I want to hide the truth Я хочу скрыть правду, I want to shelter you Хочу тебя сберечь. But with the beast inside Но с этим зверем внутри Thereʼs nowhere we can hide Некуда нам скрыться.
— Прекрати лгать. — Я лишь делаю вид, что все знаю, Роджерс. И все-таки Наташа Романофф знала гораздо больше, чем говорила. После того, как Баки решился на заморозку, Стив решил скрыться в России. Он отправлялся туда неумышленно и толком не отдавал себе отчета, почему решил остановиться именно там. Не засиживаясь долго в городах, Стив оказывается в Волгограде. Не то чтобы он удивлен встрече с Наташей. Хотя… что-то такое было. Романофф даже не стала делать вид, что не знает его — будто бы ждала его тут, в этом маленьком кафе. — И что ты тут делаешь? Не хотелось бы грубить Наташе, которая помогла им с Баки вырваться из аэропорта, но напряжение Стива никуда не делось — в любом встречном он видел возможную угрозу. Да и не себе, а Баки. Это не казалось ему странным: Баки был для него буквально всем. И отчего-то только Наташа понимала это так же сильно, как и он сам. — Решила воскресить в памяти родные просторы, — ухмыляется она, делая глоток кофе. — А ты какими судьбами? — Будто ты не рассчитывала встретить меня здесь, — увиливает от ответа Роджерс, и Наташа прекрасно видит, как он напряжен. Она кидает на Капитана любопытный взгляд и отвечает: — Никто не мог предположить, куда ты подашься. — Старк? Наташа кинула на него недовольный взгляд: — Лучше не спрашивай. Стив прекрасно осознает, что поддался своей темной стороне: совсем недавно он делал лишь то, что желает сам, а на остальных людей ему было абсолютно плевать. Стив все понимает. Однако если бы ему удалось бы вернуться в прошлое с такими же знаниями, он бы ничего не изменил. — То, что случилось с Роуди… — Он справляется, — чеканит Наташа и придвигается ближе к Стивену, заглядывая ему в глаза. — Что с Барнсом? Роджерс и представить себе не может, отчего Романофф так интересуется Зимним Солдатом. И это с учетом того, что однажды он прострелил ее. «Прощай бикини», — насмешливо улыбнулась тогда Наташа, хотя Стив видел: ей абсолютно не весело. — Он в надежном месте, — Роджерс отводит взгляд куда-то в сторону, лишь бы не смотреть на Романофф, которая и молчанием своим может вытянуть всю правду. — И что же, он будет там находиться всю жизнь? — Нет, — Стив решился посмотреть на агента, — нужно время, чтобы выбить код из его головы. Наташа понимающе кивает и допивает свой кофе. Она тянет напиток как-то слишком медленно, словно и не хочет уходить. Стив поднимается первым — от воспоминаний о Баки ему хочется снова вернуться на Ваканду, а ему лучше этого не делать. — Где ты живешь? — Где-то. Наташа кривит губы в подобии улыбки и жмет плечами: — Не жалуешь мою компанию, значит. Понимаю. — Дело не в тебе, Наташа. — Разумеется, — Романофф оплачивает счет и тоже поднимается, смело глядя на Капитана. — Я все понимаю. Захочешь встретиться — приходи в это кафе. Наташа надевает очки на нос и уходит, не замечая заинтересованных взглядов некоторых мужчин. Стивен усмехается: а на Родине Романофф лишь одна из красивых женщин, которые цепляют с первого взгляда. Роджерс не уверен в причине приезда Нат в Россию, но догадки имеются: может быть, Наташа чувствует себя здесь обычной. Мало кто может знать ее здесь, как Черную Вдову. Ей это нужно. Необходимо, как воздух. Стив возвращается в снятую квартиру. Ему не хочется включать телевизор, ведь в новостях могут в очередной раз промелькнуть недавние события. Роджерс ощущает себя разбитым. Расколотым на мелкие кусочки, каждый из которых имеет разные мнения и точки зрения. Раньше Стивен был уверен в чем-то одном и шел к этому. Но сейчас… после того, как он узнал о том, что Баки жив, все пошло наперекосяк. Стив думал, что все его близкие, ради которых он мог пойти против правил, погибли. И чему-то в этом факте даже… радовался? Что ж, Пегги мертва. Женщина, к которой он испытал свою первую любовь, умерла. А он жив. Он — суперсолдат. И, казалось, это должно было стать концом, но… вернулся Баки. Баки, который был его другом. Который и сейчас его друг. И становилось понятно все больше: мир никогда не делился на черное и белое. У каждого есть две стороны. И Стив не мог избежать «раздвоения». Стив даже не знает, с кем может обсудить все то, что скопилось. Шерон бы не поняла. Она… не знала Баки. Никогда не жила в годы Второй Мировой и это… важная часть, которой в Шерон нет. Капитан понимает: если продолжать в том же духе, он так и останется один. Капитан много чего понимает. И все еще не может решить проблемы, накопившиеся на сердце. На следующий день Стив вновь оказывается в том кафе.***
У Наташи по-домашнему уютно. Она говорит, что очень давно облюбовала эту квартиру. А когда купила, начала делать из нее нечто такое, что могла бы считать домом. Настоящим. Который давно потеряла. Что ж, Стив может с уверенностью сказать, что у нее получилось. В домашней одежде Наташа нравится Стиву даже больше: простые пижамные шорты, черная майка и накинутая сверху олимпийка. На лице Романофф нет косметики, и она за это даже извиняется. В какой-то момент она даже смеется над собственной ленью. Стивен не может не поддержать ее смех, потому что для него он так необычен и… прекрасен? Возможно. — Чай будешь, Кэп? — Только если составишь мне компанию. — Заметано, — кивает Романофф и уходит на кухню. Вслушиваясь в стук кружек друг о друга, Стив проходит вглубь квартиры. Ничего необычного (в отличие от самой хозяйки квартиры и ее поведения) Роджерс не замечает. И ему это нравится. Когда ты не совсем обычный парень, уже никак не привлекают странности. Хочется чего-то обыденного. Взгляд цепляется за предмет на прикроватной тумбочке. Стив подходит ближе и гулко сглатывает, даже не осознавая отчего: на тумбочке восседает старый-престарый медведь. Роджерсу на секунду кажется, что если он возьмет игрушку в руки — она рассыплется в пепел. — Не думала я, что Стивен Роджерс станет залезать ко мне в спальню, — тянет Наташа, стоя в проеме двери. И, когда Капитан смотрит на нее, ее улыбка кажется ему натянутой и напряженной — такой же, какая бывала, когда его спрашивали про Баки. И Стив понимает, что Наташа может быть такой настороженной по какой-то лишь ей понятной причине, но… — Откуда у тебя этот медведь? Романофф вроде и хочет сказать, а вроде и не считает это нужным. Стив подходит ближе, буквально нависая над ней. С его сверлящим взглядом Наташа была отлично знакома, и он ее не особо впечатлял. — Это всего лишь плюшевый медведь, Кэп, — хмыкает она и кидает взгляд в сторону игрушки. Роджерс знает его смысл: с этим медведем связаны какие-то ценные воспоминания. Стив не хочет давить, да и не имеет права. Господи, Стив, возьми себя в руки! — Не просто, — Капитан отходит от Наташи на шаг и отводит взгляд в сторону окна. За стеклом шумит город, которому и дела нет до суперсолдата и первоклассного агента в обычной квартире обычного дома. — Я не хочу давить. Но я думаю, нам обоим надо выговориться. Стив заходит на кухню, где уже стоят две кружки чая. — Я не знала, нужен ли тебе сахар, так что вот, — агент садится напротив, подавая Капитану сахарницу. Серьезно? Эта сцена кажется Роджерсу нереальной. Он хмуро смотрит на нее исподлобья: Наташа стойко выдерживает его взгляд. Она привыкла все скрывать в себе. А Стив — нет. Капитан даже не ждет разрешения начать — из него так и лезут все его переживания. Он рассказывает о своей прошлой жизни — о жизни простого мальчика из Бруклина, и уже не верится, что вся эта история — его жизнь. Он говорит о Баки и Пегги — двух самых важных людях своей жизни. Проблема лишь в том, что Стив должен был умереть несколько десятилетий назад, а он… здесь. В этом мире, в котором Пегги — мертва, а Баки — на грани. — А Шерон? У Стива на объяснения уходит целых сорок минут. Он пытается… пытается изложить свою мысль, но это получается отвратительно — выходит так, что он чокнутый взрослый мужик, который продолжает жить прошлым, и из-за этого отталкивает Шерон. Но Наташа каким-то образом все понимает. По крайней мере, Стив видит это в ее глазах. Они не пропитаны сочувствием или жалостью, Романофф вроде и смотрит так же — цепко и внимательно. Однако ей не скрыть того четкого сознания ситуации, которую не может понять Роджерс. — Жить прошлым — это нормально для нас. Мы пытаемся подстроиться под этот мир, но без связи с… — Мы? — удивляется Стив. — Мы, люди, — поправляется Наташа. — Итак, ты хочешь услышать мое мнение? — Ну? — невесело хмыкает Роджерс. — Прими реальность, — Романофф накрывает ладонь Стива своей и тут же встает с места, отходя к окну. Капитан всматривается в ее профиль и находит в нем что-то до жути знакомое. Но это «что-то» ловко ускользает от него, и Стив в очередной раз чувствует себя обманутым. Будто его собственный разум скрывает от него какую-то очень важную правду. Когда приходит время спать, Наташа стелет ему в свободной комнате и уходит к себе, выключив свет. Стивен смотрит в потолок — считает трещины. Спать ему отчего-то не хотелось. Да и когда он в последний раз спал? В последнее время Роджерс задавал сам себе слишком много вопросов, на которых у него не было ответа. Его злило то, что он, как ни старался, не мог избавиться от них. И еще этот медведь… он не выходил из головы Стива. Ему удалось задремать лишь на полчаса, а после послышались громкие ругательства где-то за стенкой. Роджерс хотел бы не обращать внимания, но он слышал, что русские могут так орать хоть до утра, а ему так хотелось окунуться в объятья Морфея еще на пару часиков. Невесомо постучав в дверь комнаты Наташи, он вошел. Романофф не спала — она бережно держала в своих руках фоторамку и гладила пальцами фотографию. Появление Стива застало ее врасплох (серьезно?) — она тут же спрятала рамку под подушку. — Что случилось? — твердо поинтересовалась она, явно намереваясь достать ствол. — Я хотел спросить, — Стив почувствовал себя глупо, — твои соседи могут долго ругаться? Как ни странно, Романофф только расслабленно закатила глаза и с улыбкой поднялась с постели: — Дай мне минутку, Кэп. Она скрылась в темноте коридора, а Стив вперил свой взгляд в подушку Наташи. На ту самую, под которую агент спрятала фоторамку. Роджерс разрывался на части, и что-то ему подсказывало, что он надолго таким и останется — разделенным и непонятым самим собой. Фоторамка в его руках. Вместо того чтобы уронить ее от неожиданности, Стив сжимает ее до хруста. Рамка треснула сверху, и в этот момент на нее легли женские пальцы. Рывок — и Роджерс поднимает свой потемневший взор на Наташу. Романофф закидывает рамку в тумбочку и прикрывает лицо ладонями. Да, в этот самый момент она ненавидит себя за то, что становится такой мягкотелой и неосмотрительной. Но этот город и эта квартира действуют на нее успокаивающе. Здесь Наташа не может быть агентом. Здесь Наташа чувствует себя самой собой. — Как ты могла молчать? — шипит Стив, впечатывая ее в стену. Романофф не смотрит ему в глаза — впервые. Она сжимает губы в тонкую линию. Она не хочет говорить. А Роджерсу впервые так по барабану — он хлопает раскрытой ладонью по стене. — Кто ты такая, Наташа? Наташа молчит. Ей кажется, что это — ее тайна, но это не так. Та фотография… черно-белое воспоминание слишком важно. Стиву нужно составить полную картину. Так много вопросов было, и если Роджерс услышит сейчас всю правду, он чувствует — большинство кусочков станут на свои места. — Я та, кто недалеко ушла от тебя, — Наташа смотрит на Стива — пристально и, пожалуй, убийственно. Роджерс решается отойти. Он ведь все равно ничего не добьется от Романофф, если она сама не захочет говорить. Но она захочет. Ведь ей нестерпимо молчать. Но Наташа привыкла это делать, а привычка — вторая натура. — Я та, кто живет тем же прошлым, что и ты. Я та, — агент запинается и глубоко вздыхает, — кто всегда был на твоей стороне. И, когда она снова смотрит ему в глаза, когда зелень встречается с небом, Стивен осознает: именно Наташа была той нитью, тем жгутом, который всегда удерживал его в этой реальности. Потому что… она была рядом все это время. И она знала того Стива Роджерса. Знала. Видела. Говорила с ним. — Я не понимаю. — Утро вечера мудренее. — Нет, — чеканит Капитан, хватая девушку за локоть. — Я требую объяснений прямо здесь и сейчас. — Фьюри бы не одобрил то, что я тебе сейчас говорю, — Наташа забирается с ногами на постель, усаживаясь по-турецки. — Но мне все равно. Знаешь, Стив, — она назвала его по имени. Этого не было так давно, — тяжело видеть рядом с собой родственную душу, как выражаются обычные люди, и молчать. Молчать о том, что понятно будет только нам. Но на то я и профессиональный агент, чтобы держать рот на замке в любых ситуациях, — Наташа глянула на медведя и осторожно взяла его в руки. С трепетом стряхнула с него пыль и заглянула в черные глаза-бусинки. — Не ожидала, что ты вспомнишь Черноглазика. — Ты назвала плюшевого мишку Черноглазиком? — нервно хмыкает Стив. — Не я, — Романофф поднимает на него голову. — А Джеймс. — Баки? — Стив надеется, что его голос звучит ровно. А иначе это будет такой позор. — Именно, — Наташа гладит игрушку по голове. — Это он мне его выиграл, помнишь? Роджерс не знает, что сказать. Не впервые. — Помнишь, мы как-то возвращались с тобой домой в кузове рефрижератора? — Это в тот день, когда ты деньги на проезд потратил на хот-доги? — А ты спустил три бакса, чтобы выиграть медведя для рыжей. — Как ее звали? — Долорес. Но ты звал её Дот. — Ей сейчас, я так понимаю, под сотню. — Как и нам, приятель. — И сколько же у тебя имен? — огрызается Роджерс. Хотя ему это в новинку, но он чувствует — по-другому он никак не сможет выразить свои чувства. — И какое из них настоящее? Сколько тебе лет? И как ты смогла дожить до этих времен? Наташа загадочно улыбнулась: — На мне испытывали ту же сыворотку, что и на тебе, Капитан. Так что сохранилась я неплохо, согласись? — девушка преувеличенно тяжко вздыхает. — А ты и забыл меня. Ту рыжеволосую худенькую девчонку со светящимися глазами от одного взгляда на Джеймса. Но… наверно, это было к лучшему. Сейчас наш общий друг уже не тот, и… я бы не вынесла. Не вынесла бы встреч с ним. Нахождения рядом с ним. И вообще… для меня Джеймс умер, — Наташа откладывает бедную игрушку обратно, на тумбочку. — Есть лишь Баки. Твой Баки. Стив уже и сам не рад, что завел этот разговор. Вопросы на его языке так и крутились, но он не мог перебить сейчас Наташу. Она была слишком потерянной и… настоящей. Даже обычной. Обычной покинутой девушкой, которая когда-то потеряла свою любовь. — Ты любила его, — даже не вопрос, а констатация факта. Но агент все равно отвечает: — Да. Но так бывает: вначале он тебе мишек выигрывает, а затем убивает сквозь тебя инженеров всяких. Хотя… откуда тебе знать? У вас с Пегги было все иначе. — С чего ты взяла? — О, так она когда-нибудь стреляла в тебя? — Было дело, — Стив сказал это с такой легкой улыбкой на губах, что Наташа даже не стала спрашивать ни о чем — все было ясно. Романофф чувствует руку на своем плече и поднимает голову: глаза у Стива снова голубые-голубые, как послевоенное небо, которое очистилось от едкого дыма и смерти. — Хочешь его увидеть? Наташа не плачет. Ей это было уже не дано. Она лишь сжимает ладонь Роджерса своей и, задерживая дыхание, выдавливает из себя твердое: — Нет. *** Это было сложно объяснить другим. Поэтому Наташа любила молчать. Но Стив понимал. Может, не до конца, но все же… он больше никогда не заговаривал про Баки. Для Романофф все было кончено. И дело не в пуле, прошедшей через нее. Дело во времени, которое уже давно все расставило по своим местам. Может, однажды Баки вспомнит ее. Точнее, Долорес Холл с ее милой улыбкой и наивным взором. И Наташа уверена — он не захочет ее видеть. Ведь те они, которые были до войны, уже погибли, испарились в текущих годах и стали абсолютно другими. Но плюшевый медведь и поблекшая фотокарточка, на которой Долорес Холл и Джеймс Бьюкенен Барнс искренне улыбаются и светятся от счастья, все равно останутся в родной квартире Наташи. Как воспоминания о тех временах, когда все было просто. Когда в простоте скрывалась идеальность. Когда Наташа Романофф еще не была Черной Вдовой, а Баки Барнс — Зимним Солдатом.