, чтобы верить в счастливые концы. Поэтому слушает внимательно, не перебивая и иногда даже сдерживая слёзы. – Принца убили при осаде королевства. Первый удар. – Мы пришли на помощь слишком поздно. Белоснежка уже не та. Второй удар. Но, наверное, было достаточно и первого: больно, когда былые представления крошатся, падая к ногам крупными осколками. Кажется, что вместе с ними отслаивается и часть самой себя – та самая, в которой ещё хранятся приятные моменты, та самая, от которой и так почти ничего не осталось. Будучи ребёнком, девушка часто читала сказки, которые приучили её к тому, что добро априори побеждает зло. Будучи подростком, девушка, следуя модным тенденциям, увлекалась сёдзё-аниме и мангой – они показали ей, что за добро нужно бороться, и, когда наконец-то побеждаешь, открывается ещё более чарующая сторона этого выдуманного мира. Наверное, в детстве девушка только и жила в том идеалистическом мирке, готовясь, ожидая и веря, что её ждёт жизнь без боли и страданий, полная радости и бесконечно сладкая. Теперешняя она слабо в это верила, но детские мечты хранила в воображаемой хрустальной шкатулке, берегла как что-то действительно ценное. А сейчас – сейчас шкатулка разбилась вдребезги, как и былые грёзы, как и сердце девушки, наверное. – А меня Лолой вообще-то зовут, – чуть позже и всё равно невпопад говорит девушка, но гномы лишь кивают. Они все довольно грузные, несмотря на маленький рост, голос их низок и груб, но ладони у них тёплые, и все они положительные, приятные, заботливые. И настолько неподдающиеся пониманию самим своим существованием, что девушка продолжает скрытно, но сильно щипать себя, чтобы проснуться. Не умерла же она на самом деле? Разговор со сказочными гномами – это же всего лишь сон, правда? Гномы совершенно точно замечают её попытки, но ничего не говорят. Они вообще ни словом не обмолвились о её появлении здесь. Смерть – это неприятно. Неизвестность – это очень страшно. От очередной наступающей истерики её спасло появление Белоснежки. Прекрасная улыбчивая принцесса из сказки была всё такой же прекрасной, но больше не принцессой, и шрам через всё лицо начинался с надбровной дуги и заканчивался ниже сжатых в тончайшую линию губ. Они больше не улыбались, а глаза следили за Лолой недоверчиво, но уже без злости – и всё равно так далеко от привычных с детства весёлых искорок. Лоле грустно, больно и страшно. Ей не нравится этот мир. Она ещё слишком молода, чтобы лицом к лицу встречаться с жизненными трудностями. Ей хочется обратно: к друзьям, водке без закуси и косяку в обветренных губах. И Лола ревёт, оплакивая утраченную детскую непосредственность, чуть позже волком воет за свою потерю. Белоснежка и семь гномов просто дают ей сделать это. Девушка им за это благодарна.***
Часами позже становится легче. Гномы выхаживают девушку, а Белоснежка потом берет её с собой на разведку – слово громкое, Лола лишь помогает собирать ягоды и грибы, ещё не зная о том, что не-принцесса опасливо обводит взглядом окрестности и дёргается после каждого шороха, хватаясь за кинжал в набедренной кобуре. Лола ещё не знает, что неизвестность таят в себе не только гномы с Белоснежкой, но и этот лес, но и весь этот мир. Ещё позже Белоснежка разрешает девушке спать с ней, и Лола счастлива. Кровать настоящая была отличной заменой импровизированной – сушёной траве, покрытой той самой колючей капой. И спина у сказочной принцессы была тёплой-претёплой, как у матери, как у старшей сестры, если они когда-то и были. Девушка уже почти не помнит их, как не помнит и друзей, и возможного парня, и водку без закуси с косяком, и даже учителя-философа. Старый мир поблёк, начиная забываться, стираться из памяти, заменяясь новым – так же, как и её импровизированная кровать заменилась настоящей. Легко, приятно и по воле Белоснежки и семи гномов. Не-принцесса учит девушку держать в руке кинжал и мало-мальски сражаться, чтобы по возможности поранить врага и не пораниться при этом самой. Сложно, выматывающе и очень сближающе. Однажды Лола видит кентавров в глубине леса и чуть в обморок не сваливается. Коленки безбожно трясутся, а Белоснежка совершенно спокойна, хоть и кривит губы – почти улыбается, можно сказать. Уже дома – у Белоснежки и гномов, то есть – девушка литрами вливает в себя ту мягко-травянистую жидкость, как своеобразную замену алкоголя и валерьянки. Шок от увиденного понемногу отпускает, недопринцесса продолжает посмеиваться, и от этого трепетно-волнительно. Кентавры забылись ненадолго. Однажды, когда Лола пошла за ягодами одна, один из них отделился от табуна и двинулся к ней грациозной походкой. Пробившиеся сквозь густую крону деревьев редкие лучи причудливо играли на его мускулистом теле, мышцы двигались при каждом шаге, длинные каштановые волосы – не грива же, да? – падали на плечи, красиво обрамляли вытянутое лицо с явно напечатанным на нём всезнанием. Величественное существо и очень пугающее, отчего колени опять заходили ходуном, руки задрожали, а в горле мигом пересохло. Хотелось сбежать или мало-мальски сражаться – так, чтобы ранить его и не ранить при этом себя – но ноги не слушались, а кинжал был у Белоснежки. Хотелось, чтобы кентавр вернулся к своим собратьям, но те его даже не хватились – скакали себе дальше рысью, не поворачиваясь к отставшему и его жертве. То, что она жертва, было кристально ясно с самого начала: этот лес и мир наверняка переполнены каннибалами, включая кентавров. – Ты заблудилось, дитя, – наконец-то говорит он, останавливаясь в нескольких метрах от девушки. Мелодичный баритон ласкает слух – не настолько, чтобы упасть в экстазе к его копытам, но и недостаточно для того, чтобы совладать с телом и унести поскорее ноги. К сожалению. – Да не, дом там, всего ничего пройти, – отвечает она, пытаясь совладать с голосом – безуспешно. – Твой дом слишком далеко. Кентавр улыбается ей и заглядывает в душу так глубоко и интимно, что становится жарко и неловко. А потом протягивает широкую ладонь, шевелит пальцами, чтобы девушка скорее вложила свою руку в его, но Лола не двигается. И лишь отталкивает его ладонь, когда та оказывается в опасной близости к её лицу. Девушка никогда не была особо храброй, не бросалась в омут с головой и всем телом на амбразуру, но здесь и сейчас было нужно, наверное. Кентавр никак не оскорбляется и не выглядит злым – не то чтобы Лолу это расстраивало – и упрямо тянется к ней опять. На этот раз его быстрое движение не удается остановить, и девушка спохватывается лишь тогда, когда оказывается прижатой к мощной груди, а в лицо начинает бить ветер. Кентавр галопом скачет вперёд в неизвестность, и её визг тонет в его широкой ладони.***
– Привязанности тянут вниз. Франц – так звали кентавра – говорил редко, но звучание его голоса приятно окутывало слух, убаюкивало даже. Он живо напоминал сказочного учителя-философа, который учил своих воспитанников жизни, смерти и облакам – как Хирон обучал Ахилла, как Флоренц обучал студентов-магов, как учитель литературы обучал её саму. Но вряд ли Лола вспомнила бы такое сравнение. – Или же окрыляют. Следует лишь вовремя почувствовать разницу, пока не станет слишком поздно. Франц определённо не желал ей зла – иначе сожрал бы, наверное – и во сне притягивал к мускулистой груди мощными руками. Кентавр как-то рассказывал, что в табуне все спят, крепко прижавшись друг к другу – так теплее и безопаснее. Лоле кажется это разумным, но от близости мужского тела ей неловко и душно, даже несмотря на то, что он и человек-то всего лишь наполовину. Лоле никогда не было так неуютно-смущающе рядом с Белоснежкой. Девушка старается не думать о не-принцессе и её помощниках. Ей горько от того, что она дала себя забрать у них, ещё более – от того, что даже не хочет уходить. Лола старательно отгоняет мысли от них, память о приятных моментах, но не всегда удачно. – Поэтому я забрал тебя. Лоле кажется, что кентавр поступил правильно. Или же ей просто хочется, чтобы это было так.***
Еще когда Лола была с Белоснежкой и гномами – казалось, это было вечность назад – не-принцесса учила её прислушиваться. К сердцу, к ней самой и гномам, к окружающим звукам. Птицы поют Лоле что-то непонятное на своём, на птичьем, а зайцы, не боясь, приближаются и тычутся мокрым носом в ноги. Щекотно. Лола улыбается, смотря на них, и говорит с ними шепотом. Лесные жители не отвечают. Когда Лола наклоняется, чтобы погладить животных между ушей, те отпрыгивают подальше. – Они когда-то умели говорить с вами, людьми, – говорит Франц, наблюдая за ней, – но разучились. Не хотят. Не верят они больше вам, как и все мы, как и вы даже. Птицы садятся на широкие плечи кентавра, щебечут что-то тихо, но тот сгоняет их. Лоле немного завидно, что живность его не боится даже несмотря на то, что он человек, хоть и наполовину. – Их песни теперь грустные, поют они о боли, потере и предательстве. Вина подобных тебе. Наверное, Лоле должно быть стыдно – ведь Франц того и добивался, правда? – но она лишь с улыбкой смотрит на то, как кентавр недовольно кривится и продолжает отгонять птиц, упрямо садящихся к нему на плечи. Лоле не хочется брать на себя вину за действия, к которым она не имеет ровным счётом никакого отношения. Лоле хочется стать кентавридой, гномом или даже птицей, чтобы петь свои грустные песни вместе с себе подобными – это ведь избавит её от немого упрёка во взглядах лесных жителей? Они ведь смогут тогда с ней говорить на понятном девушке языке?***
Ночью, когда Лоле не спалось в удушающих объятиях, к ней подлетает летучая мышь. Доверительно близко, протяни девушка руку – и коснулась бы тонкой сероватой кожицы. Но не рискует спугнуть, уяснив для себя, что животные не примут её. Но мышь подмигивает ей – так явно, что хочется протереть глаза или стукнуться головой о камень – и широко улыбается, обнажая ряд острых и давно уже не белоснежных зубов. – Не бойся. Упомянутые перспективы приложиться головой к чему-нибудь твердому и протереть глаза уже не кажутся безумными – безумнее говорящего с ней животного так точно – но летучая мышь останавливает её. – И не рыпайся. Маленькая девочка, такая красивая и крохотная, негоже ей с кентавром брататься. – Негоже, - соглашается Лола, кивая. – Но мне нравится. Летучая мышь смеётся её словам, и это некрасиво. Её голос скрипуч и резок, а смех зловещ. Классический второстепенный антагонист из сказок и мультфильмов, который обязательно всем портит жизнь. Но девушка не думает об этом – сказки и мультфильмы стёрлись из памяти, а звучание голоса летучей мыши не кажется неприятным. Кентавр беспокойно дёргается, но не просыпается, лишь крепче, ближе, жарче прижимает Лолу к себе. Мышь лишь скалит на это зубы. – Какая близость, какие отношения! Даже неловко вставать между вами и пытаться разорвать эту нерушимую связь. Лола замирает от ужаса и готовится ответить, но вместо этого заходится кашлем. Сказать что-то сложно, хоть и хочется нестерпимо, но голос будто отняли, а вместо него оставили раскалённые угли. Горло жгло, а в ушах всё ещё звучали неприятные, хоть и уверенные слова мыши. Та смотрела на девушку уже без издёвки, но сочувствующе-снисходительно. – Крохотная и красивая девочка, такая бедная. Совсем поработил наш мир, не оставив от прежней неё ровным счетом ничегошеньки. Трагично. Наверное, Лоле хочется что-то спросить, что-то узнать, но угли обжигают её изнутри, а наружу вырываются не слова – только слёзы. – Оставь кентавра, как оставила недопринцессу с её недоростками, ни один из них не поможет тебе уйти. Пойми это своим ещё оставшимся умишком и приходи ко мне. Девушке хочется спросить, откуда ей нужно уйти и куда она придет. И почему столько секретов вокруг. И почему голоса всё ещё нет. И почему глубоко внутри, куда ещё не проник жар углей, таится мысль об ирреальности, безумности всего этого мира вокруг нее. Франц просыпается, когда её уже вовсю колотит и кажется, что тела касаются не знакомые широкие ладони, а загребущие руки Смерти. Скорее всего, этим привычным рукам удаётся отвоевать её, но Лолу ни одна из участей совсем не пугает – летучая мышь исчезла, её режущие голос, улыбка и слова больше не преследуют. На задворках сознания теплится мысль, что что-то подобное с Лолой уже было.***
Ни утром, ни на следующий день Франц ни словом не обмолвился о том, что произошло с девушкой. Наверное, он знал о происходящем в разы больше девушки и отчего-то ничего не говорил. Лола не хотела знать причину его молчания, она лишь хотела стереть из памяти ту ночь подчистую, с летучей мышью и её словами, прочно засевшими в памяти, хотела вернуть прежнее доверие к кентавру. И ничегошеньки у неё не получалось. Ночью Франц сильнее обычного прижимает её к себе, словно зная о копошащихся в девичьей голове мыслях, словно не желая дать ей уйти от него, словно действительно наслаждаясь её обществом. Лоле приятно и горько одновременно: такая гиперопека не может не раздражать подростка. – Что ты знаешь о летучих мышах? – спрашивает как-то девушка, в принципе даже не надеясь услышать ответ. Но кентавр заглядывает ей в душу, будто знает о посетившей её ранее летучей мыши, и отвечает: – Они были с людьми в то время. Мудрые, но такие же лживые и подлые, как те люди. Оттого мы, жители леса, их отторгаем. Лола думает, что, возможно, он сказал правду о лжи летучей мыши. Лола думает, что, возможно, Франц сам солгал, чтобы она осталась с ним, или чтобы уберечь от опасности. Лола слишком много думает в последнее время, и от этого ей катастрофически больно. Больно выбирать сторону, когда те враждуют между собой. Больно отрекаться от чего-то привычного даже во благо. Больно делать выбор самостоятельно. – Привязанность всегда трепетно-нежная, – говорит Лола кентавру, когда тот уже спит, и осторожно высвобождается из кольца его рук. – И в то же время всегда болезненно-горькая. Цени её и, отпуская, никогда не забывай. Слёзы текут по щекам и быстро высыхают. В ту же ночь Лола покидает Франца.***
Этот мир жесток ко всем, но Лоле кажется, что к ней в особенности. Она поняла, что ей надо уйти, отправилась навстречу летучей мыши, но где та – загадка. И ни одной подсказки. Поначалу Лоле кажется, что та сама прилетит к ней ночью, как и в прошлый раз. Поэтому с наступлением сумерек затаивается под густой кроной деревьев и принимается ждать, пока не засыпает. Ночами позже начинает звать мышь, с каждым разом всё громче и громче, пока раскатистый дуб, потревоженный её криками, не скидывает девушку с себя. А потом она обращается к жителям леса. Те по-прежнему молчат, недоверчиво поглядывая на неё, и, услышав вопрос, скачут дальше и быстрее. Лоле кажется, что напоследок каждый из них презрительно фыркает в её сторону. С каждым прожитым днем руки всё больше опускаются. Лола невольно вспоминает время, проведённое с Белоснежкой и гномами, когда были вкуснейшая домашняя еда, крыша над головой и тёплая спина не-принцессы, к которой можно было прижаться. Лола вспоминает Франца и его разговоры о жизни, смерти и облаках, крепкие мужские руки, которые так заботливо прижимали девичье тело к его мускулистому. Та жизнь кажется роскошной по сравнению с теперешней: холодная трава под спиной, редкие ягоды, родниковая вода и удушающее одиночество. Почти обидно, почти хочется вернуться, но девушка знает: назад уже никогда не повернёт – свобода переполняла крохотное тельце, за спиной резались определённо белоснежные крылья. Подождать всего немного – и полетит она вперёд уже сама, уже быстро, уже не боясь. Реальность опрокидывает на неё ушат воды, ударяет чем-то тяжёлым по голове, решает всё за неё, когда сквозь сон Лоле слышится голос Белоснежки. Секунду она спокойно лежит на траве, а в следующую – вскакивает на ноги и прячется за ближайшим толстым стволом дерева. Голос не-принцессы ей не чудится, он постепенно всё больше и больше приближается, а иногда сквозь него пробивается ворчание гномов. Лола пытается забраться наверх по стволу и затаиться под покровом ночи в темно-зелёной кроне, но дерево лишь откидывает её от себя так сильно, что девушка падает обратно на траву, пребольно ударяясь спиной. И, кажется, прощается с жизнью, смертью и облаками, пока не слышит под ухом знакомый скрипучий голос. – Приветик. Глаза сразу находят летучую мышь – та сидит у девушки на плече и улыбается. Так беззаботно, словно не слышит явно приближающихся Белоснежку и гномов. – Маленькая, храбрая девочка так рада меня видеть. Но праздновать придется позже, тут есть незваные гости. Мышь подмигивает и выглядит уверенной донельзя, и эта уверенность Лоле не передаётся. Девушка пристально осматривает животное, ловкое и быстрое, но слишком маленькое, чтобы бороться против восьмерых. Додумать не успевает: мышь хватает её лапами за кофту сзади и взлетает. Лола не успевает удивиться необычной силе крохотного тела, как из горла вырывается визг. Летучая мышь немедленно останавливает её. – Тише, раскричалась. Мы не должны привлекать внимание. Молчи в тряпочку, притворись пушинкой и не рыпайся! – слова мыши звучали оскорбительно, хотелось ответить, но девушка надулась и обиженно молчала всю дорогу, пока они не вылетели из леса. И если раньше лес казался абсолютом, неограниченным и совершенным, то сейчас перед глазами было подлинное олицетворение свободы: необъятные просторы, широкие поля, бескрайнее небо и звёзды, следящие за каждым движением. Дух захватывало, Лола восторженно задержала дыхание, задирая голову. А потом послышался треск ткани, рвущейся в лапах летучей мыши, и девушка полетела вниз – со всей высоты, навстречу просторам и полям. Животное ухватило её за ногу, когда до земли оставалось всего ничего, и, когда подняло обратно на достаточную высоту, адреналин вконец ударил в голову, и Лолу прорвало: – Тебе разум напрочь отхреначило, страхолюдина? Какого хрена поднимаешь меня на такую высоту, чтобы потом ронять?! Кровь приливала к голове, а в крови горело и плавилось безумие. – В твоём крохотном теле слишком много жира, вот ткань и не выдержала. Лоле кажется, что летучая мышь поджигает воображаемый фитиль её, девушки, выдержки, и с готовностью отвечает на издёвку своей собственной. Грубые и резкие слова вылетают легко, как вода из прорванной плотины. Но не обидно – освежающе и бодряще. Чувствуя, что выговорилась за все эти долгие дни молчания, Лола блаженно щурится и замолкает со счастливой улыбкой на губах. Мышь, наверное, тоже радостно скалится, и её писк звучит на пару тонов теплее, чем обычно. – Теперь можешь визжать. И Лола визжит что есть силы, расправляя руки-крылья. Эхо уносится далеко-далеко вперёд и теряется где-то в неизвестности.***
Они совершают посадку, когда лес кажется издалека не огромным всепоглощающим монстром, а незначительной мошкой, которую можно легко прихлопнуть и тут же забыть о ней. Звёзды освещают окрестности и счастливые лица, пока летучая мышь отдыхает на плече девушки и объясняет ей план действий. – Прямо пойдёшь, – выход найдёшь, – её голос наполнен насмешкой и усталостью, но животное продолжает: – Направо или налево пойдёшь – навсегда от судьбы уйдёшь. Назад повернёшь – по голове огребёшь. – Дерьмовый из тебя путеводитель, – со смешком заключает Лола и решительно шагает вперед. Они идут молча, лишь мышь разбавляет тишину пением. Мастерства в ней ни йоты, но песня смутно-приятно знакомая, и девушке это нравится. Чуть позже и сама начинает подпевать. Львенок и Черепаха местного разлива, думается Лоле, и от этого даже мало-мальски смешно. Замок вырастает просто из ниоткуда посреди полей, громоздкий, с множеством колонн и пугающих скульптур животных, огромными окнами с капителями, фризами, украшенными барельефом, и люкарнами. Настолько вычурный и пафосный, что хочется этим поделиться, но, повернув голову, Лола понимает, что летучая мышь исчезла. Как и их песня. Как и чувство защищённости. Двери массивные, с бронзовыми ручками и, наверняка, с жутким скрипом открывающиеся, поэтому входить катастрофически страшно и не хочется. Лола пытается найти летучую мышь взглядом, потом зовет её, с каждым разом всё громче и громче, пока услышавший гостью замок не открывает приветливо двери сам – с пугающим скрипом, как и планировалось. Впереди темно и страшно, слева и справа свобода и одиночество, а назад – девушка решила – она больше никогда не вернётся. Сзади всё хорошо известно и протоптано вдоль и поперёк, но сзади всё застыло и приелось до чёртиков. Лола думает, что прошлое нужно уметь отпускать и решительно двигаться вперёд, поэтому зажмуривает глаза и шагает в объятия темноты. За спиной слышится скрип закрывающейся двери.***
Внутри так же вычурно и темно, звуки шагов отражаются от жёсткого пола и летят, теряются далеко впереди. Вокруг так оглушительно тихо, что вблизи легко представляются монстры, наблюдающие, выжидающие момента, желающие ей лишь смерти, слышится их тяжёлое дыхание и клацанье челюстей с рядом острых зубов. Они идеально подходят для неё: рвать, жевать, проглатывать, обгладывать. Время течёт мучительно медленно, а Лола совершенно точно сходит с ума. Гораздо сильнее, чем до этого. Когда ноги устают идти навстречу монстрам, девушка опрокидывается навзничь на твёрдые полы, подкладывает руки под голову для удобства. Взгляд блуждает вокруг не для того, чтобы рассмотреть – чтобы найти хоть что-то знакомое. Попытка заведомо провальная, но Лола продолжает приободрять себя. Этот мир слишком далек от её собственного, порой жестокого, иногда слёзно-болезненного, но всегда родного и любимого. С семьей, если та у неё была, школьными друзьями-авантюристами, водкой без закуси и косяком. И тем интересным учителем – он, кажется, преподавал всё-таки литературу. Плитка под ней начинает ходить ходуном, разъезжается, открывая за собой пустоту. Лола вскакивает на ноги, пытается устоять, но срывается вниз и летит долго-долго, пока не замирает в сантиметрах от простого деревянного стола. За ним сидят шестеро людей, и лица всех их размыты. В духе хоррор-фильмов, в духе маньяков-безумцев, в духе возможных убийц Лолы. Но они играют в покер и никакого внимания на парящую девушку не обращают. Это очень странно и приятно. Лола замирает, потом всё-таки пытается сдвинуться с места, дергается, машет конечностями, отталкивается от стола руками и ногами, но тело будто намертво застряло здесь, в считанных дюймах от неизвестных, удерживаемое невидимыми глазу тугими канатами. Девушка думает, что так, наверное, весьма терпимо – пока размытые люди не замечают её. Стрелки внутренних часов тикают все громче, Лоле кажется, что прошли уже долгие часы, дни, месяца, вечности. Незнакомцы всё это время молча играют в покер и ни словом, ни жестом не показывают, что видят её. И тогда Лола решается: зовёт их охрипшим от долгого молчания голосом. Реакции нет, и она пытается дотянуться до них руками-ногами, но они слишком далеко, недосягаемы. Или же сами отдаляются, ускользают из рук, как и всё до этого: как и смысл пребывания в этом мире, как и понимание всего происходящего, как и исчезнувшая летучая мышь, как и сама девушка, покинувшая сначала Белоснежку и гномов, а потом кентавра. Лоле горько и обидно, и ревёт она, оплакивая все свои потери. Слёзы текут вниз по щекам и падают на деревянную поверхность стола, бегут дальше, на пол, и, кажется, затапливают его. Соленая жидкость пребывает, мочит лодыжки незнакомцев, и только тогда они поворачиваются к ней. Кажется, они что-то говорят, Лола чувствует колебание звука, почти слышит шелест их голосов, но не понимает. Лола почти видит черты их лиц, но пелена перед глазами мешает рассмотреть полностью. Она в остервенении трёт глаза и уши, желая понять, увидеть и услышать, чувствует на себе прикосновение чужих рук и тут же мешком сваливается на стол. Тот не удерживает и трещит, крошится вместе с ней на пол, случайные щепки пребольно входят под кожу, море слёз окутывает её и засасывает вниз, на глубину. И Лола, наконец, слышит голоса, зовущие её. – Вернись, – говорит первый. – Не покидай нас, – вторит ему другой. – Живи, – кричит третий. Лоле хочется их послушать, но вода заполняет дыхательные пути и лёгкие, а перед глазами горит спасительный свет.***
Звонок резко бьёт в барабанные перепонки, почти разрывая их, и Лола нехотя просыпается и поднимает ещё расфокусированный взгляд. Голова нестерпимо болит, губы, кажется, ещё помнят вкус солёной жидкости, почти убившей ее, но, видимо, это всего лишь её разыгравшееся воображение. Включая утопление, сказочных и не совсем героев, даже передозировку. Неподалеку столпились одноклассники и о чём-то тихо переговаривались. Лоле хочется присоединиться к ним, но с первым её шагом в класс входит учитель – тот самый, по литературе всё-таки. Ученики никак не реагируют на него, как и он на них – преподаватель целенаправленно идёт к Лоле. Девушка боязливо отступает, цепляется за что-то ногой и падает на деревянные полы, сильно ударяясь копчиком. Одноклассники, наконец, поворачивают к ней головы и смеются, а Лола замирает от ужаса: их лица тоже размыты, только губы складываются в безумно-страшных улыбках. Учитель склоняется над ней, опускает руку на её лоб, надавливает – девушка проваливается сквозь пол. В новом мире ослепительно чисто, ярко, бело и очень пусто. Мужчина теперь одет в белоснежный костюм, а её саму, кажется, прикрывают лишь небольшие пушистые облака. Неловко и очень смущающе, но учителю, наверное, безразлично её почти обнажённое угловатое тело. – Мне очень жаль, – начинает он, кладя руку на её неприкрытое плечо, – Лола всегда была способной ученицей. Администрация школы сожалеет о случившемся и готова во всём поддерживать вас. Лоле хочется покрутить пальцем у виска, пощёлкать пальцами перед лицом учителя, но она ещё не настолько сошла с ума, в отличие от него. Мужчина смотрит понимающими глазами, но будто сквозь неё, будто не видя совсем. – Мы оповестили их родителей, с ними уже беседуют. Они все соболезнуют вашему горю. Лоле нравится учитель, его стиль преподавания, но сейчас его слова противны, и она отталкивает чужую руку от себя. – Знаете, смерть невозможна, когда существует вероятность реинкарнации. Она обязательно вернётся, – мужчина опять тянется к ней, и его быстрое движение не удаётся остановить – он легко хлопает её по плечу, гладит обнажённую кожу. В глазах предательски щиплет, и девушка едва сдерживается, чтобы не заплакать. Слишком многое от неё ускользает в последнее время: слёзы, понимание, летучая мышь, былые представления. – Всего хорошего, до свидания. Где-то на периферии слуха слышится сильный вой сирены.***
Лоле одиноко и пусто, но совсем рядом чувствуется тепло чужого тела. Сначала к ней подходят гномы вместе с Белоснежкой, их руки сжимают крохотное угловатое тело в крепких объятиях, гладят по голове. – Тебе пора возвращаться. Следом подходит кентавр. Длинные каштановые волосы – не грива же всё-таки – обрамляют вытянутое и теперь такое печальное лицо, ниспадают на плечи, на которых сидят поющие свою грустную песню птицы. – Твой дом уже совсем близко. Перед глазами мельтешит крохотное сероватое тельце: летучая мышь усиленно машет крыльями, почти скользит ими по щекам девушки. И улыбается широко и открыто, но по-прежнему пугающе. – Маленькая и храбрая девочка, оставь нас и иди вперёд. Последними приближаются шестеро незнакомцев, но черты их лиц больше не размыты, и Лола легко узнает в них своих школьных друзей. Они выглядят пристыженными, но всё равно смотрят на неё со знакомыми искорками в глазах. – Мы так виноваты перед тобой. Нам тебя очень не хватает, вернись. Перед глазами появляется лестница, ведущая вверх. Символично, но Лола больше не верит в пугающую неизвестность. Незачем бояться, думает она, когда позади чувствуется тёплая поддержка близких ей сказочных и не совсем героев. Девушка никогда не была особо храброй, не бросалась в омут с головой и всем телом на амбразуру, но сейчас – нужно. И она смело шагает вперёд, уже не оглядываясь.***
Вокруг пусто, одиноко и очень темно, потому что глаза закрыты. Слышится тихое тиканье часов, чем-то приглушённые голоса неподалеку, лёгкая вибрация чего-то большого рядом. Хочется сказать, позвать хоть кого-нибудь, но мешает неизвестный предмет во рту. Лола увлеченно исследует его языком, хмурится, понимая – это трубка. И наконец-то открывает глаза. Рядом сидит мать, опустив голову, гладит её по руке и явно плачет. Совсем недалеко беснуются братья – Лоле легко представляется, как те бегают по коридору больницы, нервируют и сводят с ума медсестёр и врачей. Где-то ещё совершенно точно сидят её школьные друзья, нервно курят и ждут. Её или приговора – непонятно, но лучше всё же её. Лола улыбается, насколько позволяет ей это трубка во рту, и слабо сжимает руку матери в своей. Женщина неверяще поднимает взгляд и встречается с искрящимися глазами девушки. Мать ревёт громко, надрывно, выплакивая все переживания прошедших дней, все дурные мысли, и прижимается лицом к руке дочери. В палату вбегают братья, следом входят школьные друзья, за ними – врачи и медсёстры. Они заполняют палату светом, теплом и наконец-то полным пониманием происходящего – и Лола счастливо улыбается всем им. И неважно, что в будущем её ждут расспросы и, скорее всего, поставят на учёт, гораздо важнее жизнь, переполняющая её, близкие люди рядом, бесконечные просторы свободы и смелые шаги вперёд.