goner.

Iʼm a goner, somebody catch my breath, Я — конченый, кто-нибудь, помогите мне отдышаться! Iʼm a goner, somebody catch my breath, Я — конченый, кто-нибудь, помогите мне отдышаться! I want to be known by you, Я хочу, чтобы ты знал обо мне. I want to be known by you. Я хочу, чтобы ты знал обо мне. Локер честно не хотел резать себя и даже когда-то давно пообещал себе этого больше не делать никогда. Когда-то, когда Локер был не один, когда Локер был с Кэлом. Вместе. Близко. Помнится, они тогда с Лайтманом разлеглись на диване, переплетая ноги и руки, и голова Кэла была на груди Илая, и сердце билось размеренно, окутанное спокойствием, уютом и теплящейся нежностью, которая выливалась на лохматую макушку Лайтмана. Тогда Кэл резко схватил его за запястье, разворачивая руку порезами к себе, так выкручивая, что свело мышцы. Он какое-то время молча вглядывался в тонкие линии, рассекающие кожу вдоль и поперек. Локер не идиот, просто лучше его гнев и апатия выльются в эти кровавые нити, чем на других людей. Но Лайтман посмотрел на него с такой злостью, с такой болью и отторжением, что Локеру стало страшно.       — Зачем?       — Бывают плохие дни.       — Ты больше не будешь делать этого, понял? — Илай кивнул, сглатывая и не смотря в глаза Кэлу. — Пообещай мне. Пообещай, что больше никогда.       — Обещаю. Обещал он, конечно. И всё его обещание раскрошилось и растворилось в свежей крови и свежих порезах. Но Локеру не стыдно за несдержанное слово. Локеру тошно от самого себя и совершенно насрать на то, что может сказать Кэл Лайтман, потому что Кэла Лайтмана больше нет в жизни Локера, и с его уходом внутри сломалась ядовитая ампула, заразившая всё здравомыслие безумным желанием потеряться, уйти от самого себя и распотрошить воспоминания. Локер серьёзно задумывался об идее постепенного самоуничтожения. Все блага для этого под рукой: хочешь — наркотики, хочешь — алкоголь, хочешь — всё вместе и блудливые похождения в придачу, но Локер так не умеет. А умеет только глотать слёзы, забивать в глотку рвущиеся наружу рыдания, разрезать кожу тончайшим лезвием и заниматься самоубеждением, что всё будет хорошо.       — Курить нехорошо, — Илай обнимает Кэла со спины, наваливаясь и устраивая подбородок на плече мужчины. На это высказывание Лайтман только пускает в лицо Илаю облако дыма, и Илай морщится, пыхтит, но не расцепляет руки и не уходит. Кэл не обнимает его в ответ — вот так, стоя или при встрече — никогда. Только лежа и во сне. Почему-то. Но спокойно чувствует себя, когда обнимают его. Локеру не хватает, чтобы его крепче прижали к себе, хозяйски положили руки на задницу или на затылок, притягивая для поцелуя, но Локер давно смирился, не прося о большем.       — Пойдём в постель?       — Передачу выбираю я, — улыбается Лайтман, тушит окурок, и тащит Локера за собой на разложенный диван, чтобы удобно устроиться головой на груди Илая, закинув левую руку поперёк его груди, а правую просунув под спину. Сейчас постель кажется холодной и неуютной, особенно вспоминая то, как жарко было спать ночью с Кэлом — он просто ходячая печка. Жарко, тесно, но потрясающе. Можно было сквозь дрёму целовать подбородок, касаясь губами колючей щетины, потом шею, чувствуя и слыша, как учащается дыхание Кэла, а потом легко-легко целовать в губы, раззадоривая, пробуждая ото сна, и раздвигать языком крепко сжатые зубы. От столкновения языков у Локера всегда по телу пробегали электрические импульсы, буквально от низа живота во все стороны, сжигая вены и заставляя кипеть кровь. Их ночные поцелуи — а были только ночные — ещё одна вещь, от одной мысли о которой Локеру становилось до тошноты плохо. Не потому, что поцелуи были ужасные, а потому, что больше не повторятся.

Though Iʼm weak and beaten down, Несмотря на то, что я слаб и повержен, Iʼll slip away into this sound, Я сольюсь с этим звуком. The ghost of you is close to me, Твой призрак близок ко мне — Iʼm inside out, youʼre underneath. Я вывернут наизнанку, а ты где-то под моей кожей.

Локеру плевать. Честно. Прямо насрать так глубоко и жёстко, что даже фотографии Кэла в галерее на телефоне не режут глаз. Не колыхают воспоминания, не затрагивают ни одной струнки внутри. Просто потому, что струнки лопнули. Но Локер врёт сам себе, повторяя эти слова как мантру — безразлично, безразлично, б е з р а з л и ч н о. Илай не знает, как объяснить, но то, что он чувствует — предательство. Подстава. Наёбка, мудацкая ошибка в кубе, разрушившая всё до основания Тартара, самый дебильный поступок Кэла Лайтмана. Он бросил Илая, чтобы вернуться к бывшей жене. Звучит невесело, и на деле это нихуя не смешно. Локер не может требовать от Кэла любви, отдачи и любой формы отношений, и на этом всё кончается. Так быстро? Илай остаётся один на один со своими ссаными чувствами, никому нахуй не сдавшимся, а остатки любви теплятся, утопая и пропитываясь черным дёгтем разочарования. Страшная вещь эта любовь. Страшная. Локер действительно не может винить Кэла в том, что он тоже человек. Что он тоже чувствует, что может испытывать привязанность. Более того, Эмили наверняка тоже была не в восторге от их отношений, и вообще, с Зоуи они пробыли вместе больше десяти лет, а с Локером грёбанных три месяца. Неудивительно, что, оборвав все связи и почувствовав востребованность в человеческом тепле, Кэл вернулся к ней, проверенной временем и чувствами. К такой знакомой, с которой не будет ничего нового. Не проснётся дикой страсти, необузданных эмоций не появится. Как вернуться в родной старый дом, вдохнуть запах и понять, что воспоминания безумно приятны, и находиться здесь — как заглянуть за плотную завесу и попасть в тёплую, уютную комнату. Вот поэтому Кэл Лайтман выбрал Зоуи, а не Илая. Просто потому, что так легче, проще, и не нужно париться о том, что ты сделаешь что-то не так. Может, и Локеру стоит? Научиться выбрасывать ненужные джинсы, в которые уже никогда не влезет задница, научиться не складировать хлам в столе, надеясь, что когда-нибудь эти бумажки понадобятся. Научиться забывать людей, которым отдавал свою душу по частям. Разрезая её наживую и преподнося, как дар. В коленопреклоненном положении, опустив голову, покорно, робко. Боясь получить отказ. Боясь словить удар вместо ласкового касания. Боясь всего и одновременно из-за этого страха чувствуя себя невообразимо живым. Но Локер продолжает ждать, когда в старые джинсы вернётся жизнь, когда ему, наконец, понадобится та самая заклепка или бумажка, и когда человек, которому он нахер не нужен, вдруг осознает, что Локер — это то, что доктор прописал. Хочется кричать «счастья, благополучия», разливать в пьяном текучем состоянии на себя вино, хвататься за барную стойку, чтобы не упасть, потому что земля плывёт куда-то в сторону. Хочется увидеть Кэла с каждым днём всё сильнее, потому что у него эмоциональная нехватка. Их перепалок, шуток, простого общения, потому что от одного взгляда на Лайтмана он заряжается энергией. Но… Локер затыкает себя, говорит внутреннему прожорливому дурачку, который только и думает, как дорваться до Кэла Лайтмана, что всё это — накрученное. Бытовое. Что всё это пройдёт, оставив небольшой почти прозрачный след, как от потушенного о кожу сигаретного бычка. Приходится, приходится в это верить, потому что иначе сжигает изнутри эта бешеная, неутраченная, незабытая его, Локера, любовь. Да, Локеру плевать. Конечно, Локеру плевать. Когда он не думает о Кэле Лайтмане, Локеру плевать. Когда он видит фото Зоуи и Кэла на фоне пальм на каком-то пляже, Локеру плевать. Но Локер врёт сам себе. Потому что так легче.

Кратким был наш союз противительных сил. Горьким будет на вкус едких мыслей посыл Дрогнет поезд метро, оборвётся струна Девять линий судьбы, девять жизней меня Падают, падают с неба мокрыми хлопьями надо ли мне ли и Уходить, уходить не любя Или лучше простить первым делом себя Опрометчиво ждать, когда кончатся сны Бежать от полной луны