Неслучившееся.

Эредин замечает его подле Аваллак`ха, когда возвращается с рейда. Правильные черты лица, золотистые волосы, на кончиках набирающие цвет спелой ржи и тем самым выдающие в нём изрядную долю рода Лары, миндалевидные глаза — мальчишка вне всяких сомнений принадлежал семье чистокровных эльфов, ни разу не порченой примесью человеческих генов. Эредин перебросил плащ через плечо, горделиво вскинув голову, и шагнул вперёд. Его преданные лейтенанты остались на пороге в приёмную короля, гремя латами и стряхивая ещё не растаявший лёд с сапог, за окошком цвело лето, шептала Иснад, перекатываясь между ивами. Аваллак`х встретил Короля Охоты невозмутимым взглядом, оторвавшись от книги в своих руках.  — Добрый день, Эредин, — Знающий заложил страницу расшитой полосой ткани, всем своим видом показывая, что сборник в его руках куда интереснее любого в кабинете. — Надолго ли вернулся?  — Будто тебя это так интересует, — усмехнулся он, подпирая могучим плечом стену. — Или же ты согласен плюнуть на свои игры в лаборатории и присоединиться к Охоте?  — Сомневаюсь, что мне больше понравятся ваши игры в догонялки, — с миролюбивой улыбкой ответил Аваллак`х, но Эредин видел в его глазах неприкрытое ехидство. Для того, кто носит прозвище «Лис», Знающий слишком часто вкладывал свои истинные эмоции в мимику. Кто-то предполагал, что всё это — искусная игра, но Эредина это больше смешило, чем настораживало: Аваллак`ха он за долгие годы узнал достаточно, и тот ему был не соперник.  — Кто это рядом с тобой? — Эредин вновь опустил взгляд на мальчика. Тот ответил ему спокойной миной, будто его лицо стало искусно вылепленной маской: жизнь дышала в нём, но не двигалась, как в любой эльфьей скульптуре.  — Его зовут Карантир, — Эредину послышалось, что в голосе Аваллак`ха прозвучала плохо скрываемая гордость. — Он мой новый ученик.  — И кого же ты хочешь из него вылепить? — Эредин насмешливо улыбнулся, исподлобья глядя на Знающего. Тот поджал губы: слова заклятого союзника уязвили его, и Эредин не преминул закрепить успех. — Мы же не будем делать вид, что его гены чисты и ты ни разу в них не копался? Мальчик никак не отреагировал на это заявление, только вновь отвернулся к окну, в которое выглядывал минутой раньше, будто разговор взрослых интересовал его куда меньше мирно покачивающихся цветов в саду.  — Он станет тем, кем захочет, — ровно ответил Аваллак`х, и Эредин едва удержался от раздражённого цыканья. Он терпеть не мог, когда обмен «любезностями» заканчивался на настолько пресной ноте. Он практически не вспоминал об этом мальчике до тех пор, пока через пару сотен лет не увидел перед собой юношу, догнавшего его самого в росте, но всё такого же спокойного и отрешённого. Первые минуты прошли без узнавания, но потом в памяти воскрес теплый летний день, приёмная короля и Аваллак`х, пыжащийся от гордости.  — Карантир? — Эредин откинулся на спинку стула, откладывая донесение в стопку для просмотренных документов и придавливая её прессом в виде узорчатого куба. — Чем обязан? Тебя прислал Аваллак`х?  — Нет, — юноша, повинуясь короткому приглашающему жесту, присел в неглубокое кресло, отодвинув то с солнечного пятна. — Учитель не одобряет моего решения.  — Какого же? — неспешная манера разговора до зубовного скрежета напоминала Аваллак`ха.  — Меня не прельщает работа в лаборатории, — Карантир сложил руки на коленях, сплетя длинные пальцы в замок. — Меня вывели не для этого.  — А для чего же тебя… — Эредин не смог удержаться от самодовольной улыбки, смакуя последнее слово, — вывели? — Для того, чтобы найти нашему народу дорогу в новый мир, — Карантир поднял на него поблёскивающие в тени глаза. — Я хочу стать одним из всадников Охоты. Эредин конечно же сказал, что это место надо заслужить. Всё в нём говорило против того, чтобы взять в свой отряд кого-то из лисят Аваллак`ха. Те ведь были тепличными цветами, выращенными в лаборатории, искусно сложенными из чужих генов и тщательно оберегаемыми. В первую же вылазку Карантир вывел их на маленький остров посреди бурного моря. Над головой Эредина шумели иссине-чёрные листья, сквозь плотные тучи проглядывал белый диск солнца, а за его краем пряталось второе светило. Из глубин моря вынырнула огромная рыба, слабо фосфоресцирующая в темноте.  — Вы уже бывали в этом мире? — Карантир опёрся на грубый посох из железа. Эредин своим глазами видел, как солдат, коснувшийся набалдашника, в одну секунду превратился в ледяную статую. Карантин сразу же его расколдовал и принёс свои извинения, но Король Охоты был впечатлён. Он любил опасные вещи, на которые можно было не только смотреть, но и взять их в руки: изучить не глазами, но пальцами.  — Нет, — Эредин с одобрением посмотрел на Карантира. — Ещё ни разу. Он не смог увидеть выражение лица Карантира, — тот с первых минут буквально сроднился со своим шлемом, — но ему показалось, что плечи эльфа облегчённо опустились, будто тот только что завершил сложный экзамен. Безусловно, среди всадников было много талантливых навигаторов. Они могли привести Охоту в любой из миров, расположенных на Спирали, рассчитать дорогу до самой далёкой минуты и самого маленького дома. Поэтому Эредин лишь признал, что Карантир не так слаб, как он ожидал, но не более — поиски Старшей Крови волновали его куда сильнее сбежавшего от Аваллак`ха ученика. Карантир не настаивал на внимании, будто вовсе в нём не нуждаясь. Эредин редко слышал его голос на вылазках, ещё реже замечал вне их. Последнее порой вызывало лёгкую досаду — Карантир был выведен из чистейших родов эльфов, унаследовав их лучшие черты, поэтому смотреть на него было истинным удовольствием. Порой Эредин ловил краем глаза в его движениях что-то похожее на жесты короля Ольх, иногда замечал во взгляде искру любопытства Лары, а когда Карантир творил свои заклинаниях лёгкими движениями рук, плавным наговором, в животе у Эредина шевелилось что-то тёплое.  — Как тебе мой ученик? — будто между прочим спросил Аваллак`х, когда они прогуливались возле Иснад, поддерживая видимость мирной беседы, а на деле негромко споря на неизменные темы.  — Прекрасно, — Эредин с превосходством улыбнулся и добавил, истово желая заметить хотя бы тень горечи на лице Аваллак`ха. — Я счастлив, что он выбрал Охоту. Он верен и послушен, так что спасибо за такой прекрасный подарок. Верность Карантира не подвергалось сомнению. Имлерих мог задержаться против воли Эредина на Лысой Горе, Азеринх позволял себе в иной раз оговориться, выслушивая очередной приказ. Иногда это раздражало, как засевшая в пальце заноза, иногда сдавливало горло, как петля виселицы: они могут предать тебя! могут занять твоё место! В такие минуты Эредин смотрел на Карантира, спокойно читающего возле своей палатки или полирующего посох. Карантир редко выдавал то, что чувствует чужой взгляд, позволяя безнаказанно разглядывать себя, поэтому Эредин смотрел на его горделивую осанку, острый профиль, яркие черты лица, и дурные мысли отступали сами собой. Этот эльф выбрал его, а не Аваллак`ха. Покинул своего учителя, чтобы присягнуть на верность ему. Через десятилетие Карантир убил одного из двух действующих лейтенантов. Убил быстро и жестоко: обратил в ледяную статую, а потом, будто играючи, разбил обездвиженного Азеринха, с которым совсем недавно пил у костра, на грубые осколки. Перекошенное от страха лицо подкатилось под его железный сапог, и Карантир раздавил его без единой эмоции. Эредин, замерший в стороне, сжал в кулаках поводья, чувствуя, как живот перекручивает от одного осознания — сейчас, наблюдая эту сцену то ли казни, то ли мести, он ощутил на языке липкий привкус страха. Он сам не знал, смог бы избежать заклятия полного обледенения, от которого даже кровь превращается в хрупкий лёд. Карантир стал опасен, но Эредин любил опасные вещи.  — Что ж, раз ты лишил меня верного лейтенанта, — с ленцой произнёс Эредин, закрепляя в шлеме забрало в виде черепа, — то займи его место. Это будет наказанием за горячность и наградой за твою верную службу разом. В это десятилетие Эредин перестал просыпаться один. Такой конец никого не удивил, начиная с него самого и заканчивая Карантиром. Есть вещи, которые просто происходят, потому что так заложено в природе. На земле прокладывается глубокое русло на пути могучего потока, из маленького семечка вырастает яблоневый сад, верность перестаёт измеряться в выполнении приказов и превращается в нечто большее. Карантир был его навигатором, всегда находясь на расстоянии вытянутой руки даже будучи простым солдатом. Теперь Карантир стал просто его. В покоях Эредина с него слетало показное равнодушие, открывая море страстей. Карантир был отзывчивым, если не сказать больше: жадным, страстным, голодным до жёстких прикосновений. Его посох лежал в углу комнаты, покрывая стену и край шторы изморозью, пока он изгибался под Эредином; его шлем покоился под нагрудником, изображающим пустые рёбра, пока комнату наполняли бесстыдные стоны. Поэтому, когда Ласточка, это глупое, уродливое человеческое дитя опасливо поглядывало на топчан, пока солнце бросало узорчатые тени на беседку и играло в непоседливых волнах Иснад, Эредин едва сдерживал издевательский смех. Что знала эта беловолосая самочка о настоящем желании? Неужели действительно могла предположить, что смогла бы вызвать его в нём? Как оказалось позже, Ласточка не смогла возбудить даже короля Ольх. Озлобленная, как кошка посреди псарни, она сбежала, огрызаясь на каждом шаге. Эредин первым ощутил на себе её укус. Карантир спал с ним в лазарете на одной кровати, самолично меняя повязки. От вида его рук на своих бёдрах, Эредин ещё сильнее ненавидел изувеченную девчонку, — шрам без малого добивал даже зачатки красоты на её лице, — потому как лекарства заживляли глубокую рану возле паха очень быстро, однако так же качественно снижали либидо. К чести Карантира, он позволил себе всего лишь пару не особенно злых шуток по этому поводу. Заглянул и Аваллак`х. На лице Знающего читалось пренебрежение, будто он пришёл проведать кучу навоза. Смерив Эредина холодным взглядом, он не терпящим возражений тоном приказал Карантиру выйти — хотел поговорить с глазу на глаз. Эредин воспротивился, хотя сам не знал, почему: то ли желал показать Аваллак`ху его место, то ли действительно пустил любовника за все разумные границы доверия. Так Карантир узнал, кто убил короля Ольх. Там же он первым присягнул новому властителю их народа. Аваллак`х замер в дверях палаты, будто хотел что-то сказать, но бывший ученик даже головы к нему не повернул, аккуратно складывая испачканные бинты и отставляя на стол фиал с лекарством. Эредин едва не крикнул «ну же, говори!» с каким-то мелочным злорадством желая увидеть подтверждение поражения своего давнего соперника, но Аваллак`х не дал ему такой радости. Дверь за Знающим закрылась, и он надолго исчез для своего народа.  — Аваллак`х звал меня «Золотое дитя», — поведал Карантир, заправляя прядь волос за ухо Эредину. Тот принял эту бесхитростную ласку с тенью улыбки, удобно расположившись на подушках и придерживая одной рукой улёгшегося ему на грудь любовника. — Как вещь, — Карантир поморщился. — Кто-то даёт такие имена любимым статуям.  — Тебя это уязвляло? — поинтересовался Эредин, бездумно вырисовывая указательным пальцем охраняющий знак между лопаток Карантира. Любовник пренебрежительно хмыкнул.  — Не настолько, как могло сложиться впечатление, — он опустил голову, мазнув кончиком носа по ключице Эредина. — Однако я не завидую Ласточке. Аваллак`х умеет заставить людей чувствовать себя вещами. Хотя, он же умеет ими пользоваться так, как другие бы не смогли.  — Я слышу восхищение в твоём голосе? — с притворным удивлением приподнял брови Эредин и усмехнулся, когда поймал настороженный взгляд Карантира. — Завидуешь Ласточке, что теперь она — лучшая вещь? За эти слова приходится извиняться. Не сразу — вначале Эредин просто игнорирует тот факт, что Карантир прекращает ночевать с ним после рейдов, но в конце концов он вынужден признаться себе, что скучает. Здесь долгие годы жизни сослужили ему хорошую службу: извинения, оформленные в виде убранного в дорогой переплёт собрания трудов по истории магии, оказались приняты благосклонно. Карантир, не смотря на свою молодость, любил не красивые, а продуманные жесты. Вопреки всему, Эредину нравилось даже это. — Когда мы победим старого Лиса и я заберу себе Ласточку, — он обнял Карантира, колючим взглядом отослав Имлериха прочь, — мы обвенчаемся. — Отличный план, — сдержанно кивнул Карантир, проследив за уходящим к кораблю вторым лейтенантом. Имлерих одним из первых выучил простую истину: в каюту капитана нужно стучать даже если тот всего секунду назад закрыл за собой дверь. Потому что в каюте его может ждать тот, чьё общество Король Охоты, а теперь и всего народа Ольх, предпочтёт любому из своих подданных. Имлерих был насмешливым, но не глупым. Совсем не глупым. Это очень импонировало и Эредину, и Карантиру. Его смерть походила на удар кнутом, после которого на коже долго ещё держится красный рубец. Эта новость застала их на корабле. Волны тихо шептали у борта, тёплый воздух надувал паруса, а Эредину показалось, что ему в лицо дохнул Белый Хлад, опалив кожу своим безжизненным дыханием. Карантир, закончивший читать донесение после своего господина, обернулся: краска сошла с его лица, губы сжали в напряжённую нить. В его глазах Эредин увидел отблеск зелёного света, окружившего Ласточку. Немой вопрос «а выживем ли мы?» Вместо ответа он притянул его к себе и запечатал все сомнения поцелуем, неожиданно нежным даже для него самого. Эредин видел Карантира живым и здоровым, счастливым и спокойным, до пояса укрытым тонким одеялом и читающим свои любимые книги на его постели. Конечно же, подле него бы стоял неизменный посох, источающий прирученный холод и бросающий белые отсветы на щёки и лоб, а в ногах лежал доспех — даже после победы они оба не прекратили бы завоеваний. Они стали бы гласом их народа, их путеводным светом. Эредину сокрушённо смеялся над самим собой, когда думал об этой картине, но не мог отделаться от желания попасть в неё во плоти. Он почувствовал смерть Карантира так, будто на мгновение умер сам. Просто тело вдруг объял холод, а вокруг него сомкнулись воды ледяного океана. Эредин пошатнулся, схватился рукой за мачту, глотая воздух, но в горло лишь проваливались куски льдин. «Если это сделала Ласточка, — пообещал себе он, — я отрублю ей руки, а когда она родит мне наследника, насажу на её чёртов меч, — гнев заглушал в нём боль от льда, заполнившего лёгкие. — Если же этот сделал ведьмак, я освежую его, сделаю из него чучело и поставлю в комнате Ласточки, чтобы она никогда не забывала своей ошибки.» Когда перед ним предстал белоголовый, Эредин усмехался. Меч в его руке просил о крови, сердце гудело о мести, а разум пел о победе. Лишь одна мысль, юркая, как серебристая рыбка на перекатах Иснад, не давала ему покоя. Белоголовый напал, и когда их клинки скрестились и звон прошёл по всему телу Эредина, он понял, отчего боль в груди не проходит. После победы им уже никогда не обвенчаться.