До их встречи оставался ровно один день

      До их встречи оставался ровно один день.       Ровно один день до того момента, когда сладкая месть будет исполнена и можно будет спать спокойно, зная, что теперь-то он точно самый лучший.       Поглаживая свернувшегося на коленях Карла, По в конце концов придвигает чернильницу и пустые бланки, распечатанные специально для этого случая.       Загадка-пропуск, загадка-ключ, без которого его закадычный враг, Эдогава Рампо, не будет допущен и признан проигравшим.       Эдгар нервничает, и выписывая буквы, лишь чудом не сажает кляксы на гладкий белый лист, часто подтачивая старомодное, темной расцветки перо. Руки его дрожат, дыхание сбивается всякий раз, когда в голову лезут глупости, в которых можно проследить одну-единственную паническую мысль: «А что, если Рампо не придет на встречу?» — Нет-нет, это решительно невозможно. — Беспокойство достигает своего пика; Эдгар, убрав все со стола, снова садится за него, снова начинает молча гладить шерсть плохо переносящего чужое волнение енота. — Рампо-кун никогда не уклонится от брошенного вызова: ему гордость не позволит.       Это успокаивает настолько, что он даже делает себе чашечку чая и вновь начинает ходить по комнате, предаваясь воспоминаниям. Краем глаза По успевает проверить свой внешний вид и находит, что его особый наряд в честь особого события, идеально подобранный для мести, полностью совершенен.       Когда они встретились в первый раз шесть лет назад, По был сражен наповал.       Если бы маленький улыбчивый Рампо вонзил ему нож в грудь, протолкнув лезвие по самую рукоять прямо на глазах десятков полицейских, его бы это удивило меньше, чем в мгновение решенное с помощью способности эспера дело.       Если бы похожий на мальчишку детектив вместе со своим сопровождающим сделали что-нибудь еще, хоть что-нибудь — хотя бы по месту преступления походили, просмотрели улики и показания — он бы принял свое поражение с честью, как и подобает такому величественному человеку, как он.       Однако же все было совсем иначе. Одна серьезная просьба их капитана, вытащенные из кармана очки, таинственное сияние, ореолом вспыхнувшее вокруг стоящего в свете дополнительных ламп Рампо — и дело было решено, пусть Аллан и заставил Эдогаву объяснять каждый вывод, чем, признаться, заставил всех вокруг понервничать.       Это было похоже на не запрещенное жульничество, на плевок в лицо трудяге Эдгару. Да еще и эти слова о том, что дело было совсем легким…       О, как же они тогда потрясли и без того накрутившего себя По!       Поглаживая по обложке — Карл сбежал — книгу, написанную специально для Эдогавы Рампо, Аллан даже слегка ерзает, представляя, как поймает в нерешаемую ловушку своего противника. Одна только мысль, что тот будет заперт, как птичка в клетке, доставляет неизъяснимое удовольствие и помогает успокоиться.       До их встречи остаются жалкие часы, а По так и не сможет теперь заснуть: он сильно переживает и хотя мысленно уже празднует свой триумф, под ложечкой сосет. Он начинает заново искать недочеты в своем плане, бубнит под нос обрывки выученных речей, оперирует собранными сведениями об «Ультра-дедукции» и приходит к выводу, что все идеально — какие же могут быть промашки в столь совершенном плане его победы?       Но не спать тоже нельзя, и, поколебавшись, Эдгар начинает раздеваться, твердо намеренный немного расслабиться под теплыми струями душа в желании насладиться собственными фантазиями, утонуть в мире грез — пусть ненадолго, но он авансом побудет победителем этой дуэли эсперов.       Глядя на спящий город сквозь панорамное окно, сидя при этом в горячей ванне, По не замечает, когда мысли его приходят в движение снова, и туда вплетаются романтические нити, которые крепнут, становятся толще, чем больше мужчина думает о своем противнике, и в итоге натягиваются как канаты, а Рампо снова полностью забивает голову.       Интересно, есть ли у Эдогавы Рампо семья? Жена? Дети? Любовница или, быть может, любовник? Домашний питомец? Как жаль, что слежка за подобными моментами для них несущественна и не входит ни в один из сценариев!       Рампо можно было б назвать красивым, не будь он таким лисом. Но его глаза, как изумруды, как малахит — о, По видел многое, но такой красоты глаза — еще никогда. И достались они почему-то этому китсуне в человеческом теле, этому плуту, который насмехается и считает всех ниже себя.       Его маленький рост в самом начале показался Эдгару даже очаровательным — для него Рампо был, как шкодливый ребенок, пробравшийся на место преступления. Помнится, он даже хотел закрыть ему глаза или спрятать тело, отвлечь внимание и позвать кого-нибудь из рядовых, попеняв им на невнимательность.       А уж эта его улыбка! Широкая, детская, но в момент сменяющаяся темной усмешкой, когда Рампо находит что-то для себя любопытное. Будто хирург, он режет преступников до костей невесть как полученной правдой, и за месяцы наблюдений, присланных фото и видео, Аллан был очарован тем, насколько детектив эмоционален и беззащитен, прост, как ребенок, не способный даже самостоятельно куда-нибудь поехать!       Может быть, у По была тяга к детям, он не знал, однако знал точно, что маленький эспер из Детективного Агентства где-то в глубине души ему даже нравится, а не просто интересен как противник, которому надо отплатить за публичное унижение шестилетней давности.       Кажется, горячая вода начинает убаюкивать. Это не так уж и плохо: он будет собранным, когда проснется.       Итак, на чем он там остановился?       На том, что Рампо-кун ему симпатичен не только как противник, верно.       Эдгар съезжает пониже и выдыхает на воду, пуская мелкую рябь.       Чисто ради собственного удовольствия можно сравнить их физические параметры, ведь, возможно, чуть позже им придется сойтись на поле сражения уже по-другому: босс настроен растоптать Агентство, а По не хочет, чтобы кто-нибудь кроме него посмел трогать детектива.       Аллан вообще очень не любит делить что-то, на что он положил глаз. Говорят, подобное грешно, но какая разница, если оно ему принадлежит, верно?       Улыбаясь собственным мыслям и продолжая размышлять, Эдгар приходит к выводу, что он, несомненно, по физическим характеристикам превосходит своего изнеженного оппонента с его тонкими руками и ногами, хрупкими косточками и мягкой кожей — и, разумеется, забывает спросить самого себя, чем он отличается от Рампо, кроме показателей роста.       Удовлетворенный проведенным анализом, Аллан выбирается из воды, кутается в длинный викторианский халат.       Уже нежась в постели, великий детектив вдруг представляет нечто совершенно невозможное, греховное и в каком-то смысле даже омерзительное, но, подумав, соглашается сам с собой — никто кроме него самого не знает, что, ощущая голой кожей мягкость простыней, он продолжает думать о Рампо.       О нагом, беззащитном, беспомощном перед ним Рампо.       Аллан, размышляя о своем противнике, улыбался всегда, стиснув зубы до скрежета: вспоминалось собственное унижение и обрывистые фразы, брошенные, как перчатки, прямо в лицо. Вспоминалось, как он сжимался от них, задетый пренебрежением и высокомерием, с которым на него смотрел тот юноша.       Почему он должен стыдиться, что хочет надругаться над обидчиком и таким способом тоже? Почему должен скрыть от самого себя правду?       Эдгар закрывает глаза и проваливается в мягкость перины — мокрые кудри рассыпаются по подушке, губы изгибаются в полной предвкушения улыбке, длинные ноги чуть разведены, руки согнуты в локтях. Тонкие пальцы скользят по плечам, и фантазии вполне хватает, чтобы вообразить: это не он трогает сам себя — это Рампо, маленький, хрупкий и несомненно привлекательный, оседлал его живот и теперь невесомо касается плеч. — Нет-нет, Рампо-кун не может быть надо мной, тем более — никакой нежности, — одергивает себя По и перекатывается на живот.       Так-то лучше. Это Эдогава распростерт под ним: нежно-розовые губы приоткрыты, глаза широко распахнуты, тонкие руки за головой после его падения на постель, и в затаенном дыхании, в недвижности — во всем читается откровенный страх.       О да, страх. Аллану это нравится, и он чуть приподнимает бедра, раздвигает ноги, сгибая колени. Пальцы скользят по животу — щекотно и мягко, и от прикосновений по телу прокатывается мелкая дрожь, в горле перехватывает.       Японцы различают несколько видов поцелуев, дорожат каждым, трепетно выбирая тех, кому дозволено касаться их столь интимно.       Тогда, пожалуй, Эдгар украдет у Рампо его первый настоящий поцелуй, во всем будет первым. Огладив хрупкие бедра и талию, он вскользь проведет по горошинам сосков. Одна ладонь ляжет на подрагивающее горло. Большой палец ненавязчиво опустится на кадык — и Рампо в этот момент гулко сглотнет, пытаясь смочить пересохшее от страха горло.       Вторая рука нежно коснется покрасневшей щеки; пальцы зароются в растрепанные волосы и остановятся, дойдя до затылка. Рампо молчалив и нервозен, и его дискомфорт вызывает в груди По щемяще-сладостное удовольствие.       Эдгар склоняется все ниже, пока не прижимается губами к раскрытым губам Рампо; кончик языка властно проскальзывает в теплый рот, сплетаясь с маленьким юрким язычком в грешном танце.       От смелости собственных мыслей тяжелеет в паху. По дышит тяжело и сбито; рука, успевшая опуститься до лобка, замирает. Пальцы недоверчиво трогают обнажившуюся головку, и от пронзающего удовольствия сводит тело. Почти болезненно, но как же приятно!       А ведь он только начал. — Демон, — выдыхает Аллан в тишине комнаты, и это обращение относится к Рампо, который, даже воображаемый, возбудил его одним поцелуем. — Подлый лис, инкуб.       После поцелуев — укус. Болезненный, до крови. В шею — так, чтобы на белой коже остался отпечаток его зубов, а после под кожей разлилось темное пятно гематомы.       Рампо кричит — только для него, высоко, хрипло, рвано; тонкие пальцы пытаются ранить его спину, но это бесполезно, ведь Эдгар уже скользит поцелуями вниз по телу, осыпая мягкий живот и раздвинутые — будто в приглашении — бедра.       Тонкие ноги Аллан оглаживает руками, ласкает лодыжки, щекочет стопы с поджатыми пальчиками.       Рассудок от возбуждения мутится, сомкнувшиеся кольцом пальцы вынуждают прогнуться, вжаться щекой в подушку, и хриплый стон пробирается сквозь сжавшееся горло, стиснутые зубы да сомкнутые, побелевшие губы.       Воображаемый Рампо сводит с ума, но Эдгар не согласен так просто отдавать ему свое здравомыслие. Пальцы начинают плавное скольжение по плоти, от основания к головке, размазывая смазку по стволу, лаская взбухшие под тонкой кожей вены.       От удовольствия он снова глухо стонет и зажимает наволочку зубами; в темноте не виден его бешеный взгляд, который он на миг вскидывает куда-то вверх, прежде чем продолжить фантазию.       Рампо полностью готов, раскрыт для него, как цветок. Ноги согнуты в коленях, бедра разведены, изящные руки держат их, скользнув под колени и замерев там. Эдогава предлагает себя сам, делает себе растяжку, и от зрелища тонких пальцев, сходящих куда-то внутрь, где, как шепчет Рампо, безумно тесно и жарко, у Аллана стоит до боли. — Проклятая ночная бабочка, — почти скулит мужчина и бьет себя по щеке.       Боль отрезвляет, но фантазия продвигается немного дальше, к самому пикантному моменту.       Аллан пару раз трется о покрасневший от усердной растяжки анус. Маленький детектив шумно дышит под ним и умоляет не томить. Говорит грязные и пошлые вещи, от которых краснеют они оба. Но Эдгар слушается и, на миг замерев, входит до самого конца.       Комнату разрывает крик Рампо, его красиво изогнутое обнаженное тело будто взлетает. По ощущает, как туго сжимаются тесные стенки, и тоже стонет, стонет о том, как ему хорошо внутри. Собственную плоть опаляет жар, внутри влажно от смазки, все пульсирует в едином ритме, и, не желая терять сладостные мгновения, Аллан начинает двигаться — грубо и нежно одновременно, входя и выскальзывая из хрупкого тела.       Чтобы двигаться, приходится держать чужие плечи — иначе Эдогава пытается выскользнуть из цепких рук, потому что он верткий и не может удержаться от силы толчков.       Рампо шепчет, что По очень глубоко, а того захлестывает страсть и нежность, немое восхищение, почти экстаз — он первый любовник великого японского детектива, первый его партнер, первый возлюбленный и…       Возлюбленный. Звучит сладко, и он даже сбивается с ритма. Рука двигается с перебоем, он слишком сжал пальцы и чуть не кончил — лишь силой воли оттащил себя от края.       Впереди его ждет еще более сладостная кульминация.       Эдогава цепляется за его плечи, шепчет, прижавшись губами к уху, сдавленное: «Я сейчас, Эдгар, еще немного, и… Ах!»       Это «Ах!» срывает По с края. Протяжный стон-крик, сливаясь с фантомным криком его любовника, наполняет комнату. Эдгар содрогается под одеялом и кончает в руку, до боли закусив собственные пальцы, ощущая где-то в груди жгучее разочарование: в своем воображении он заполнил нежное тело до самого края, и белесая сперма, которою забрызган впалый животик — сперма Рампо, та же, что растекается по худым, мокрым от пота бедрам — принадлежит Аллану.       Приходится включить свет и искать влажные салфетки. Следы собственного рукоблудия запачкали простынь, и это выводит на мысль, которая доселе его не посещала: даже если он хочет надругаться, что же это за надругательство, если оно доставляет его врагу удовольствие — пусть лишь фантомное — а самого его ставит в неудобное положение, когда на часах уже три, а чистого комплекта белья нет? — Чертов демон-лис, — снова бурчит По, ощущая досаду уже и на фантомного Эдогаву, и на себя тоже.       Потому что, кажется, Эдгар все-таки совершенно не умеет быть настоящим мстителем.       Хотя бы из-за того, что настоящие мстители точно не влюбляются тайком от себя в объект своего мщения, не врут себе на этот счет, не восхищаются обидчиком и его способностью.       И, разумеется, они не фантазируют в собственной голове их первый раз, а потом не ловят себя на мысли, что…       Кружевной передник, нитка жемчуга, туфли на каблуке, чтобы угнаться за высоким мужем.       Из Эдогавы, с его-то параметрами, вышла бы прекрасная женушка…