Rain To Sea

      Если уронить в непроглядную ночную тьму любой аргумент, любую продуманную историю, любую, в сущности, ложь — не услышишь даже всплеска, с которым этот камень пойдёт на дно. Темнота не шелохнётся, не вздохнёт и не выругается в ответ. Нельзя даже сказать, что она проглотит. Возможно, поглотит или, что ещё более вероятно, не примет вовсе.       Темнота — это огромный океан, который лижет камни, но не берёт их себе, а возвращает на берег большой приливной волной. Гладкие, обточенные, солёные.       …Шэнон не хотелось думать обо всём этом, особенно ночью, когда в окнах гаснет свет и усталость смеживает веки, однако образы обступали её и тихий плеск волн проступал из дрёмы. То ли надеясь вымотаться и поскорее уснуть, то ли — напротив — силясь выиграть у сна несколько часов, Шэн поднялась с дивана, который был её убежищем уже несколько дней, и прошла на кухню.       Часы на холодильнике показывали два ночи, прохладный ветер наполнял комнату и раздувал занавески. Не обращая на это никакого внимания, Шэнон включила чайник, который тут же заглушил шелест деревьев и тихий стук дождя о стёкла. Цветная подсветка мягко переливалась, а Шэн так и стояла, бездумно всматриваясь в закипающую розоватую воду, подменяя шумом мысли. Щелчок, и всё стихло. Правда, тут же вернулись и ветер, и дождь, и шелест листвы — шелест, такой похожий на волны, которые лижут причал.       Если осмелиться и шагнуть вперёд, взглянуть в лицо демонам, что так искусно прячутся в складках штор, закатных тенях и забытых снах — можно или пойти на дно, или обнаружить себя идущим по воде, оставляющим следы на зыбкой тёмной глади. Всё зависит от того, будешь ли ты камнем или твоё сердце — суть солнечный луч, пронзающий толщу. Луч никогда не тонет, но вычерчивает свой путь. Камень идёт на дно. Так закономерно, так просто.       …Сжимая в руках кружку, Шэнон чувствовала, как согреваются замёрзшие пальцы. Ей не хотелось возвращаться на диван, и она зашла в студию, где опустилась в кресло перед тёмным безжизненным монитором. Здесь окна скрывали плотные шторы, и Шэн включила лампу, надеясь почувствовать себя уютнее.       В просторной комнате царил идеальный порядок, какого никогда нельзя было увидеть, стоило Шэнон взяться за работу. Тогда листы с быстрыми скетчами крепились к стенам, устилали пол и стопками лежали по обе стороны клавиатуры. Иногда скетчи дополнялись словами, но это было почти редкостью. Шэн говорила образами, мыслила цветами, дышала красками и звуками, которые тоже умела перелагать в штрихи. Весь мир для неё был холстом, и, может быть, именно поэтому ощущение тёмной, довлеющей толщи так тяготило её.       Голубая лазурь, залитая солнцем; бескрайняя, спокойная, почти прозрачная вода — солнце любит скользить по её глади, любит становиться зайчиком, рассекающим мелкую рябь. Но когда тучи затягивают небо, что происходит с лучом? Успевает ли он вернуться к солнцу или же, отрезанный от корня, падает в толщу и угасает, задавленный ей?..       Шэнон и сама не заметила, как начала набрасывать на листе образ, слишком знакомый, слишком… привычный взгляду. Сколько трудностей они преодолели рядом друг с другом? Сколько утекло воды с их встречи?.. Всё это перестало быть важным, ведь в итоге они оказались лишь двумя камнями, вначале ушедшими на дно, а затем выброшенными на разные берега.       И именно поэтому Шэн теперь спала на диване: спальня пугала её пустой половиной кровати, наполовину вычищенным шкафом, белеющей в темноте тумбочкой, на которой больше не лежали дурацкие побрякушки.       Образ на бумаге обзавёлся приятной улыбкой, точёной линией скул, прямым носом и тонкими ключицами… Карандаш замер в руках Шэн, когда она попыталась дополнить картину глазами. Нет уж. Хоть этот призрак не сможет одарить её безразличным взглядом, подобным тому, что остался ей на память вместе с парой вазочек и кольцом, сейчас спрятанным в самый дальний угол комода.       Но что если камень — это и есть солнечный луч, утонувший в солёной воде и сжавшийся в плотную, гладкую точку?..       Возможно, луч действительно гас, и тогда камень хранит в себе темноту. Уже позже, выброшенный из толщи вод, отринутый бездной, он лежит, вновь подставляя бока солнцу, но уже не помнит, что раньше и сам был им.       Однако есть и те лучи, которые спрятали свет в каменную скорлупу, но вовсе не отринули её. Оказавшись на берегу, они с лёгкость сбрасывают тяжёлую, шероховатую кожу и растворяются в свете, возвращаясь друг к другу, заново обретая и лёгкую игривость, и жаркую чувственность. И тогда нельзя отличить один луч от другого, как нельзя не заметить их многообразия.       Шэнон сделала глоток и откинулась в кресле.       За окном начинало светать и противоположную стену расчертило белой полосой. Шэн поколебалась, но затем прошла в прихожую, накинула на себя куртку и быстро сбежала по подъездной лестнице.       На улице было пустынно, дождь кончился, оставив после себя мокрую тротуарную плитку и лужи. Покачнувшись с пяток на носки, Шэнон запахнула куртку сильнее и зашагала вниз, туда, где слышался шелест настоящих волн. Перебежав пустую в эти часы дорогу, она перепрыгнула невысокое заграждение и ступила на набережную.       Здесь всегда было ветрено, вот и сейчас порыв сорвал капюшон и растрепал волосы. Шэн улыбнулась — может, впервые за последние пару дней — и спустилась ниже. Волны отступили, было время отлива, и место, где она замерла, было, пожалуй, в десятке метров от них. Но зато тут лежали тысячи тысяч камней, встречавших рассвет.       Шэнон не знала, была ли она когда-то солнечным лучом, но всё равно собиралась встретить рассвет вместе с ними.